Он оглядел притихших оперов и, смерив оставшуюся влагу взглядом, снова скрутил пробку.

— А с Полуяровым как познакомился, дед? — нагло подставляя стаканчик, спросил Золотарев.

Пантелеич одарил Золотарева таким взглядом, будто это был пришелец.

— Где же с опером еще можно познакомиться? На совместной работе, где же еще?

Видимо, место и время знакомства старику были не так приятны, как история о шпионском сейфе. И снисходить до подробностей он вовсе не собирался.

— Вы бы, ребятки, с собой бы прикупили. А то вдруг в самый важный момент руки начнут трястись?

Два мешка, в каждом из которых скрывались по три кошки, были накрепко перевязаны и упакованы в багажник полуяровской «Волги». Фочкину и Катышеву удалось отловить домашнее зверье в багажном отделении Павелецкого вокзала. Даже приманивать валерьянкой, два пузырька которой Катышев приобрел в вокзальном аптечном киоске, нужды не было. Бесстыжие, отъевшиеся коты нагло разложились на полу в центре зала, и операм оставалось их только собрать. Но, оказавшись в мешках, а затем и в багажнике машины, котяры, словно понимая, какую функцию в задуманной операции им предстоит осуществлять, на протяжении всей дороги до Истры без перерывов репетировали. Шипели и завывали так, что водители, вместе с Гришей Пичугиным дожидающиеся разрешающего сигнала светофора, испуганно крутили головами. Пассажиры, упрятанные в багажник, Гришу нисколько не смущали, он даже приходил в восторг от такой сигнализации. Но расположившимся на заднем сиденье операм к концу пути начинало казаться, что, кроме воя, они больше ничего не слышат и сидят они как раз на тех самых мешках. Пантелеич, бережно придерживая чемоданчик, за всю дорогу не проронил ни слова, если не считать короткого вопроса о марке сейфа. Услышав о «Брамахе», он лишь подивился, как мог в России сохраниться ящик, изготовленный нацистскими мастерами во времена Второй мировой войны.

План был таков. Золотарев перекидывает развязанный мешок на территорию особняка, и, пока собаки будут заниматься кошками, а охранники собаками, Катышев, Фочкин и Пантелеич преодолевают кирпичный забор и проникают в дом. Старик заверил, что ни замки дверей, ни оконные защелки на окнах для него особой преграды не представляют. Главное, чтобы не было собак. Вторая партия кошек должна оказаться за забором и привлечь внимание азиатов только после того, как Золотарев получит сигнал об отступлении.

Территория, занятая особняком, упиралась в берег реки. И первая мысль, которая сразу посетила Фочкина, — обойти высокий забор водным путем. Но от заманчивой и легкой идеи майору все-таки пришлось отказаться — в прозрачной воде виднелись штабеля колючей проволоки. Катышев и Пантелеич мочить одежду и обувь в холодной осенней воде наотрез отказались.

Услышав с другой стороны особняка разъяренный лай азиатских овчарок, которые, похоже, успели обнаружить кошек, Катышев влез на спину ворчливого Фочкина и, достигнув вершины забора, подал руку старику. Дед оказался не по годам прытким. И пока Катышев помогал майору преодолевать преграду, бывший вор успел добежать до дома и обследовать окна на первом этаже. В рамах стояли наглухо задраенные стеклопакеты, до замков которых, к унынию оперов, добраться было невозможно. Но Пантелеич уже действовал. Часть стекла рядом с замком была покрыта маслом, и тут же скрежетнул стеклорез. Стеклянный круг, нарисованный рукой опытного художника, легко прилип к перчатке медвежатника. Оставалось только просунуть руку в дыру и открыть защелку. Далекий и надрывный лай собак и крик охранников, старающихся их угомонить, извещали, что кошкам удалось найти защиту на дереве.

Оказавшись в доме, они около минуты стояли в уютной спальне, ожидая, когда глаза свыкнутся с темнотой. Но дверь в комнату оказалась запертой, что нисколько не смутило старика. Из чемоданчика был извлечен обруч с тремя десятками ключей и отмычек. Скоро все оказались в длинном коридоре. Король конкурсов красоты, судя по всем запертым дверям в особняке, не доверял даже собственной охране. Открыв еще несколько комнат на втором этаже, они все-таки оказались в помещении хозяйского кабинета. Инкрустированный дубовый стол с двумя ноутбуками и массивным чернильным прибором из яшмы, книжный стеллаж, развешанные по стенам фотографии полураздетых «мисс» и «миссок» разного масштаба, в обществе которых был сфотографирован сам Белоцерковский, говорили о полной интимности этого помещения. И, пока Фочкин вглядывался в фотографии, а Катышев через приоткрытую штору оценивал обстановку за стенами особняка, старик без труда обнаружил неприступный «Брамах». Благоговея перед изделием ручной работы, он, словно приветствуя, нежно провел ладонью по ребру ящика и только потом разложил перед собой чемоданчик.

Собаки, невзирая на усилия разгневанных охранников, сидели перед деревом и никуда не собирались уходить. Катышев обернулся к старику и ужаснулся. Открыв бутылку, медвежатник всасывал горючую жидкость.

— Ну ты, дед, даешь! — тихо возмутился капитан.

— Спокойствие! — накинув пробку на бутылку и водрузив ее на письменный стол, ответил медвежатник. — В лучшем случае через пять минут откроем.

— А в худшем? — спросил спокойный Фочкин.

— И до утра не управимся. Ведь немецкая машина даже спустя шесть десятков лет работает как часы, — словно самого себя заверял вор, вытаскивая из чемодана полоски плотного картона, круглогубцы, женские шпильки и спичечный коробок. — Замки на этой штуке германскими мастерами создавались вручную, с любовью. Запоры вытачивались со всякими хитрыми и нетрадиционными секретами.

По ответу и неспешным приготовлениям Пантелеича можно было предположить, что он готов был вступить в очередное сражение с оккупантами за независимость исторической родины. Катышев, сгорая от нетерпения, сел на стул.

— Я не знаю, что конкретно вас интересует в этом ящике, но уверен, что бутылка отличного коньяку или виски там непременно найдется, — продолжал подготовку Пантелеич.

Он еще раз приложился к горлышку бутылки, сплюнул три раза через левое плечо и приступил к привычной в прошлом для себя работе. Согнув шпильку в виде рыболовного крючка и намотав на нее конец шпагата, бывший вор-рецидивист просунул «инструмент» в скважину. Прислушался, хмыкнул, аккуратно потянул за шпагат, послышался щелчок. Затем собрал спички в пучок, вставил в замок, провернул, и — кажущийся неприступным сейф образца конца 30-х годов растворил свои двери.

Бутылка шотландского виски тут же была извлечена из таинственной темноты. Фочкин почесал затылок — да, дела!!!

— Это так, пустяк! — Уступив место около открытой дверцы Катышеву, медвежатник сорвал пробку с импортной бутылки и оглядел кабинет в поисках посудины. Выкинув из яшмового стаканчика карандаши и ручки, он наполнил его до половины. — Виски с горла пить не люблю. Тем более — это уже не допинг, а награда за работу! Вот в молодости оторванным от пачки «Беломорканала» картоном я вскрывал сложный английский замок так, что даже эксперты удивлялись. Сейчас не то, пальцы плохо слушаются.

Фочкин, казалось, уже не слушал старика. Он наблюдал, как Катышев вытаскивает папки с бумагами, тут же пролистывая страницы.

Старик поставил пустой стакан на стол и дотронулся до рукава Фочкина:

— Вы меня спросите, почему картоном? Да потому, что картон-то — бумага! А бумага, не знаю, как теперь, а по старым законам не считалась «техническим средством» или инструментом. Значит, и статья за кражу — без всяких там отягчающих обстоятельств. Может быть, я просто баловался, а дверца возьми да сама и откройся!..

— Дед, помолчи хоть секунду! — попросил Фочкин. — Мы с тобой потом еще успеем наговориться. Ну что там, Катышев?

— Неблагодарные вы люди, оказывается, — обиделся Пантелеич и замолчал.

— Да хрен его знает! — сказал Катышев, не отрываясь от бумаг. — В темноте ни черта не видно.

— Могу посветить, — предложил Пантелеич, извлекая из чемоданчика фонарик.