Король не спешил прерывать молчание, давая время погаснуть любым искоркам мятежа. Затем встал.

— Увидимся завтра на большом совете, — заявил он, потом кивнул канцлеру, поцеловал мать в щёку и вышел за дверь.

Лоншан поспешил за ним. Жофф, кипя от бессильного гнева, вышел следующим. Епископ Даремский помедлил в расчёте перемолвиться с Алиенорой, но та не выказала расположенности, и он тоже ушёл, сопровождаемый Джоном.

Радуясь редкому шансу побыть одной, Алиенора присела на оконное сиденье. Она одобряла решение Ричарда ограничить власть епископа Даремского, потому как ей никогда не нравился этот придворный, обрядившийся в рясу священника. Но избранный Ричардом путь также чреват рисками. Лоншан становится не только канцлером, но и главным юстициаром, держателем королевской печати и Лондонского Тауэра. Если Его святейшество удовлетворит просьбу Ричарда и назначит Гийома папским легатом, у Лоншана окажется могучий арсенал как светского, так и церковного авторитета. Разумно ли сосредоточивать такую власть в руках у одного человека?

Её размышления прервал тихий стук в дверь.

— Войдите, — отозвалась она со вздохом — стоило понимать, что уединение окажется недолгим. К её удивлению, пришёл Джон.

— Госпожа, могу ли я переговорить с тобой? — официальным тоном спросил молодой человек. — Дело очень важное.

— Проходи, Джон. — В ответ на предложение пройти к оконному сиденью, он коротко мотнул головой и остался стоять на некотором расстоянии, облокотившись на стол. Из всех детей только Джон пошёл мастью в мать, унаследовав тёмные волосы и миндалевидный разрез глаз. Начинать разговор молодой человек не спешил, и королева задумчиво наблюдала за ним. Как можно ощущать такую отстранённость от дитя чрева своего, своей плоти и крови?

Ей подумалось, что это не так уж удивительно, так как ему было всего шесть, когда она попала в плен и оказалась в руках взбешённого супруга. Ей разрешили видеться с дочерью Джоанной, а со временем Генрих смягчился, дозволив и старшим сыновьям посещать узницу. Но с Джоном она не виделась, пока мальчику не исполнилось двенадцать, да и эти встречи случались редко, даже после существенного смягчения условий её заточения. Это был сын Генриха, не её. Глядя в зелёные с золотом глаза, так похожие на её собственные, Алиенора уносилась памятью в тот вечер вскоре после смерти Хэла. Она призналась Жоффруа, что толком не знает Джона, а Жоффруа, в очередной раз выказав дар семейного провидца, предсказал, что Джона не знает и Генрих.

— Мама, я боюсь, что Ричард совершает ошибку, передавая такую большую часть королевской власти своему канцлеру.

— Вот как? У тебя имеются сомнения в преданности Лоншана?

— Нет. Но тут не только преданность стоит принимать в расчёт. Есть люди, которые очень хороши как исполнители, но пасуют, когда на них возлагают всю полноту ответственности. А ведь получится, что Лоншан станет по сути королём на всё то неопределённо долгое время, пока Ричард будет в Святой земле. Особенно если Гийома, как ходят слухи, назначат папским легатом.

Алиенору удивил факт, что принцу известно про историю с легатом, поскольку дело держалось в тайне. Но её заинтриговало, что Джон выказывает такой интерес к политике Ему сейчас двадцать три. В таком возрасте его старшие братья думали только о турнирах. Лицо её омрачилось, потому что воспоминание о Хэле неизменно причиняло боль. Их золотой мальчик, обладавший обаянием большим, чем положено, зато почти лишённый здравого смысла.

— Не думаю, что Лоншан сумеет оправдать ожидания Ричарда, — продолжил Джон, осторожно подбирая слова. — Наши английские бароны скорее всего не захотят подчиняться приказам человека столь безродного. Да, мне известно, — поспешно заявил он, опережая возражения Алиеноры. — Известно, что Гийом не является внуком крестьянина, как утверждает епископ Ковентри. Но он не из знати, не чета тем людям, которыми поставлен управлять. Может статься, будь он тактичнее... Однако надменность его стала притчей во языцех. Он с лёгкостью наживает врагов.

— Так о чём хочешь ты меня попросить, Джон? Чтобы я убедила Ричарда не доверять управление Лоншану? Он не станет меня слушать.

— Знаю. Зато может прислушаться, если ты попросишь его не отправлять меня в изгнание на три года.

— Понятно, — уклончиво протянула королева, и Джон подошёл ближе, безуспешно стараясь прочитать что-либо по её лицу.

— Мне необходимо остаться здесь, мама. Моё присутствие способно умерить наиболее дерзкие порывы Лоншана. К тому же... — Джон помедлил, ловя взгляд матери. — Если недоброе случится с Ричардом в Святой земле, ты ведь захочешь, чтобы я находился в Англии, был способен принять власть? Или сидел в сотнях миль от неё, в Нормандии или в Анжу?

Принц понимал, что столь откровенный разговор опасен, но заметив её улыбку, пусть такую слабую, убедился в своём успехе.

— Я поразмыслю над этим, сказала она. — Думаю, я начинаю замечать в тебе то, что разглядел Гарри.

И когда Джон вздрогнул, это тоже многое рассказало Алиеноре об этом незнакомце, о её сыне.

Март 1190г.

Во избежание предательства, в обычай у королей Англии и Франции вошло проводить переговоры на открытом пространстве. Излюбленным их местом был Мировой вяз близ Жизора, покуда Филипп в порыве гнева после безрезультатной встречи с Генрихом не приказал срубить дерево. Однако поскольку Ричард и Филипп считались союзниками в священном походе по освобождению Иерусалима, они избрали для переговоров замок Дре — французскую крепость всего в восьми милях от твердыни Ричарда в Нонанкуре. Генриха, молодого графа Шампанского, это порадовало, потому как шестнадцатое число выдалось непогожим, и не было нужды торчать в чистом поле, продуваемом пронизывающими мартовскими ветрами.

Большой зал был полон знати: баронов обоих королей и князей церкви. Ричард и Филипп принесли торжественную клятву преданно сражаться бок о бок и оборонять земли союзника как свои собственные. Их лорды тоже согласились хранить мир, а прелаты пообещали предать анафеме любого, кто нарушит сей обет.

Однако оставались ещё препоны, которые требовалось убрать, и Ричард с Филиппом в окружении самых приближённых советников восседали за столом в центре зала, обсуждая острые вопросы с натянутыми улыбками и ледяной вежливостью. Генрих наблюдал за государями с острым любопытством. потому как с обоими состоял в близком родстве. Будучи в настроении пошутить, Генрих хвастался причудливо переплетённым родовым древом, поясняя, что его мать, графиня Мария, является дочерью королевы Алиеноры от первого брака с Людовиком Французским, а по сему приходится Ричарду сводной сестрой по материнской линии и сводной сестрой Филиппу по отцовской. Более того, с усмешкой продолжал молодой человек, его отец приходился братом матери Филиппа, поэтому сам он является двойным племянником Филиппа. К этому времени голова у слушателей уже шла кругом, а приступы хохота мешали Генриху поведать про то, что его мать и тётя Алиса являлись сёстрами по крови и по браку, поскольку вышли замуж за братьев — его отца и дядю Тибо, которые, таким образом, помимо братьев стали ещё и свояками. А самым причудливым заворотом Генрих почитал факт, что его дед приходился одновременно тестем и зятем одним и тем же людям, потому как Людовик выдал обеих дочерей от Алиеноры за братьев третьей своей жены, матери Филиппа.

Генрих приходился французскому королю не только родичем, но и вассалом, так как держал Шампань от имени французской короны. Он и Филипп были сверстниками, одному исполнилось двадцать три, другому двадцать четыре. Однако в Дре Генрих приехал в свите Ричарда, а не Филиппа, хоть и понимал, что последний не обрадуется, увидев его в стане врага. Но Генрих был ещё достаточно юн, чтобы испытывать удовольствие, дёргая льва за хвост. И наслаждался компанией дяди Ричарда, тогда как даже час наедине с дядей Филиппом казался посещением чистилища. потому как, насколько Генрих мог судить, с Филиппом у них не было ничего общего.