К ее собственному удивлению, инструмент времени и пространства действительно начал резонировать с ее телом и сознанием. Даже не зная секретов пустоты, она спровоцировала пустотное заклинание, которое вырвало ее из прежнего места и отправило в совершенно иное.

Результат, который получила Андромеда, впрочем, был слабо похож на спасение: оказавшись в новом месте, она потеряла равновесие и рухнула в реку, более не в силах подняться на ноги.

Все это оказалось напрасным. Она открыла глаза, и увидела не яркую луну, но палящее солнце; а вокруг множество зеленых, но одновременно таких серых деревьев, нагоняющих тоску. Сказать по правде, это место не сильно-то отличалось от черного леса, в котором она была. Разве что здесь она не чувствовала ни холода пустоты, ни присутствия астрального мира рядом.

Течение реки не было достаточно сильным, чтобы унести ее, а вода не была достаточно глубокой, чтобы она захлебнулась. Андромеда продолжала лежать, осязая, как течение воды смывает ее кровь, омывает ее кожу и шерсть. В какой-то мере, ей даже стало как-то… приятно.

Проверив, что мечи все еще находятся рядом с ней, Андромеда из последних сил отцепила перчатку, что все это время притупляла боль ее сожженной магическим пламенем руки. Течение унесло перчатку прочь, и, опустив руку в воду, Андромеда почувствовала… холод. Она не чувствовала жгучего пламени, не чувствовала невыносимого ожога, и это… радовало ее. Она нашла в себе смелости насладиться этими моментами. Моментами перед тем, как она умрет.

Андромеда улыбнулась, и к ней пришло смирение. Пение птиц вокруг начало притупляться, журчание воды становилось все менее заметным, в глазах начинало медленно, но очень верно темнеть. Совсем скоро, она потеряла свое осязание. Вместе с ним, ее покинуло ощущение реальности и возможность ясно мыслить, — не было даже так называемых предсмертных воспоминаний, в которых, как говорят, человек видит самые яркие моменты из своей жизни.

Андромеде уже доводилось умирать, но это мгновение совсем не похоже на то, с чем ей доводилось сталкиваться тогда. На удивление, она все еще слышала шелест травы, и все еще прекрасно видела лучи солнца, что так смело прорываются через туманные облака в небе.

Из последних сил, она подняла мечи в ножнах, возложив их на себя, словно на погребение, на постамент, представший миру в виде ее собственного тела.

Андромеда сделала много обещаний, но все, что она сейчас может, — это продолжать нагонять драму, ведь ни одно из обещаний она исполнить уже не в состоянии. У нее нет сил даже заплакать от собственного бессилия. И совсем скоро, исчезнут даже эти жалкие чувства.

Рана открылась с новой силой, и вода, проходя через Андромеду, начала окрашиваться то в розоватый, то в яркий алый… оттенок свежей крови. Сделав вздох, Андромеда закрыла глаза, и начала ждать. Ждать не чуда, но момента, когда весь этот кошмар наконец-то завершиться. Момента, когда Андромеда, наконец-то, умрет, не имея возможности вырваться из рук смерти.

Но этому не суждено сбыться.

— Я не могу позволить тебе умереть.

Громогласный, почти божественный голос в ее голове, дал ясно понять умирающей полукровке, что умереть сегодня ей не суждено. Испугавшись, Андромеда открыла глаза, но рядом никого не было. Беспомощность, которую она сейчас испытывала, оказалась куда нежелательнее, нежели мгновения ранее. Даже если бы Андромеда очень захотела сопротивляться… она не могла.

Правосудие, что лежало в ножнах на ее груди, засияло ярким, почти ослепительным светом. За мечом, сияние охватило и само тело Андромеды. Но несмотря ни на что, этот свет отнюдь не был символом того, что в следующие моменты ее жизни Андромеду ждет облегчение, или, хотя бы, что-то отдаленно похожее на это. Этот свет не дарил спокойствие — он выжигал все, что было.

Все, что осталось.

Солнечный нимб, появившейся над головой Андромеды, заставил ее воспарить над землей, а после еще и насильно заставил встать на ноги. Но будто этого было мало, как ее пронзили тонкие, золотистые нити, словно для марионетки на сцене. Боль, которую она испытала, оказалась настолько пронзительной, что Андромеда успела позабыть о том, что совсем недавно собиралась умереть.

Андромеда почувствовала, как ломаются ее кости. Руки, ноги, даже кончики пальцев, — эта сила ломала и собирала обратно все, до чего касалась. Никто не мог ей помочь. И даже ее истошный, почти оглушительный крик боли не был услышан, ведь свет, что ломал ее сознание и тело, был намного сильнее всего.

Андромеда продолжала кричать, но ничего не менялось. В конце концов, ее силы иссякли, и все, что она могла, — это хрипеть в саму себя, надеясь, что всему этому придет конец. Ей не хотелось ничего, только чтобы оно закончилось. Ей хотелось, чтобы кто-нибудь убил ее… чтобы все прекратилось.

Одеяние Андромеды исчезло, и его заменил сияющий, золотистый доспех, покрытый узорами. Этот доспех чрезвычайно похож на тот, что носила Пандора, однозначно намекая на то, что произошедшее является вмешательством самого Правосудия. Или же того, что живет в Правосудии.

— Теперь, ты готова.

Все кончилось, боль ушла. Не было ни света, ни нимба с нитями. Андромеда стояла посреди реки, на своих двоих, будто она и не собиралась умереть. Будто мгновения назад она не кричала, желая, чтобы кто-нибудь оборвал ее жизнь.

О реальности произошедшего намекал золотистый доспех на ней, и Правосудие, что она удерживала в руке, хотя была готова покляться, что оно находилось в ножнах. Впрочем, сейчас она уже не была уверена ни в чем, и остается неиллюзорная возможность того, что ее сознание просто бредит.

Это было бы не худшим исходом.

— Готова к чему?.. — спросила она у Правосудия, сама не зная, что именно она надеяться услышать в ответ.

Видимо, это и было то самое чудо, которое она ждала. Мироздание смиловалось над ней в очередной раз, и вот, Андромеда может продолжить свою дорогу. Разница лишь в том, что в этот раз так называемое «чудо» подстроило ее под себя, изменив ее тело и сделав достаточно сильной, чтобы она могла носить паладинские доспехи на пару с Правосудием, что станет ее основным орудием. Мало этого, так это «чудо» еще и не стесняется потребовать кое-что взамен.

— К тому, чтобы добиться правосудия.

Сцена, разыгранная Пандорой Вечной, закончилась. Сценарий исчерпал себя, а актеры, кто еще мог, разошлись если не по домам, то по назначенным им местам. Одна лишь Андромеда осмелилась вернуться туда, куда ей возвращаться не следовало, — прямиком в руины небесного города, где разорванное небо протянулось на много километров вперед, проклиная восток.

Небо оставалось таким же инфернальным, каким оно и было с самого момента разрыва. Трещина не оставалась неподвижной: она то расширяется, то уменьшается, создавая ощущение живого организма, или, по крайней мере, его подобия, потому что ничего живого в этом пейзаже не было. Перед Андромедой будто предстала сама икона преисподней, но ее это совсем не пугало, и даже более, — оно не было ей чуждо. Она слишком часто видела смерть, чтобы бояться ее присутствия над головой. Оно взывало ее к себе, как ничто другое.

И она приветствовала ее, но не спешила отдаваться.

Пушистый, легкий снег медленно падал с неба прямиком на ее лицо, пока она наблюдала за этим самым небом, стоя посреди разрушенного чего-то, что, возможно, напоминало собой подобие храма в недалеком прошлом, но сейчас было разрушено до основания. Небо — не единственное, что было искажено, и под влияние Астрала попало и все то, что находилось вокруг нее и под ногами. Отдаленно она даже видела в этих руинах остатки того самого храма, или чего бы то ни было, где Пандора и решилась забрать ее с собой в вечность. Этот факт скорее печалил ее, нежели радовал, потому что если так, то она не видит ни единого намека, ни единой зацепки, которая могла бы подсказать, куда ей нужно идти. Огромная трещина над головой, впрочем, наводила на мысли.