— Черт возьми! Но как⁈

— Довольно просто, Пётр Романович, во время нашего блестящего учения.

— Как⁈ Вы видели и допустили подобное⁈

— Я ничего не видел, конечно. Предполагаю. Ну а когда ещё? Всё в дыму, шум, гам, толкотня. Кто-то да улизнул ненадолго. А доставить на судно незаметно от нас, офицеров, для этих ребят вопрос сугубо технический. Кстати, как вам учение?

— Гм.

— Так я и думал. Согласен, выглядело не очень. К счастью, никому не пришло в голову испытать их таланты в шагистике. Экипажи молодые, мало кто служит долее пяти лет. Ах, видели бы вы в каком ужасном состоянии тогда был флот, после чумной эпидемии! Сейчас это орлы сравнительно с тем выводком цыплят. Казалось, что со всей России собрали всех негодных рекрутов и отправили нам. Однако, поверьте на слово, Пётр Романович, в бою эти парни ещё проявят себя. Можете вообразить меня увлеченным фантазиями мечтателем, но я готов поспорить не на монету, а на собственную шпагу, что они удивят. При столкновении с любой регулярной пехотой, вот помяните моё слово, им нужно сдержать только первый натиск. Тут у пехоты есть шанс. Но если их не опрокинуть сразу, то эти молодцы наделают проблем любым гренадерам. Моряки — народ упрямый как мулы.

Безобразов выдавил из себя вежливую улыбку.

На следующий день пришла ещё группа линейных кораблей и транспорты везущие пехотную бригаду. С ними же был османский представитель воли и мысли султана, дальний родственник Великого визиря, по совместительству наблюдатель за действиями союзных гяуров.

Солдат высадили на ту же сторону, что вчера моряков. Верные уставу, пехотинцы вскоре разбили лагерь и берег даже как будто ожил.

Часть кораблей должна была пройти далее, к южным фортам пролива и уже снималась с якорей когда ушедший вперёд корвет «Гелиос» вернулся к эскадре. Разведчик отчаянно сигналил.

— Планы меняются? — спросил не разбиравшийся в морских сигналах Безобразов.

— Тревога, Пётр Романович. Скоро узнаем.

— Вы участвовали в абордажах, Николай Федорович?

— Было дело, но не особенно большое. А вы надеетесь на схватку, Пётр Романович?

— Да нет. Так, интересно. В случае чего от меня пользы немного, я ведь фактически пассажир. Но если вдруг случится абордаж — приму участие.

— Дело это редкое. Да и не факт, что вообще что-либо будет. Пока неясно ничего.

— Не спорю. Однако, если что-то всё-таки будет, то пусть вас не смущает мой статский мундир.

«Разговорился, — подумал Метлин мрачнея, — кровь чует волк. Стало быть, что-нибудь да будет.»

Мухаррем-бей приказал отрубить головы всем пленным. Возиться с ними не было никакого желания. Кому нужны жизни трусов? Попадись он сам в руки этих шакалов, с него бы медленно сняли кожу. Пусть вознесут хвалу Аллаху за быструю смерть. Это и есть милосердие, а не то что толкуют франки. При мысли о гяурах адмирал поморщился. Он не видел особой разницы между теми неверными с кем предстояло сражение и теми, что красовались трехцветными флагами сзади. Будь франки настоящими друзьями, они стояли бы рядом, а не в безопасном отдалении. Такова их суть. Падишах приказал ему захватить пролив и он выполнит приказание или погибнет. Второго позора поражения Мухаррем решил, что не переживёт. После погрома в Наваринской бухте от его флота мало что осталось. Тогда он ждал смерти и уже распрощался с жизнью, но вышло иначе. Его простил господин, сказав, что в случившемся нет вины человека. Его простили гяуры, двух парламентеров которых убили по его приказу. И вот сейчас он твёрдо стоит на палубе нового флагмана, во главе вновь отстроенного флота. Враги и друзья господина немного поменялись местами, но те что сожгли его корабли семь лет назад, те остались врагами. Это было хорошо.

Получив сведения о внезапном появлении чужих кораблей, Лазарев принял решение атаковать. По сообщению разведки, перед ним были египтяне. За ними удалось разглядеть французские вымпелы. Значит, египетский паша вздумал продолжить мятеж и причина его дерзости в пределах видимости.

Египтян вице-адмирал не опасался. Крупных кораблей мало, если вообще есть, а фрегаты непременно уступят его линейным. С Наварина он помнил любовь их флота к брандерам, но и это никак не пугало. Напрягало другое — французы. Что, если они поддержат мятежников? Каков состав их эскадры? У него теперь были главные силы Черноморского флота, восемь линейных кораблей. Французы могли выставить и десять и двенадцать в средиземноморье. А могли и не выставить. От боя отказываться из подобных соображений не хотелось, наоборот, в душе Михаил Петрович был бы счастлив схватиться ещё и с французами, но мешали доводы характера дипломатического. Требовалось подстраховаться. Начинать возможную войну одной своей волей вице-адмирал не рисковал, а «политика» могла испортить сколь угодно прекрасный замысел.

К его удовольствию, экстренно собранное совещание прошло как по маслу. Начальство «более высокое» оказалось настроено не менее решительно. Турок даже затрясся от гнева, узнав, что люди египетского паши смогли захватить оборонительные форты у входа в пролив. Михаил Петрович подозревал, впрочем, что трясло того не только от гнева, но и от страха. Представить карьерный рост человека доложившего в Константинополь о таком событии не составляло труда. Турок прямо потребовал от союзника уничтожить врагов султана и вернуть утерянное. На напоминание, что между султаном и пашой мир, турок поинтересовался не насмехаюься ли над ним. Вице-адмирал делал суровое лицо, хмурил брови и грозно шевелил бакенбардами, ликуя в душе.

Приставленный от посольства надворный советник удивил куда больше. Человек во фраке, пусть и бывший военный, дипломат, он просто попросил разрешения принять личное участие в захвате фортов. Такие мелочи как возможное столкновение с французским флотом и вытекающая отсюда война (как минимум дипломатический кризис) не взволновали того совершенно. Убежденный, что имеет дело с человеком имевшим строгие инструкции полномочного посла, а значит самого государя, Лазарев не сразу поверил своим ушам. Он расчитывал заручиться согласием, а в самом худшем случае думал отстаивать позицию сколь можно долго перед лицом своей совести (требующей отправить на дно всех кто вздумал вставать на пути), попытаться аппелировать к позиции турции и только в крайнем безвыходном случае с сожалением отступить перед соображениями высшего порядка об осторожности и интересах государства. Если окажется, конечно, что на руках у дипломата серьёзные бумаги от министра или самого… а тут такое!

Боясь спугнуть удачу, вице-адмирал сразу согласился на участие дипломата. Далее последовало совещание в более широком формате, с капитанами кораблей и командованием пехотной бригады, но главное уже решилось. Столкновению быть.

Решено было совместить действия на суше с действиями на море. Иначе и быть не могло. Ночные переходы чрезвычайно опасны для кораблей, но откладывать казалось худшим ввариантом. До противника было всего миль десять, но подобраться следовало аккуратно. На случай встречи с брандерами, поскольку враг мог догадаться о замысле, а то и просто ожидать, вперёд направлялись четыре фрегата и несколько шхун. У фрегатов было ещё второе задание — доставить морские батальоны на левый берег поближе к египтянам занявшим форты, ведь требовать от моряков марша в полтора десятка вёрст значило понизить их боеспособность. Было и третье — поддержать огнём пушек штурмовые действия. Касаемо пехотной бригады, то здесь решили не мудрствовать, а поднять солдат и ночным маршем отправить на юг по правому берегу. Пехота ногами ходит? Вот пускай и идёт. Основные силы флота, линейные корабли, планировалось вывести на линию боя с рассветом, когда станет ясно что вышло из всего предыдущего.

Морякам везло. Переход и сумбурная высадка получились успешными. Кум-Калеси, небольшой форт с азиатской стороны берега, был слабо приспособлен к обороне со стороны моря и очень плохо со стороны суши. Тем не менее, это было фортификационное укрепление и следовало отнестись к задаче ответственно.