Двадцать первого сентября Ричард прибыл в Милето в Калабрии, где ему предложило своё гостеприимство бенедиктинское аббатство Св. Троицы. Подобно большинству других рыцарей, Морган разместился в городе, а на следующее утро отправился в монастырь в надежде поживиться завтраком в зале для гостей. Там он застал короля, который бушевал как вулкан и расхаживал по комнате подобно льву на охоте. Не стесняясь ошарашенных епископа Милето, аббата и монахов, Ричард сыпал богохульствами.
Ричард отвёл в сторонку своего приятеля, фламандца Балдуина де Бетюна, с которым состоял на службе у старого короля.
— Что стряслось? Почему король так разгневался?
— Он узнал, что узурпатор жестоко обидел его сестру. Танкред не только захватил по праву принадлежащую ей вдовью долю, но и удерживает её пленницей в Палермо, не даёт общаться с миром, чтобы она не могла воззвать к Ричарду или законной королеве Сицилии, леди Констанции, — пояснил Балдуин. — Ричард воспринял эти новости не слишком великодушно.
— Да этот Танкред спятил!
— Если верить епископу, у Танкреда имелись тревоги куда большие, чем страх перед далёким английским королём, потому как ему пришлось иметь дело с сарацинским восстанием на острове и угрозой немецкого вторжения. Думаю, он надеялся, что политическое нестроение задержит Ричарда дома или что тот окажется братом столь же равнодушным, как французский король. И в обоих случаях серьёзно просчитался.
— Это точно. — Морган кивнул, гадая, не придётся ли им пролить кровь здесь, в Сицилии, не достигнув ещё Святой земли.
Он не осуждал Ричарда за такое негодование, потому как у него самого в Уэльсе осталась сестра. Ему подумалось, что заточение Джоанны разбередило также старую рану — всем известно, как тяжело переживал Ричард долгое заточение матери. Не исключено, что Танкреду предстоит уплатить двойную цену: за Джоанну и за Алиенору.
Ричард успел совладать с темпераментом достаточно быстро, чтобы любезно распрощаться с приютившими его бенедиктинцами и епископом, пополнив сундуки аббатства щедрым вкладом, и лишь потом дал приказ отправляться. Предполагалось отправиться на корабли, готовые проделать последний отрезок путешествия, но, едва оказавшись в седле, король передумал.
— Езжайте все вперёд, — приказал он. — Мне надо побыть одному. Пусть галера заберёт меня в Баньяре.
Рыцари и лорды разразились протестами. Привычка Ричарда отправляться куда-нибудь в одиночку, не заботясь о личной безопасности, не раз лишала их сна. Обычно король отмахивался от их страхов, потому как кому-кому, но ему не требуется нянька, однако в это утро неохотно кивнул и согласился взять с собой одного рыцаря. Взгляд его упал на кузена, и решив, что Морган подойдёт не хуже любого другого, Ричард велел валлийцу сопровождать его.
Моргану не слишком хотелось сопровождать Ричарда, пребывающего в столь мрачном настроении, но он поспешно вскочил в седло и последовал за королём к воротам аббатства.
Стоило им выехать на дорогу, как под воздействием открытого пространства гнев Ричарда начал рассеиваться, и, когда путники остановились напоить лошадей, король уже делился с Морганом планами прибытия в Мессину.
— Филипп приплыл на прошлой неделе на единственном корабле — можешь поверить? — с помпой торговца, вернувшегося домой после рыночного дня. — Ричард изобразил притворную скорбь из-за выказанного французским собратом неуважения к этикету. — Во власти важно не только уметь применять её, Морган. Её нужно ещё демонстрировать, что я и намерен показать Филиппу и жителям Мессины завтра.
Морган не вполне соглашался с Ричардом, потому как Генрих прекрасно обходился без всех внешних атрибутов, не нуждаясь в доказательствах своего превосходства над прочими людьми. Но спорить с королём не собирался. Вместо этого он выразил сожаление по поводу претерпеваемых леди Джоанной испытаний, в ответ на что Ричард кивнул.
— Да смилуется Бог над Танкредом, если с головы сестры упал хоть один волосок, — зловеще произнёс он.
Чтобы напоить лошадей, они спешились перед небольшой речушкой, и вскоре начали привлекать к себе внимание обитателей близлежащих домов, разделявших свойственное селянам всего мира любопытство к затесавшимся в их среду чужакам. Спустя некоторое время к ним приблизилась почтенного вида особа, заговорившая на языке, непонятном обоим, хотя Ричард предположил, что это какой-то странный диалект греческого. Жестами женщина ясно дала понять, что у неё есть еда и питьё на продажу, и когда Морган извлёк из дорожной сумы пару сицилийских монет — королям не по рангу таскать с собой деньги, — крестьянка взяла их и вернулась с ломтями свежеиспечённого, пахнущего оливковым маслом каравая и двумя глиняными чашками с крепким красным вином. Селянку сопровождала дочь, и Морган не удержался от лёгкого флирта: он обменивался с девушкой любезными улыбками до тех пор, пока мать не заметила и не отослала её в дом.
— Я бы на твоём месте поостерёгся, — сказал Ричард, потешаясь над спектаклем. — Мне рассказывали, что на Сицилии очень оберегают женское целомудрие, и неосторожный взгляд или попытка перемигнуться может дорого обойтись ухажёру. Поэтому, если у тебя нет особого желания стать скопцом, лучше нам продолжить путь. — Уже вложив ногу в стремя, король вдруг замер и повернул голову: — Ты это слышал?
— Похоже на сокола, — отозвался Морган.
Когда звук повторился, молодой человек удивился поступку Ричарда. Бросив поводья Моргану, тот устремился к ближайшему из домов. Дочь крестьянки снова вышла на улицу и стала снимать с натянутой между двумя деревьями верёвки сохнущее бельё, одновременно поглядывая на Моргана. Рыцаря подмывало подойти и помочь, но, помня о предупреждении Ричарда, он остался при лошадях, послав девушке извиняющуюся улыбку и пожав плечами.
Сцена была идиллическая: люди сновали по каждодневным делам, собаки дремали на солнышке, дети, прервав игру с деревянным оружием, таращились на настоящий меч Моргана. Рыцарь собирался уже бросить ребятишкам несколько мелких монет, когда деревенскую тишину нарушили вдруг сердитые голоса и пронзительный крик птицы. К дому спешили какие-то люди, и Морган напрягся, поняв, что голос одного из спорящих принадлежит Ричарду. Слов он разобрать не мог, но враждебность интонации угадывалась безошибочно. Валлиец мигом взлетел в седло, и в этот миг дверь распахнулась и появился король. Выставив перед собой нож, он сдерживал разъярённых крестьян.
— Морган! — крикнул Ричард, не отрывая глаз от бурлящей толпы, потому как в ссору втягивались новые селяне и у некоторых имелись при себе вилы или молотки.
Морган направил жеребца в самую гущу, заставив людей кинуться врассыпную и дав тем самым Ричарду время вскочить в седло. Пришпорив коней, рыцари вскоре оставили далеко за спиной проклятия, лай собак и пару неумело брошенных вслед камней.
Натянув, наконец, поводья на вершине холма, Морган повернулся в седле и посмотрел на спутника.
— Бога ради, что стряслось? — спросил он.
— Сокол, — бросил король, словно этого слова самого по себе должно было быть достаточно, отряхивая тем временем с туники нечто порошкообразное. Моргану оно показалось похожим на муку, и это только раздразнило его любопытство.
— И при чём тут сокол?
— Это был превосходный тетеревятник, явно украденный. — Ричард замолчал, обнаружив порез на запястье. — Но стоило мне его взять, крестьяне решительно воспротивились и попытались помешать уйти вместе с ним.
Заметив на лице кузена недоумённое выражение, король добавил нетерпеливо:
— Селянам не разрешается держать соколов, тебе ведь это известно.
Морган открыл было рот, чтобы указать на очевидный изъян. Утверждение короля являлось верным для Англии или Франции, но здесь-то Сицилия! Но вовремя одёрнул себя.
— Учитывая обстоятельства, не проще ли было оставить им эту проклятую птицу? — неуверенно спросил он.
— С какой стати? Это они нарушители, не я. Поначалу они только ругались — по крайней мере, насколько я мог разобрать их вопли. Но потом один сорви-голова кинулся на меня с ножом. У меня не было намерения выпускать идиоту кишки на глазах у всей семьи, поэтому я врезал ему мечом плашмя. Но чтоб мне провалиться, если клинок не переломился пополам! — В голосе Ричарда слышались недоумение и досада. Стоит вспомнить, сколько я за него заплатил... Тогда они накинулись на меня гурьбой, даже женщины. Я отбивался чем под руку попало, швырял яблоками и яйцами, пока не сумел выхватить нож и не пробился к двери.
