Катышев не заставил себя долго упрашивать.

— Диночка, вы когда-нибудь посещали выставки эротического искусства?

— Мне это надо? — не понимая, к чему клонит Катышев, ответила она и не без самоуверенности добавила: — Я и сама экспонат, достойный внимания. Разве до сих пор не замечал, Катышев? — Она уперла руки в бока и легко сделала поворот на триста шестьдесят градусов. — А что касается эротического искусства, я эту школу прошла на первом курсе юридического факультета.

— В каком смысле? — не понимая связи между эротикой и юриспруденцией, спросил Катышев.

— Подрабатывала натурщицей. После моей трудовой деятельности осталась целая кипа рисунков. Есть даже картина, — заметила она не без гордости.

— Тебя рисовали? И не стыдно? — Катышев понял, что с языка механически слетело не совсем верное слово.

— А чего стыдиться? Там просто смотрят на тебя и рисуют, — с долей сожаления произнесла она. — Куда тяжелее мужчинам-гинекологам. Что тебе от меня нужно, Катышев? Или все-таки ты хотел бы взглянуть на меня голую?

— Было бы забавно.

— Перед тобой прямо сейчас раздеться или картину показать?

Утаивать экспромтом родившийся в голове план было бессмысленно. Да и допускать дело до откровенностей, на что могла легко пойти Диночка в силу своего воспитания и имиджа, Катышев не мог. Он взял молодую женщину под руку и увлек в сторону межэтажной лестницы.

— Дин, ты могла бы нам помочь?

— Теперь мне с тобой все ясно, капитан Катышев, — не освобождая руки, поникшим голосом ответила Лямина. — Что нужно?

— Чего ты надулась? Я слышал, ты сама изъявляла желание принять участие в нашей операции? Так вот надо закадрить одного импотента… извини, одного очень состоятельного мужичка.

Она остановилась и, все еще сомневаясь в правдивости предложения, внимательно изучала его лицо. Судя по увлечению, с которым докладывал о предстоящем знакомстве Катышев, он нисколько не шутил и, скорее всего, действительно, нуждался и рассчитывал на ее помощь. Глядя на него, ей очень даже нравилось, как, подбирая нужные слова, он кривился, дергал ще кой и жестикулировал, одновременно закусывая верхнюю губу. И, стоя рядом, даже прикасаясь грудью к его локтю, она была готова кадрить кого угодно. Но в первую очередь, его самого.

До конца не поняв и не дослушав поручаемого ей задания, она приподнялась на цыпочки и нежно коснулась губами его гладко выбритой щеки:

— Чего ты распинаешься, Катышев, с тобой я на все согласна.

Пребывая в оцепенении от неожиданного поцелуя, он глядел, как, поднимаясь по лестнице, виляла аппетитными бедрами Диночка, унося роскошный стан знаменитой Данаи в сторону приемной. Он даже содрогнулся от мысли, что вот так и ему самому легко можно стать жертвой очередного служебного романа, в который Диночка легко и бесхитростно одного за другим втягивает сотрудников управления. Он взял себя в руки лишь тогда, когда совсем затих стук ее каблучков. И ему оставалось надеяться, что с такой же легкостью и непосредственностью она сумеет обворожить Пашу Коробатова, законченного импотента, но продолжающего ценить формы женского тела.

Он поспешил в свой кабинет, надеясь в ближайшие полчаса узнать о всех проходящих в Москве спектаклях, вернисажах и выставках эротического жанра, постоянным участником и посетителем которых слыл пока неизвестный Паша Коробатов. В том, что они непременно встретятся на одном из таких мероприятий, Катышев не сомневался. Вопрос состоял лишь в том, как скоро это произойдет.

Жанет и Ляля успели уже покинуть кабинет, и по хитрым, недвусмысленным взглядам коллег Катышев догадался, что им удалось быть свидетелями его задушевного разговора с Диночкой Ляминой. Но, не желая пускаться в оправдательные объяснения, он тут же решил сосредоточить внимание товарищей на плане предстоящих действий.

До разговора с Полуяровым и встречи с Диночкой он сам хотел заняться выяснением поднаготной председателя всероссийского конкурса «Мисс Отечество» господина Дзись-Белоцерковского. По крайней мере, ему, как никому другому, были интересны экономические основы процветания многочисленных фирм и предприятий, которые возглавлял главный демонстратор молодых женских дарований. Но после того, как установились более тесные контакты Белоцерковского с заведением Екатерины, вдруг возникший интерес ее мужа к деятельности устроителя конкурсов могли принять как стремление к вымогательству. Лучше всего, если персоной Белоцерковского займется Золотарев. Катышев нисколько не сомневался, что опыт следователя уголовного розыска ему поможет.

Николай с радостью и восторгом согласился окунуться в историю отечественных конкурсов красоты, а заодно выяснить, каким знаменателем закончилась карьера очаровательных победительниц и призеров.

— А чего это ты раскомандовался? — обиделся майор Фочкин, узнав, что сам Катышев собирается с Диночкой разгуливать по мероприятиям эротического характера. — Ты, что ли, у нас главный? Пусть Полуяров сам скажет, кто и чем должен заниматься. А то гляди: Золотареву конкурсы красоты, Катышеву — картинки с голыми бабами, а Фочкину — дела и протоколы?! Я вообще тогда в отпуск уйду. Два года уже не был!

Катышев тяжело вздохнул:

— Ты себе представить не сможешь, Олежек, какая развратная нам с тобой предстоит работа, как только я смогу найти общий язык с Коробатовым.

Фочкин, не веря услышанному, поднял обиженные глаза:

— И я буду участвовать?

— Непременно. Фрак или смокинг у тебя имеется?

— Откуда?! Я эти вещи разве только по телевизору и видел.

— Проси у тещи денег, пусть покупает.

— Ты можешь без своих смехерочков объяснить?

— Пожалуйста. Как только мы получим рекомендации от Коробатова, постараемся завести дружбу с Черемисовой. А без парадной формы ни на один из ее светских вечеров мы попасть не сможем.

Давняя мечта Николая Золотарева познакомиться с победительницей конкурса красоты, пусть даже десятилетней давности, начинала сбываться. Хотя он прекрасно отдавал себе отчет в том, что женитьба и жизнь с такой женщиной превратилась бы в сплошную муку. Тем не менее образ «мисски», каких доводилось ему видеть только с телевизионного экрана, красивой, обаятельной, сексуальной, утонченной женщины присутствовал в его голове постоянно. Со вчерашнего дня этот образ принял черты Жанет. Ночью она ему приснилась в лаковых туфлях на высоком каблуке, в узких бархатных брюках и, словно пролетарский флаг, в красной блузке с глубочайшим декольте. С обворожительной улыбкой она спустилась с подиума, миновала зал, до отказана забитый гудящей и рукоплескающей публикой, и подошла к последнему ряду, где было его место.

Проснувшись, Золотарев сделал заключение, что сон оказался в руку, и в доказательство пророческого сновидения тут же вспомнил о старом знакомом журналисте, с которым был выпит не один литр водки. Со Стасом Варенцовым они были знакомы со студенческих времен, разве что учились на разных факультетах, и только после окончания университета дороги развели их по две стороны баррикад. Золотарева в уголовный розыск, а вертопраху Стасу посчастливилось занять место репортера в отделе светской хроники.

Предположение о том, что с момента их последней встречи утекло немало времени и Варенцов мог получить повышение и даже поменять место работы, к счастью Николая Золотарева, не оправдалось. Все в человеке меняется с годами, кроме голоса. И, когда Золотарев набрал номер, сразу услышал знакомое и хрипатое: «Вас слушают».

В сизой пелене крохотного кабинетика, заклеенного фотографиями и рекламными портретами отечественных знаменитостей, Золотарев с трудом разглядел бородатую физиономию закадычного дружка. И тут же поставил его в затруднительную ситуацию, отказавшись выпить за встречу по стаканчику мартини. И Полуяров, и Милославский, какую бы важность не представляла оперативная необходимость и обстановка, употреблять спиртное в утренние часы и среди недели строго запрещали.