— Но от кого письмо? И кому?

— Вот видите, конверт чист. Внутри печать на ощупь, должно быть письмо там. Мистер Токтон взял с меня обещание вскрыть его только когда Санкт-Петербург окажется перед моими глазами, и тогда уже доставить адресату.

— Гм. Не могут эти англичане по-простоте, — проворчал Степан, — сплошные загадки.

— Вы что-нибудь понимаете, ваше сиятельство?

— Может быть, да, может быть, нет. Без бутылки не разобраться. Видите, Апполинарий Петрович, сама судьба настаивает, чтобы вы согласились на партию.

— Пожалуй. Отчего нет? — объявил повеселевший посол. — Вы грозились обучить меня этой игре, я верно припоминаю?

— Верно, Апполинарий Петрович. Это непросто. Для начала, мне хочется продемонстрировать весьма эффективный приём. Называется — жертва ферзя. Держитесь, господин посол. Шахматы не знают жалости.

Из письма полученного А. П. Бутеневым от английского купца Токтона в Константинополе:

"- Дорогой Друг. Обращаюсь к Вам этим званием, Ваше Величество, как самым ценным из у меня имеющихся. Мне стало известно, что вы желаете заполучить себе сфинксов, найденных в Египте. Я тоже хотел их приобрести для своего парка в Чатсворте, куда Вы обещали вернуться и где Вас всегда ждут.

Обнаружив, что стал Вашим невольным соперником, я загадал просить Вас принять их в дар при случае моей удачи. Не имея возможности найти что-либо достойное Вас по ценности, мне хотелось отыскать что-то достойное по редкости, и я Вам благодарен чрезвычайно за подсказку.

…………

Всегда преданный Вам, Уильям Кавендиш, герцог Девонширский."

Провокация. Часть первая.

Драка за власть, разгоревшаяся в английском парламенте, никак не могла достигнуть своего апогея. Всякий раз, когда казалось, что дальше уже некуда, ставки повышались ещё раз и противостояние выходило на новый уровень.

Чувство растущей собственной силы, основанном на бурном развитии промышленности, не позволяло партии вигов останавливаться. Чувство собственной значимости и привычка к прочности положения не разрешала тори отступать.

Виги размашисто били по уязвимым местам. Их было два — хлебные законы и «гнилые местечки».

Война с Францией осыпала золотом лендлордов Англии, стоимость хлеба и прочей фермерской продукции выросла приблизительно вдвое ко времени падения корсиканца. В среднем один акр земли приносил один фунт стерлингов в виде арендной платы, что подтверждало уникальность развития сельского хозяйства Англии. После победы над Бонапартом и торжественной отмены Континентальной блокады, внезапно выяснилось, что Европа может и хочет предложить свою продукцию на британский рынок по ценам меньшим в два-три раза.

Так обездолить уважаемых людей, привыкших к жирной ренте, было никак невозможно, посему парламент ввёл убийственные заградительные пошлины и цены на хлеб не рухнули.

Вигам это нравилось всё меньше. Личная их выгода как землевладельцев нивелировалась личной невыгодой как получающих доходы от промышленности, где приходилось платить много (по их мнению) рабочим, чтобы они не умирали от голода слишком часто.

— Это противно человеколюбию и заботе о ближних! — утверждали они. — Великий Адам Смит глядит на размеры пошлин с небес и рыдает, а в Англии и без этого погода не ахти!

Тори огрызались, замечая, что их арендаторы живут лучше рабочих, а значит совесть чиста, но оседлавших конёк прав человека было не удержать.

Виги ударили через парламент, решив предварительно обезопасить себя через второе уязвимость тори — через «гнилые местечки».

— Это немыслимо! — грохотали виги в Палате Общин. — Города с населением десятки, если не сотни тысяч человек, имеют представителей столько же, если не меньше, чем опустевшие деревни с тремя калеками! Пока одни тратят многие тысячи на привлечение к себе интереса избирателей, другим довольно сотни фунтов и пары бочек джина! Выборы должны быть честными, учитывать интересы всех достойных англичан. Посмотрите какое безобразие происходит в Бельгии, где голландский король не догадался сделать свое правление достаточно демократичным!

Здесь позиции консерваторов были слабее и виги сдюжили. Избирательная система подверглась коррекции, а тори потеряли немало мест в парламенте.

Воодушевленные виги вздумали было и до хлебных законов добраться не откладывая, но столкнулись с противодействием сильнее ожидаемого.

Немного смутившись, они попутно приложили руку к решению вопроса с бедностью. Поскольку причиной бедности являются их (бедняков) лень, пороки и отсутствие добродетелей, парламентарии пришли на помощь ближнему. По всей стране в приказом порядке было открыто пятнадцать тысяч работных домов, по числу церковных приходов. Там всех погрязших в пороках делили на обязательные четыре части: мужчин, женщин, мальчиков и девочек, в целях достижения добродетели, невозможной в случае совместного проживания, и направляли на путь противодействия лени. Всё социальные пособия были отменены, как «праздная и вредная щедрость», никак не отбивающая охоту бездельничать и мешающая проникнуться идеалами протестантской этики.

Чарльз Грей, премьер-министр, подал в отставку. Во-первых, он чувствовал, что с хлебными законами победить не удастся, потому лучше отойти в сторону триумфатором сейчас, чем потерпевшим поражение завтра. Во-вторых, чудовищный скандал с погромом английского квартала в Петербурге грозил перерасти во что-то большее. При всех извинениях и компенсациях с русской стороны, общество требовало крови, и как долго удастся удерживать ситуацию под контролем он не знал. В-третьих, тори открыто издевались над его связью с супругой русского посла, газеты глумились, а соратники многозначительно отмалчивались.

— Если премьер-министр завтра заявит, что наши купцы сами себя поубивали и пожгли лавки, то не удивляйтесь его помятому виду и заспанным глазам. — кривлялись памфлетисты.

— Безусловно, у нашего премьер-министра самая точная информация какая только возможна, — писалось в популярном издании, — ведь не будем забывать, что жена русского посла приходится родной сестрой начальнику русской тайной полиции. Стоит ли желать источник более информированный?

Грей подумал, ещё раз всё взвесил, и объявил об уходе, сдав пост однопартийцу и госсекретарю Уильяму Лэму, по которому и пришёлся ответный ход.

Тори вспомнили, что в Англии есть король. Король-моряк, Вильгельм Четвёртый никому не мешал, поскольку не выносил разговоров о политике, от которых начинал зевать так, что рисковал вывихнуть челюсть. Взойдя на трон, его величество первым делом уволил всех французских поваров и музыкантов своего предшественника, приказал кавалеристам сбрить усы и продал всё, что нашёл лишним в королевских дворцах. Наведя порядок таким образом, монарх вернул себе привычное отличное настроение и никуда не лез. Конечно, ему приходилось иногда выступать в соответствии с регламентом, что в сочетании с привычкой говорить именно то, что думает, оставило некоторый след в истории.

Когда вигам пришла мысль отменить рабство в империи (оно было отменено только в непосредственно в Великобритании), король внезапно выступил против.

— Зачем отменять рабство в колониях? Для чего? Какие цели преследуют предложившие эту глупость джентльмены? — вопрошал Его Величество. — Забота о туземцах? Так и поверил. Я был в колониях и лично видел как там живут. Поверьте моему слову — бедняки Лондона находятся в куда худших условиях, чем рабы в Вест-Индии. Рабы стоят деньги, нищие не стоят ничего. А те кто проповедует здесь и забивает вашу голову подобной чушью — или обманщик или фанатик, якорь мне в корму!

Тем не менее, закон об эмансипации рабов был принят, что тори заботливо донесли до Его Величества. Реакция оказалась совершенно непредсказуемой, причем для всех. Вильгельм просто взял и отправил в отставку всё правительство. Без каких-либо договорённостей и негласных правил, по которым король соглашается с большинством. Более того — король взял и назначил премьер-министром тори, из самых консервативных, Роберта Пиля.