Они не виделись уже несколько дней. После коктейля, приготовленного Коробатовым, Катышев считал себя провинившимся не только перед женой, но и перед Диной, а потому всячески избегал появляться на этаже, где располагалась приемная Князя. Конечно, он понимал, что объяснение должно когда-нибудь состояться, но то, что оно должно произойти сейчас, когда с минуты на минуту мог появиться Полуяров, ему вовсе не хотелось.

Не перешагнув порога, Диночка спросила:

— Скажи, только честно, Катышев, я тебе больше не нужна?

— Ну почему же, — замямлил он, подыскивая пра вильные слова. — Мы всегда рады тебя видеть. И Фочкин, и Золотарев…

— Мне не важно, рады меня видеть Фочкин и Золотарев, я спрашиваю тебя, — перебила она его и тут же перешагнула порог кабинета, плотно притворив дверь за собой.

Катышев не знал, куда деваться и как поступать в таких случаях. Не хватало только, чтобы свидетелем любовного разбирательства стал Полуяров. Не ожидая, когда она окажется рядом с ним, он как ужаленный соскочил с кресла и постарался раз и навсегда покончить с этим вопросом:

— Диночка, у тебя ко мне есть какие-то конкретные предложения?

— Что ж, так одним разом и ограничимся?

— А на что ты рассчитываешь?

— На взаимность. Костя, мы ведь так хорошо понимаем друг друга.

— О господи! Но я ведь женат, Дина, и очень люблю свою жену!

Тоска и печаль с ее лица улетучились. Она лишь жеманно передернула плечиками:

— При чем тут твоя жена, Катышев? Люби себе на здоровье! Но разве жена сможет тебе сейчас помочь? Что она вообще знает, твоя жена! Что она умеет? Скажи мне, где она в эту трудную для тебя минуту? Жена и предназначена только для того, чтобы борщи и котлеты готовить!

Под напором столь циничных выводов и прямых откровений Катышев даже опешил. Он понимал, что сию же минуту должен отделить те самые котлеты от мух и поставить самозванку на место. Смелость и решительность уже переполняли его.

— Что ты от меня хочешь? Чтобы я стал твоим очередным любовником?

— Любовником? — Она даже отшатнулась от него. — С какой стати? Очень мне нужен в любовники такой сухарь, как ты! Да еще надо посмотреть, какой ты любовник!

— А то ты не знаешь! — только и нашел что сказать капитан, в то же время наблюдая, как от удивления брови Диночки поднимаются выше и выше.

— У тебя что, Катышев, от неприятностей совсем крыша поехала? — Она, словно не понимая, о чем говорит Костя, крестом сложила руки на груди и отступила в угол комнаты.

Дверь резко распахнулась, и в кабинет вошел Полуяров. Не заметив Диночки, которая осталась у него за спиной, он, не сбавляя взятого с утра темпа, обратился к подчиненному:

— Вы уже обсуждаете важную для вас оперативную сводку?

Какая оперативная сводка может объединять меня с красавицей Диной? — ничего не понимая, удивился Катышев.

— Как! Тело вашего общего знакомого Павла Коробатова найдено в филевской пойме реки Москвы. С ценителем картинной эротики, как установила экспертиза, расправились ровно сутки назад. И вы, друзья, имеете полное к этому отношение.

На глазах Диночки появились слезы.

— А мне почему-то его очень жалко, — совсем тихо произнесла Диночка.

— Ладно, трупом Коробатова займется уголовка. А у нас с тобой, капитан Катышев, есть дело поважнее. Ты все документы просмотрел? Готов к допросу Черемисовой? Тогда — за мной!

Только отдав распоряжения, он заметил слезы Ляминой:

— И не надо реветь, дорогая наша Дина! Если со мной разговора не получилось, так решила свой половой вопрос через Катышева пробить? — Полковник усмехнулся, призывая и Катышева последовать его примеру.

Капитан уже ни черта не понимал:

— Какой половой вопрос?

— Так ты еще ничего не знаешь? — продолжал улыбаться Полуяров. — Эта диверсантка просится, чтобы мы внедрили ее в общество проституток!

— Зачем?

— Ты ее, Катышев, спроси, зачем? Видите ли, она разработала свой план участия в операции. Оказавшись в борделе или среди уличных девок, она готова оказать нам услугу и выведать имена и клички всех посредников и организаторов. Надоело нашей Диночке заниматься бумажными делами и подносить кофе Милославскому.

— Не надо забывать, товарищ полковник, что я без пяти минут дипломированный юрист, — вмиг забыв о Коробатове, с вызовом отозвалась Диночка. — И следственная оперативная практика мне не помешает.

— Ты этот диплом получаешь с того времени, как я здесь работаю. И третий год в столе держишь учебники за третий курс, — дружески улыбнулся Полуяров и подтолкнул Катышева к выходу. — Пошли, Катышев, пошли. Нас Черемисова уже заждалась!

Они уже оставили кабинет, когда вдогонку им раздался голос Диночки:

— А я все равно стану проституткой! Вот увидите!

Катышев спускался вниз по лестнице, стараясь поспеть за полковником. После столь бурного и странного объяснения с Диночкой немного отлегло от сердца. Только пока он точно не мог сказать: то ли после коробатовского коктейля она действительно не знает, что с ними произошло, то ли делает вид, что ничего не помнит. Капитану очень хотелось бы верить в первое…

Довольный конвоир галантно пропустил Мамку-Таньку в следственное помещение. Как показалось Полуярову, прежде чем оставить ее со следователями, даже готов был раскланяться с подозреваемой преступницей. Впрочем, Черемисова, которая успела поменять вечерний костюм на тренировочный, теперь выглядела полнее и старше своих лет, не удостоила охранника вниманием. Но койка в одиночной камере не помешала ей следить за собой и придерживаться принятых на воле правил гигиены и наведения красоты. Глаза и губы Черемисовой были слегка подкрашены, тональный крем тщательно растерт по коже лица, от нее даже исходил тонкий запах дневных духов. По многолетнему опыту общения с заключенны ми Полуяров знал, что схваченный за руку на улице и водворенный в камеру мошенник, вор или бандит вряд ли сможет получить с воли на другой день даже зубную пасту и щетку.

Она, получив приглашение занять свободный табурет, вежливо подчинилась, положила на стол дамские сигареты и вывернутую наизнанку газету, на развороте которой присутствовал ее собственный портрет. Даже близорукому Полуярову было видно, что текст был обильно разукрашен синими линиями, пунктирами и пометками капиллярного карандаша.

— Вы хотели меня видеть? — после недолгой паузы решил начать беседу Полуяров.

— Я вообще никого не хочу видеть. Но это необходимость. Если хотите — средство самозащиты.

— У вас есть полное право на адвоката, — подсказал полковник.

— Адвокат посилен защищать от прокурора, а мне нужна совершенно другая защита.

Катышев, расположившись в стороне от Полуярова и стараясь не вмешиваться в разговор, тихо кашлянул в кулак. Теперь он окончательно поверил, что беседа будет носить если не доверительный, то открытый характер.

— Я вас не понимаю, — слукавил Полуяров, требуя подробных объяснений.

— А что тут понимать? После того что здесь было опубликовано, — она накрыла газету ладонью, — Белоцерковский не только не станет мне помогать, наоборот, постарается откреститься и во всем обвинить меня. Он — во всем чистенький, он служит во благо отечества, а я за его спиной организовывала интим-са лоны, бордели, переманивала и торговала моделями. Этим самым достоянием отечества! Что уж тут не понять?

— Но ведь по существу и по тем записям, которые мы нашли у вас, так оно и было, — подал голос Катышев, пока полковник раздумывал над сказанным.

— Ох эти записи! Их бы не было! Жадный до денег Белоцерковский сам вел и от меня требовал конкретных отчетов. Я же прекрасно все могла держать в голове. Память меня никогда не подводила.

— Не подводила? А как вы с ним познакомились? — Задав вопрос, Полуяров облокотился спиной на серую панель стены, показал, что спешить ему некуда и он готов выслушать даже не относящиеся к следствию подробности.

— Я с ним не знакомилась. Нас свел Ломакин, которому показалось, что от такого сотрудничества будет больше пользы. И для нас и, уж конечно, для него самого.