Маттео уселся насколько возможно ближе к жаровне с дымящим морским углём, потому как в его возрасте холод и сырость пробирали, казалось, до самых костей. И благодарно улыбнулся, когда Рожер поспешно подставил стульчик, на который старик уложил ноющую ногу. Хороший мальчик, этот Рожер, и станет в один прекрасный день хорошим королём — если они не натворят сейчас ошибок, если он сумеет убедить Танкреда прислушаться к голосу разума.

Сибилла, даже в разгар кризиса не забывавшая о долге хозяйки, позаботилась о том, чтобы Маттео ждал кубок его любимого вина. Но не успел канцлер пригубить напиток, как Танкред наклонился над столом и протянул старику письмо.

— Послание от английского короля, — сказал он. — Прочти.

Маттео едва взглянул на послание, как Танкред не утерпел:

— Он требует, чтобы я послал его сестру к нему в Мессину с эскортом, достаточным для её охраны, чтобы вернул ей вдовью долю и уплатил компенсацию за «страдания», которые она претерпела по моей вине. По тону письма можно подумать, что я держал эту женщину в подземной темнице, а не во дворце Дзиса!

— Насколько нам известно, ему могли сообщить, что с ней плохо обращались, — ответил Маттео, перечитывая письмо ещё раз, уже более внимательно.

— Не удивлюсь, если он думает, что я продал её багдадскому халифу! Ты читал письмо, Маттео. Оно написано не тем языком, каким один король должен писать другому.

— Верно... Это слова рассерженного брата. Брата, в распоряжении которого внушительный флот и самая многочисленная армия, какая высаживалась когда-либо на сицилийскую землю.

Танкред ожёг канцлера взглядом:

— Я не собираюсь продолжать это спор, Маттео. Ты вполне ясно дал понять, что предпочитаешь искать союза с Англией, а не с Францией. Но я не позволю обращаться со мной как с пустым местом. Я помазанник Божий, и клянусь Господом, Ричард признает меня таковым!

Обведя взглядом палату, Маттео заметил, что зять всецело поддерживает Танкреда. Это его не удивило, потому как Рикардо являлся человеком действия и не любил рассуждать. Зато Сибилла выглядела озабоченной, и в канцлера это вселяло надежду — он знал, какое большое влияние имеет королева на мужа. Рожер растворился в тёмном углу комнаты, но Маттео знал, что сын поступит так, как скажет отец, даже если сам будет питать сомнения. Канцлер решил, что пришло время обратиться за подмогой — поутру надо вызвать в Катанию архиепископа Монреале.

Взяв письмо, Танкред снова перечитал его, и на щеках и шее у него появились красные пятна.

— Похоже, английский король не понимает, что не вправе угрожать. — заявил он. — Это моё королевство, не его. И его сестра в моих руках. Что, если я обрату её в заложницу его хорошего поведения?

Рожер невольно пошевелился в своём углу, но тут же замер. Маттео подавил вздох, пытаясь понять, почему Танкред не видит, что заложник для одного является для другого поводом к войне и захвату.

— Я не советую этого делать, монсеньор, — тихо произнёс старик. — Решительно не советую.

— Какая неожиданность, — ехидно заметил Рикардо.

Но Танкред не ответил. Вместо этого он скомкал пергамент, подошёл к жаровне и уронил письмо на угли. Смрад горящей овечьей кожи наполнил палату, но король стоял и не двигался до тех пор, пока документ не обратился в пепел.

Сентябрь 1190 г.

Шестнадцать лет. Эти два слова стали путеводной нитью для Джоанны, потому как стоило ей впасть в отчаяние, она напоминала себе, что мать перенесла шестнадцатилетнее заточение и претерпела куда большие лишения и унижения. У неё хотя бы есть общество из нескольких фрейлин: верная Беатриса, молодая вдова Елена, маленькая Алисия и Мариам, преданная как ни одна кровная сестра. А Алиеноре в первые два года плена не с кем было даже поговорить. У Джоанны отобрали драгоценности, чтобы она не могла подкупить слуг, но оставили всю одежду, собак, книги — всё то, в чём её матери отказали с самого начала.

Откуда брала матушка силы, чтобы пережить те бесконечные дни? Как справлялась она с бездеятельностью — она, всегда пребывавшая в трудах от рассвета до заката? Как выносила одиночество, не зная, что творится в мире за пределами замковых стен? Именно это причиняло Джоанне больше всего мучений — отсутствие новостей. Держит ли уже Ричард путь в Утремер? Или задержан очередной войной с Францией? Не переменил ли намерения остановиться в Сицилии? Осведомлён ли о её несчастьях? Насколько прочно сидит Танкред на троне? Когда Генрих приведёт на остров немецкую армию, чтобы заявить права Констанции на корону?

Джоанна не питала иллюзий и не рассматривала Генриха Гогенштауфена как своего спасителя. Констанция сделает, что сможет, но станет ли Генрих прислушиваться к ней? Джоанна сомневалась. О нём шла слава как о человеке бессердечном и мстительном, его будет обуревать сильное искушение наказать Ричарда, продлив её заточение или устроив для неё нарочито недостойный брак с малозначащим немецким феодалом. Именно этого Джоанна страшилась сильнее всего — быть выданной замуж по выбору Танкреда или Генриха. Танкред обмолвился, что может пересмотреть её положение, как только одолеет врагов. Но Джоанна сомневалась. Скорее всего, он просватает её за человека, которому может доверять. Так поступил отец с вдовой её брата Жоффруа, Констанцией Бретонской.

Стараясь не уронить лица перед товарками, Джоанна вела себя так, будто не сомневается в благополучном исходе. Она продолжала верить в брата, была убеждена, что Ричард сделает всё от него зависящее, чтобы спасти её. Но ей пришлось уже усвоить несколько болезненных уроков о неисповедимости путей Господних, которые так часто недоступны пониманию простого смертного. Почему Всевышний так внезапно призвал Вильгельма? Или их младенца-сына? Хэла, Жоффруа, Тильду? На эти вопросы не находилось ответа, поэтому как угадать, что уготовал он для неё?

По мере того как подходил к концу сентябрь, Джоанне всё труднее и труднее становилось бодриться, потому как грядущие дни страшили. Меньше чем через две недели она отметит двадцать пятый свой день рождения. В ноябре будет год как умер муж. А в декабре пойдёт второй год её заточения. Вновь и вновь обращалась молодая женщина к своему талисману, шепча: «Шестнадцать лет», — бессонными ночами. Но он утрачивал силу. Как, матушка? Как сумела ты вынести всё это?

Неожиданное появление её тюремщика Гуго Лапена в час, когда колокол сзывал верующих к вечерней службе, удивило Джоанну. Гуго неизменно вежливо обращался с пленницей, но стремясь угодить новому королю, строго следил, чтобы к ней никого не допускали. Он и его брат Жордан оказались в большом выигрыше, сделав ставку на Танкреда: Гуго стал графом Конверсано и юстициаром Апулии, а Жордан пошёл ещё дальше, получив титул графа Бовино и должность наместника Мессины. Королева милостиво приняла приветствия Гуго, так как не видела смысла озлоблять надсмотрщика, но её свита вела себя не так благоразумно. Толпясь вокруг госпожи, фрейлины смотрели на Лапена с открытой враждебностью. Пёс Вильгельма, который после смерти хозяина хвостом ходил за Джоанной, тоже почуял повисшее в комнате напряжение и утробно зарычал. Успокаивающе положив руку Ахмеру на голову, молодая женщина пыталась хранить невозмутимый вид. Но в голове роились беспокойные мысли. Зачем явился он в такой час? Что ему нужно?

— Госпожа королева, прошу извинить, что всё так внезапно, но я и сам не имел времени подготовиться. В гавани тебя ожидает корабль, готовый отплыть сегодня ночью. Не будут ли любезны твои фрейлины собрать в течение часа твои вещи? Если нет, я могу прислать им на помощь слуг.

— Куда меня отправляют, милорд? — сквозь зубы спросила Джоанна.

Гуго смутился и виновато покачал головой:

— Мне жаль, госпожа, но я не могу сказать.

Будь его воля, он ответил бы на этот вполне резонный в подобных обстоятельствах вопрос. Однако Лапен боялся прогневать короля, ибо, отдавая приказ, Танкред едва сдерживал ярость.