— Подносил. Большой игрушечный корабль с пушками как настоящие. И подзорную трубу.

— Конечно, он ведь капудан-паша, — засмеялся Махмуд, — что же ещё.

Султан вдруг закашлялся и схватился за грудь. Мальчик кинулся к нему.

— Тебе плохо, отец? Я позову лекаря!

— Стой, — прохрипел Махмуд, — не надо. Мне уже легче. Лекарь не поможет. Смотри. — показал он платок со следами крови.

— У тебя кровь, отец. — прошептал Абдул.

— А ты думал, что я шучу? Аллах уже скоро избавит меня от страданий. Я сам не знаю, сколько мне осталось, день или неделя, иди месяцы. Но состояние моё всё хуже.

— Я не смогу без тебя, отец.

— Ты слишком много плачешь, — нахмурился султан, — повелитель не может быть плаксой.

— Прости, отец.

— Всего есть три человека, которые сильнее остальных. Это визирь, капудан-паша, и министр иностранных дел, Решид-паша. Он, может быть, самый опасный. Визирь — это деньги, Хозрев-паша — это войско и флот, а Решид-паша — это гяуры. Кроме них будут другие, но те уже мелочь. Ты должен не вызвать у них опасений до поры.

— Что ты имеешь в виду, отец?

— Ты должен притвориться лисенком, мой лев. Чтобы они дрались между собой за тебя, но и подумать не могли о том, чтобы сделать что-то с тобой.

Мальчик посмотрел на отца так, что тот мысленно застонал. Всё-таки Абдул ещё очень молод.

— Не думай, что мой разум помутился. Для них ты ещё очень мал, и пока они поймут, что это не так, пройдут годы. Всё это время ты должен терпеть. И ждать. Самое сложное то, что эти люди твои союзники. Не понимаешь? Эх.

— И визирь и капудан-паша и министр — все они осознают, что реформы необходимы. В этом их польза. Они послужат твоим щитом от тех кто хочет повернуть время вспять. Они захотят играть тобой, это правда. Ты должен ставить их друг против друга, Абдул, тогда они не столь опасны. Но если ты оттолкнешь сразу всех, то останешься один и некому будет защитить тебя.

— Я могу сам защитить себя, отец. — вспыхнул шахзаде.

— Кроме тебя есть ещё твой младший брат. Совсем несмышленыш. Соверши ты ошибку…и кто-то сможет подумать, что совсем маленький падишах лучше тебя. Он ведь не сможет возразить. Вот этого ты не должен допустить ни при каких обстоятельствах. Тебе поможет твоя мать. Она единственный человек, которому ты можешь верить полностью. Она львица, которая способна защитить своего львёнка до поры. Пока он отрастит крепкие когти и наберёт силу. Но она только женщина.

При мысли о матери, шахзаде посветлел лицом.

«Бедное дитя, — думал Махмуд, отпустив сына, — я оставляю тебя наедине с волками. Но кое-что ещё можно успеть сделать.»

В которой Пушкин получает подкрепление

— Разрешите представиться, ваше высокопревосходительство. Флигель-адъютант Его Императорского Величества полковник кавалерии граф Ржевуский, Адам Адамович, по приказанию Его Императорского Величества прибыл в ваше распоряжение.

Пушкин с любопытством осмотрел стоявшего перед ним навытяжку человека. Что тот был поляк не вызывало сомнений, даже если бы Александр его не знал. Только поляк мог подкрутить усы до такой степени и только поляк мог представиться не просто полковником, но полковником кавалерии.

— Рад, очень рад видеть вас здесь, Адам Адамович, — с неловкостью отозвался Александр, — очень, очень рад.

Пушкин впервые с момента обретения «генеральства» столкнулся со столь чётким и, не побоимся этих слов, ответственным чинопочитанием направленным на его особу. Полковник буквально ел «превосходительство» глазами, стоял с идеальной выправкой, и с виду даже не дышал.

«Да, с этим, кажется, Вась-вась не получится.» — подумал поэт, не зная как не усугубить неловкость положения. Адама Адамовича он знал, как знал любой светский человек в Петербурге.

Сын генерала и сенатора, Адам являл собою эталонный образец человека, которых люди менее организованные именовали «карьеристами шпаги», а люди менее щепетильные — «служаками». Твёрдо решивший стать генералом, Адам не интересовался более ничем. Нет-нет, он не был «солдафоном», до подобных обвинений могли дойти лишь люди вовсе неосторожные, но некоторую иронию в свой адрес пан Ржевуский отчего-то вызывал.

Верой и правдой служа императорам, он к тридцати годам дожил до высокого звания гвардейского ротмистра, что было неплохо само по себе, после чего судьба улыбнулась ему более щедро.

Узнав, что из всех равных ему по званию и производству гвардейских офицеров только он не женат, Адам озаботился поиском подходящей супруги. Ко всеобщему удивлению, вопрос решился быстро и не совсем ожидаемым образом. Рассудив с присущим ему рациональным мышлением, что наилучшим вариантом станет женщина с положением, красавец гусар сумел повести под венец госпожу Жеребцову, недавно овдовевшую и старше его на тринадцать лет. Выбор казался удачен со всех сторон. Супруга была очень богата, обладала огромными связями по наследству от покойного мужа (потомственного масона из древнего рода черниговских бояр), а главное, выдавшая дочь за любимца императора графа Орлова.

По сопутствующим подобным бракам совпадениям, карьера ротмистра значительно ускорилась. Он почти сразу был обласкан императором, флигель-адьютантом которого стал, и быстро скакнул в полковники.

Государю поляк нравился, не в последнюю очередь от того, что тот не выказал и тени сомнения во время Польского восстания. Адам рубил направо и налево, видя перед собой не соотечественников, а преграду, преодолев которую он станет ближе к заветному генеральству.

Пушкин сам не знал почему, но полковник ему тоже импонировал. Расспросив как дела в Санкт-Петербурге, на что Адам отвечал точно так же, как отвечал на вопросы любого вышестоящего, Александр предложил тому отобедать.

Во время трапезы, Ржевуский выказывал подчёркнутое внимание к словам не только Пушкина, но и графа Литта, при практически полном игнорировании Безобразова.

— Не смущайте нашего нового коллегу, граф, — заметил поэт Степану, которого развеселила фамилия полковника, — это неучтиво, ведь в первый день любой новый товарищ — гость.

— Смутить Ржевс…то есть Ржевуского, Александр Сергеевич? Уверяю вас, это невозможно. Тем более, когда он граф.

— Спросите лучше, Александр Сергеевич, какова цель заключена в явлении столь храброго воина, — флегматично поинтересовался Безобразов, — вряд ли сам флигель-адьютант его величества не имеет вполне определённых указаний от государя.

— И то верно, — заметив, что поляк не думает отвечать, поддержал Пушкин, — есть ли у вас какое-то конкретное указание? Что-то, чему посольство должно оказать содействие?

В переданном полковником письме, в конверте с вензелями Николая, было пожелание, чтобы господин Ржевуский оказался достаточно полезем для миссии и более ничего. Пушкин решил, что главное должно быть сказано изустно.

— Его Императорское Величество направил мою скромную особу в качестве подкрепления, ваше превосходительство! — встав из-за стола, вытянувшись и щелкнув шпорами отчеканил полковник. — Государь император точно так и сказал.

— Да, без подкрепления нам туговато приходилось. — прокомментировал после обеда Безобразов. — Но теперь заживём.

Пушкин не был новичком в дипломатии. Как-никак, но он окончил Лицей, задумывавшийся как кузница кадров как раз по этому направлению. Отправленный в архив после учебы, Александр заскучал и временно сошёл с пути, решив, что в жизни есть вещи поинтереснее. Убедившись, что одними гонорарами с литературного творчества не прожить, во всяком случае с его аппетитами, он вернулся к службе, но не совсем так как думал. Талант сыграл с поэтом не самую добрую шутку, и Пушкин сам не вполне понял как оказался в той части департаментов, которые нигде не публиковали списки сотрудников, именовались отвлеченно-витевато и где даже глава направления не мог носить чин выше коллежского асессора. Жалование при этом было не совсем стандартным как для прочих чиновников необъятной империи, что намекало и вызывало кривотолки.