Он швырнул сумку омоновцу. Блинков, не церемонясь, расстегнул «молнию» и высыпал все принадлежности на пожеванную и давно не стиранную скатерть круглого стола. Движением руки он разгреб гору, состоящую из парфюмерных принадлежностей, упаковок с презервативами и помятых банкнот, и только потом двумя пальчиками извлек целлофановый пакетик с белым порошком. По его удивленной физиономии Катышев увидел, что он вовсе не рассчитывал найти в сумке проститутки такую значительную улику.

— Вот! — только и нашелся, что сказать, Блинков, не выпуская из пальцев пакетика.

Фочкин и Ляля также не сводили глаз с неожиданной находки.

— Что это такое? — в свою очередь изумился Катышев и, требуя объяснения, повернулся к гостье.

— Я не знаю, у меня этого не было, — хрустнув пальцами, чуть слышно ответила она и тут же соскочила с дивана. — Это вы подбросили!

Не обращая внимания на истерику, Катышев, выхватив пакетик из рук Блинкова и тут же открыв, сунул в него кончик носа:

— Кокаин. Ей-богу, кокаин. — Он поддел пальцем порошок и прикоснулся им к языку. — Чистый кокаин!

— Граммов десять — пятнадцать — целое состояние! — оценивающе глядя на пакетик, сказал Фочкин. — Тысячи на полторы долларов и годков на пять тюрьмы потянет.

— Не было у меня никакого кокаина, я вообще никогда не употребляла наркотики! — продолжала истерику Ляля.

— Мы тебе верим! Сама не употребляла — другим продавала, — ответил Катышев и обратился к Блинкову: — Сергей, найди понятых, будем оформлять.

Ляля кинулась с ногами на диван, забилась в угол и закрыла лицо ладонями:

— Суки вы, менты поганые, сволочи!

— Кого ты, дорогая, имеешь в виду? — постарался уточнить Фочкин. — Нас или тех, кто тебя под клиентов подкладывал и заяву заставил написать? Так мы тебя пока и пальцем не тронули!

Она убрала ладони, размазывая по щекам тушь и губную помаду, затравленно посмотрела на Фочкина:

— И те сволочи, и вы не лучше, раз действуете такими методами. Это же подстава!

— Так и ты нас подставила! Разве не так? — с рассеянной улыбкой произнес Блинков.

Она резко соскочила с дивана, прошла к столу и, заняв единственный стул, требовательно сказала:

— Бумагу дайте, что надо писать? Завтра же уеду из этой Москвы!

— Вот это совсем другой разговор, — подкладывая тетрадь, сказал Катышев и обратился к Фочкину: — Диктуй, Олег, как было дело…

Она писала широко, но быстро, порой Фочкин и Блинков даже не успевали сформулировать мысли. В течение часа добрая половина ученической тетрадки была заполнена ее почерком. Расписавшись под заявлением, она швырнула карандаш на стол и устремила неподвижный взгляд в ночное окно, не удостоившееся в этой квартире даже простых занавесок.

— Вы бы, менты, между собой сначала разобрались!

Ишачим на вас, как проклятые, обслуживаем, ублажаем, а вы даже наш заработок между собой поделить не можете. Хотя, по большому счету, вы те же проститутки, только в погонах и с пистолетами.

— Ты с обвинениями осторожней, подруга интимного фронта! — вспылил Блинков.

— Не сомневайся, Ляля, — махнув в сторону Блинкова и нежно взяв тетрадь, ответил Катышев, — вот теперь мы, менты поганые, все по-братски и поделим. Каждый получит свою долю от вашего нелегкого бизнеса.

Она поднялась:

— Я свободна?

— В принципе, у нас больше нет оснований тебя задерживать, — посмотрел ей в глаза Катышев. — Ты хотела покинуть Москву?

— Надо паспорт у мамки забрать, — в ее голосе появилась тревога и безнадежность. — Только она не отдаст. Как всегда, скажет, что я свой хлеб еще не отработала.

— А кто такая твоя мамка? Как ее зовут? Фамилия, имя, отчество… — спросил Фочкин.

Девушка скривила губки и передернула плечами:

— Мамка-Танька. Вот и все. А как фамилия и отчество? Зачем нам это? У нас не принято фамильярничать…

— Это та, с которой мы расплачивались?

— Нет, это попка. Местный менеджер. Мамка-Танька — там! — Она показала пальцем в потолок.

— И где живет, не знаешь?

— Она нас к себе в гости не приглашает. Правда, ходит слух, что когда-то работала в детской комнате милиции.

— В детской комнате милиции? — нисколько не поверил в слова девушки Блинков. — Выдумают же!

— Всякое в этой жизни случается, — отозвался Фочкин. — А где ваш бордель находится, в который мы так с вами и не доехали?

— В Грузинском переулке, — промолвила она и тут же поникла.

— Ну дальше, дальше, номер дома, квартиры… — Фочкин достал из кармана листок, уже готовый записывать.

Она неохотно назвала адрес.

— Твой паспорт мы сами заберем, — вклинился в разговор Катышев. — А Мамке-Таньке своей, как и всем остальным сутенерам, пока лучше вообще на глаза не показывайся. Завтра этому заявлению будет дан ход, и покровители из отдела нравов постараются с тобой выяснить отношения. Сама понимаешь, для тебя это не только нежелательно, но и чревато последствиями. Тебе есть где перекантоваться недельку?

Она неуверенно дернула плечиками:

— Мы с Жанет квартиру снимаем на Белорусской.

— Пусть здесь остается, — сказал Блинков. — Апартаменты, конечно, не роскошные, но крыша не протекает. Спать можно!

— С тобой, что ли? — с вызовом спросила Ляля.

— Да нет, подруга, даже если ты мне предложишь, я с тобой и за твои деньги не лягу. Располагайся здесь, в комнате, а я у соседа раскладушку попрошу и в кухне устроюсь.

— И вот еще что, — положив руку на плечо девушке, сказал Катышев. — Ты своей подруге-то позвони, пусть она тоже, от греха подальше, к тебе в гости приезжает.

Они вышли на лестничную площадку, оставив девушку одну.

— Позвонит подруге-то? — вглядываясь в темноту лестницы, засомневался Фочкин.

— Впечатление полной дуры она не производит. Если они действительно хорошие подруги, то обязательно позвонит, — нисколько не сомневаясь, ответил Катышев.

— На наркоманку она тоже не смахивает, но ведь кокаин с собой таскает, — послышался из темноты голос Блинкова, решившего проводить товарищей до машины.

Оказавшись под светом уличного фонаря, Катышев вынул из кармана пакетик с белым порошком, открыл и под удивленные взгляды коллег высыпал все содержимое в рот. Сглотнув «кокаин», он улыбнулся:

— Даже сахарная пудра считается белой смертью. Надо пить только натуральные соки, господа.

Гришу Пичугина, который залихватски храпел в машине, пришлось потревожить. Протерев глаза кулаками и сладко позевывая, он выскочил из машины, чтобы размять тело.

— Ну как девочка? — спросил он. — Достойно работает?

— Бесподобно! — решил за всех ответить Фочкин и, скосив глаза на светящиеся окна квартиры Блинкова, протянул ему руку. — Ты уж там особо-то не увлекайся!

— А почему бы не совместить приятное с полезным? — улыбнулся Катышев, занимая переднее сиденье в машине. — Насколько мне известно, товар давно оплачен…

— Ну ее к лешему! — не поняв шутки, отмахнулся Блинков. Он тоже поднял голову вверх на соседние со своей квартирой окна. — Жалко соседа будить. Придется обойтись без раскладушки и устраиваться на старых бушлатах…

Восемьдесят процентов всех расследований, которые по заявлениям и жалобам граждан проводились сотрудниками службы собственной безопасности, как правило, касались нарушений законности и злоупотреблений служебным положением со стороны работников милиции. И только лишь в одном из пяти случаев обращения за помощью от эсэсбэшников требовалась защита самого милиционера. Но таких происшествий становилось все меньше и меньше: время разгула преступных группировок, когда бандиты, почти не скрываясь, угрожали и охотились на мешавших их деятельности сотрудников правоохранительных органов, уходило в прошлое.

В то же время правительство и народные законодатели, ссылаясь на мнение народа и заказы избирателей, настоятельно требовали от сотрудников силовых ведомств, чтобы они скрупулезнее и тщательнее отслеживали интересы государства. Но, анализируя создавшуюся обстановку, начальник управления ССБ генерал Милославский и начальник оперативного отдела полковник Полуяров все больше и больше приходили к мнению, что эти самые государственные интересы начинали здорово совпадать с личными и корпоративными интересами сотрудников правоохранительного ведомства. Такого массового присутствия силовых структур вокруг различных отраслей бизнеса никогда не было. Конечно, на этот счет у них имелось самое примитивное объяснение. Оба, когда произносили присягу, обязались служить верой и правдой совершенно другому государству, которому не было необходимости привлекать людей в погонах к охране коммерческих интересов, так как интересы были народными. А само государство по закону преследовало самопальных бизнесменов и предпринимателей.