Ричард обернулся на оставшуюся позади деревню и нахмурился:

— А сокол так и остался у них.

— Надеюсь, ты не собираешься возвращаться. — Морган пытался убедить себя, что безумная выходка Ричарда является вполне нормальной для короля, но получалось не очень. Ему сложно было представить, чтобы Жоффруа или Генрих могли ввязаться в такую дурацкую историю. — Ты знаешь, что у тебя кровь идёт?

— Голова? — Ричард ощупал порез, посмотрел на окровавленные пальцы и пожал плечами. — Это, видимо, когда жена того малого ударила меня метлой. Она всё время гудела, как рассерженный шершень. Думаю, мне посчастливилось, что это не у неё был нож!

Картина короля английского, отбивающегося от разъярённой сицилийской домохозяйки, переполнила чашу терпения Моргана, и он едва не поперхнулся, стараясь сдержать смех. К счастью для него, Ричард тоже взглянул на случившееся с юмористической точки зрения. Уголки его губ дрогнули, и вскоре оба всадника уже так хохотали, что им пришлось спешиться. Стараясь совладать с приступом, оба прислонились к коням. Но когда Ричард поведал, как один седой старикан пытался попотчевать его костылём, молодой валлиец снова не выдержал и рухнул на колени, давясь от смеха.

Король наклонился, рывком поднял Моргана, потом снял с седла флягу. Оба приложились по очереди, не обращая внимания на то, что вино нагрелось и было чересчур сдобрено пряностями. Сообразив, что, если они надеются достичь Баньяры ко времени переправы через пролив, надо поспешить, путники сели в седло. Пустую флягу Ричард зашвырнул в траву. А потом с широкой улыбкой посмотрел на Моргана.

— Надо было мне послать тебя забрать сокола, — хмыкнул он и пополнил арсенал ругательств ещё одним, услышанным от валлийского кузена.

Приехав в Баньяру, они обнаружили поджидающую их галеру Ричарда. Тут же находился и королевский флот, догнавший наконец государя. Взору Моргана предстало величественное и удивительное зрелище: более сотни кораблей стояли на якоре, а в небо вздымалось такое множество мачт, что в голову приходила мысль о плавучем лесе. Крестоносцы без хлопот пересекли пролив и встали лагерем на берегу в нескольких милях от Мессины. За ужином Ричард до колик рассмешил товарищей рассказом про дневные приключения, комически описывая сокола, разъярённых крестьян и вооружённую метлой бабу. История вышла на славу, и Морган признавал, что Ричард хорошо её изложил. Слишком хорошо, чтобы все смеялись и никто не задумался о том, что их король едва не остался навсегда в той деревушке близ Милето. Справедливо обиженные селяне могли убить его или серьёзно ранить, что тогда сталось бы с крестовым походом? Этот вопрос тревожил покой Моргана ещё много дней и недель спустя.

Жители Мессины были разочарованы неприметным въездом французского короля в их город, потому как привыкли к роскоши и помпезности своих государей. Но Филипп не видел нужды производить впечатление на сицилийских купцов и бюргеров. Страдая от морской болезни, вызванной штормом столь жестоким, что с корабля пришлось сбросить часть припасов, чтобы остаться на плаву, он мечтал только о возможности снова ступить на твёрдую землю. Более того, ему хватило проницательности понять, что Танкреду, этому некрепко сидящему на престоле королю с сомнительными правами, не понравится быть в тени у чужеземных монархов. И Филипп был вознаграждён за скромное прибытие, будучи радушно встречен от имени Танкреда Жорданом Лапеном, новым наместником Мессины, который предоставил французам на время их пребывания на Сицилии королевский дворец.

Филипп принимал делегацию сицилийских сеньоров и прелатов, в числе которых находились Жордан Лапен, Маргарит де Бриндизи, уважаемый предводитель флота Танкреда, а также Ричард Палмер, англичанин, ухитрившийся стать архиепископом Мессинским. Прислуга сновала, расставляя блюда со спелыми фруктами и подливая вино. Вот идеальные слуги, подумалось королю — почтительные и незаметные. Его немного тревожило, однако, что еду и питьё ему подносят соплеменники тех, с кем ему предстоит сражаться в Утремере. Странная это земля, Сицилия, и в то время как Филипп восхищался её богатствами, он не мог удержаться от вопроса: а истинно ли это христианская страна? За своё недолгое пребывание король стал свидетелем праздности и слабости моральных устоев — тех же самых пагубных влияний, от которых страдало общество в Аквитании и Тулузе. Он очень хотел поскорее отплыть в Святую землю и был очень сокрушён, когда ему сказали, что навигация подходит к концу, а отправляться в море в период зимних штормов — слишком опасно.

— Итак, милорд, мы надеемся, что ты обдумаешь предложение нашего короля о союзе между Францией и Сицилией, — с подкупающей улыбкой заявил архиепископ. — У господина Танкреда растёт несколько очаровательных дочерей, и любая из них способна стать прекрасной королевой для тебя или невестой для твоего маленького сына.

— Это лестное предложение. — Филипп сдержанно улыбнулся в ответ, удивляясь, неужели Танкред всерьёз рассчитывает, что он поставит под удар дружбу с императором Священной Римской империи ради союза с узурпатором, которого вот-вот сбросят если не собственные подданные, так немцы. — Я наслышан о красоте дочерей короля.

— В наши намерения входит сделать твоё пребывание на Сицилии приятным насколько возможно, милорд король. Если тебе что-то понадобится, достаточно только попросить, — заверил монарха Жордан Лапен.

Тут вошёл один из подчинённых адмирала и прошептал командиру на ухо несколько слов.

Маргарит резко встал.

— Прошу меня простить, монсеньор, но я должен идти. Флот Ричарда Английского входит в гавань.

Филипп не привык оттягивать неприятные дела, предпочитая поскорее с ними покончить.

— Мы пойдём с тобой, — сказал он, тоже поднимаясь. — Мне не терпится увидеть английского короля, моего будущего зятя и ценного союзника.

Ко времени прибытия Филиппа и сицилийских чиновников молы, пристани и пляжи уже были заполнены толпой. Застыв на месте, зеваки следили за разыгрывающимся перед ними зрелищем. Насколько хватало взора море заполняли ярко раскрашенные корабли, борта галер были увешаны щитами, на мачтах реяли флаги и вымпелы, гребцы взметали вёсла под барабанный бой. Пели трубы и горны. Солнце играло на блестящих доспехах и шлемах, бирюзовые воды гавани плескались ценными волнами. Обладая безошибочным инстинктом государственного деятеля, Ричард неподвижно стоял на носу передовой галеры: шлем снят, ветер развевает золотисто-рыжие волосы. Царственный и величавый, он являл собой воплощение истинного короля всего того, чего не было у Филиппа Капета.

Именно эта мысль, пусть и жестокая, закралась в ум каждого, кто наблюдал за помпезным входом Ричарда в Мессину. Промелькнула она и в голове Филиппа, готовившегося встретить своего «будущего зятя и ценного союзника».

После прибытия Ричарда Филипп принял столь несвойственное его характеру поспешное решение и объявил, что, хотя навигация уже стремительно завершается, он намерен немедленно отплыть в Святую землю. Но создавалось впечатление, что даже природа в сговоре против него, потому как стоило Филиппу выйти из гавани, подули противные ветры, вынудившие его отказаться от необдуманной затеи. К добру или к худу, ему предстояла зимовка на Сицилии в обществе английского монарха.

Маттео д’Аджелло, свежеиспечённый канцлер Сицилии, прибыл в королевский дворец в Катании несколько часов спустя после повечерия. Старик пребывал не в лучшем расположении духа — большую часть дня лил дождь, а сырость плохо сказывалась на его подагре. Он знал, зачем его позвали в такой час: Танкред получил весть о прибытии английского короля в Мессину.

Канцлера немедленно препроводили в личные палаты Танкреда, где его ждали сам король, его жена Сибилла, её брат Рикардо, граф Ачерра и старший сын Рожер. Выходит, имеет место семейный совет? Маттео не винил Танкреда за то, что тот принимает заботы близко к сердцу. Бог свидетель, у государя их хватает. Им удалось наконец-то подавить сарацинское восстание, а в мае немецкое войско под предводительством епископа Майнцкого вынуждено было отступить. Однако сарацины не выказывают к Танкреду той лояльности, какую питали к Вильгельму. И только вопрос времени, когда Генрих организует полномасштабное вторжение. А теперь приходится иметь дело с английским королём, славящимся своим дурным характером, при этом серьёзно обиженного на Танкреда. Да, Маттео вполне понимал, в чём кроется причина множества бессонных ночей и беспокойных дней его государя. Чего он не понимал, так это почему Танкред с неожиданным упрямством отклоняет его совет. Кто бы мог подумать, что куда проще окажется сделать Танкреда королём, чем сохранить за ним корону?