— Извини. И чем же ты теперь займешься? Уж не собирается ли бывшая топ-модель освоить токарный или фрезеровочный станок?

— Я пока не знаю. Скорее всего, восстановлюсь на филологическом. Ни Сидни Кроуфорд, ни Памелы Андерссон из меня не получилось. Кстати, а что будет с Белоцерковским?

— Скорее всего — ничего. Наймет самых известных адвокатов и в худшем случае получит условный срок. Он в силу своей национальности — хитрый мужик.

— Но он же нас подкладывал и продавал!

— А где доказательства?

— А штрафные роты? — Она даже вздрогнула, вспоминая о своем недавнем прошлом.

— Белоцерковский опять-таки здесь ни при чем.

Штрафроты изобрел Ремизов, а командовала ими ваша Мамка-Танька. А с мертвых уже ничего не спросишь.

— Что же, никого не накажут? Зачем же мы давали показания?

— Какая же ты кровожадная! Успокойся, Женя, кого-нибудь да накажут, — представляя, как будет выглядеть подполковник Ломакин во время судебного заседания, ответил Золотарев. — Только ничего от этого не изменится.

— Тогда поцелуй меня. Помнишь, как в ту ночь…

Золотарев едва коснулся ее губ. Он не помнил, что было в ту ночь, когда они приезжали к ним в гости с Фочкиным.

— Прощай и иди в вагон. До отправления осталось пять минут.

— Можно я тебе хотя бы позвоню?

— Конечно, — подталкивая ее к тамбуру, сказал он.

— А телефон? Назови свой номер.

— Его легко запомнить — ноль два.

За прошедшую неделю Клавдия Петровна вся извелась и истерзалась. Она не могла простить себе, что так безобразно и по-хамски вела себя по отношению к любимому зятю. Действительно, ну что с того, если бы она в тот злополучный вечер уступила телеэкран Олежке, а сама посмотрела бы сериал на следующий день? Не умерла бы, а так получила нервный стресс.

Она запила лекарства водочной настойкой, настоянной на лимонных корочках, и развернула телепро грамму. В восемь часов вечера по спортивному каналу начинался матч-реванш по боксу. В то же время первая программа Центрального телевидения обещала показать сенсационный репортаж о низвержении с трона председателя конкурсов красоты «Мисс Отечество». Она с истинной ревностью просматривала все репортажи с подобных состязаний, потому как и себя до сих пор считала пусть не молодой, но все еще привлекательной и полной страсти женщиной. И если бы ее молодые годы выпали на нынешнее времена, то уж доставила бы себе удовольствие сравниться в длинноте ног и пышности груди с другими конкурентками. По крайней мере, она была на сто процентов уверена, что в отличие от своей тихуши-дочери смогла бы заставить Фочкина каждое утро, стоя на коленях, восторгаться ее красотой. Но в прошлый раз с телевизором и матчем по боксу она явно переборщила. Напряженная ситуация в доме требовала немедленного разрешения. И поступиться принципами, а значит вместе с зятем смотреть бокс, на этот раз придется ей самой.

Она выбрала сумку с крепкими ремешками и извлекла из своих потайных запасов пятьсот рублей. В этот раз Клавдия Петровна решила не мелочиться и к пиву прикупить брюшков красной рыбки, от которых без ума был ее зять. Вскоре она уже разглядывала переполненную разными сортами пенящегося напитка витрину киоска и остановила свой выбор на недешевом голландском баночном. Уже закладывая банки в сумку, Клавдия Петровна почувствовала приступ жажды и приказала продавцу подать ей упаковку томатного сока.

— А сок у вас свежий? — поинтересовалась Клавдия Петровна и, получив заверения продавщицы в отмен ном качестве, прикупила к пиву и пакет. Она отошла от киоска, поглядывая в сторону постового милиционера. Ей показалось, что она уже его однажды где-то видела. Милиционер был вовсе не похож на тех, кто патрулирует улицы. Он, хотя и не отличался высоким ростом, был крепко сбит, и милицейская дубинка в его руках казалась тонким прутиком.

Клавдия Петровна открыла коробочку с соком и, сделав два глотка, выплюнула все на землю. Сок оказался если не прокисшим, то далеко не первой свежести. Женщина сразу почувствовала, как внутри ее заклокотала кровь. Она вернулась к киоску и шлепнула пакетом по прилавку так, что брызги томатного сока покрасили стенку.

— Блин! Вашу мать! — сказала Клавдия Петровна продавщице. — Я же справлялась у вас насчет свежести сока.

Продавщица, недовольная томатной покраской, подняла хай, и рядом с Клавдией Петровной тут же очутился мордастый милиционер с пристегнутой на ремне дубинкой.

— В чем дело, граждане? — спросил он, как-то совсем не по-доброму глядя на Клавдию Петровну.

— Да она, блин, старым соком торгует! — возмущенно пожаловалась ему покупательница.

Милиционер, не обращая внимания на крики продавца, осуждающе кивнул головой:

— А почему вы на всю площадь ругаетесь, гражданка? Непорядок…

— Это я ругаюсь? — опешила Клавдия Петровна. — Я еще ни одного плохого слова не сказала.

Она даже забыла о продавце и прокисшем соке.

Милиционер с бычьей шеей снова нахмурил брови: — Придется заплатить штраф в размере двух минимальных окладов.

— Да пошел ты, знаешь куда!

— Знаю. Но придется пройти вместе. В отделение.

Патрульный крепко сжал руку Клавдии Петровны, в которой она держала сумку с пивом.

— Тебе не поздоровится, малый! — с угрозой в голосе произнесла грубиянка. — Ты знаешь, кто у меня зять! Если не хочешь иметь с ним дела — иди подобру-поздорову.

Клавдия Петровна еще надеялась, что недоразумение каким-то образом разрешится. Но милиционер, невзирая ни на что, уже тянул ее к желтой патрульной машине. Теще помогли забраться в «стакан», где пахло блевотиной, бензином и перегаром.

…Майор Фочкин и Серега Блинков сидели в закутке дежурной комнаты районного отделения милиции и ждали начала «концерта по заявкам». Когда приемная наполнилась истерическими криками любимой тещи, дежурный офицер с усталым осуждением посмотрел на Блинкова, кому и принадлежала идея проучить Клавдию Петровну. Стараясь перекричать задержанную женщину, патрульный милиционер по всей форме доложил, что нарушительница была задержана в общественном месте за брань и хулиганство. Он стал перечислять урон, какой нанесла невоспитанная дама киоску, и бранные слова из разряда ненормативной лексики, которыми наградила продавщицу и самого милиционера. По грохоту и скрипучему плачу барьера, который отделял дежурного от нарушителей, Фочкин догадался, что постовой, кому была оказана честь придраться и доставить тещу в отделение, был сметен и отброшен, и теперь место около окошечка занимала Клавдия Петровна.

— Никаких матерных слов я не говорила! Это поклеп! Я буду жаловаться прокурору, депутатам, президенту, зятю своему, наконец! Вам не поздоровится!

— Во чешет! — подтолкнул Блинков Фочкина. — Бой-баба, и как ты с ней уживаешься?!.

— Вы оскорбили сотрудника милиции при исполнении служебных обязанностей словом на букву «б»… — фиксировал факт дежурный по отделению.

— Блин я сказала!

Дежурный офицер бережно снял фуражку, вытер пот со лба и постарался объяснить женщине, что слово «блин» есть прямой синоним определения, которым называют гулящих женщин.

— Так что, мать, грозит вам 192-я, часть первая Уголовного кодекса, которая предусматривает до шести месяцев лишения свободы или до года исправительных работ…

— Так вы тогда половину русских писателей усадите на нары! — истерично захохотала Клавдия Петровна. — Бунина, Набокова привлеките! Даже слово, о котором вы сейчас говорите, — литературное!

Дежурный бросил беспомощный взгляд в сторону «заказчиков концерта», которым уже едва удавалось сдерживать смех.

— А это уже другой разговор, — продолжал обороняться офицер. — Ваших друзей Бунина и Набокова можно привлечь за хулиганство по 158-й Административного кодекса просто за матерщину. Они штрафом отделаются. А вы, извиняюсь, обложили ругательствами работника милиции… Вот так-то!

Он вытащил из ящика стола чистый бланк протокола.