В конце концов, все четверо, как Жанет и Ляля, за погрешности и нарушения, что выражалось в укрытии выручки или разногласиях с начальством, были переведены на низкооплачиваемую работу и направлены поучиться уму-разуму в один из третьесортных борделей, которые в мире продажной любви считались штрафными ротами. И где клиенты по собственному и предварительно оплаченному желанию могли делать с девушками все, что заблагорассудится.

Но сколько ни делились своими впечатлениями девицы о прихотях и замашках клиентов, о чем так настаивал майор Фочкин, все в один голос заверяли, что в последнее время любая обида и рукоприкладство в их адрес со стороны клиентов безжалостно пресекались сотрудниками милиции.

— С милицией жить стало легче, — попросив сигарету, улыбнулась грудастая девица с красными пучками волос, с которой Фочкину довелось провести несколько секунд в тесных объятиях. — Но такую охрану и защиту мы также оплачиваем из своего кармана.

Разговаривая со жрицами плотских утех, капитан Катышев каждый раз задавал один и тот же вопрос: кто был инициатором перевода каждой из них в штрафную роту? И сколько бы девицы ни вздыхали и ни ругались, виня во всем непосредственного сутенера, который делал запрос на перевод у более высокого начальства, подспудно проявлялась фигура госпожи Черемисовой. Она с такой же отчетливостью возникала и когда речь заходила о трудоустройстве девушек. Мамка-Танька если не самолично оценивала достоинства претенденток на ту или иную должность, то внимательно выслушивала доклады рядовых сутенеров, поеле чего и принимала окончательное решение — кому-то выпадало счастье оказаться в элитном борделе, кому-то доставалось место в ресторане или гостинице, кому-то уличная подворотня.

Впрочем, никто из четверых ни разу не назвал вслух имя Мамки-Таньки. Хотя оперативники особо не настаивали вспоминать черты и облик верховной хозяйки и даже верили в то, что кто-то из девчат, судя по приземленным местам их работы, мог и в глаза ее никогда не видеть. Черемисова крайне редко снисходила до посещения рядовых притонов, но элитные девушки могли ее лицезреть в шикарных ресторанах и на светских раутах, где без приглашенных моделей и девушек эскорта не обходилось ни одно празднество.

Когда в кабинет вошли Ляля и Жанет, Золотарев включил чайник. Глядя, как капитан хлопает дверцами шкафчика в надежде отыскать чистые стаканчики, Ляля поморщилась:

— При такой интимной беседе я бы выпила что-нибудь покрепче.

— Это тебе, милочка, не кабак! — возмутился Золотарев.

— Успокойся, Костя. — Фочкин метнулся к сейфу и услужливо вытащил початую бутылку. — Могу предложить водки. Для храбрости.

— Мне не надо, — накрыла ладонью посудину Жанет. — После штрафной роты я уже ничего не боюсь. Об одном прошу, отправьте меня как можно скорее в Кременчуг.

— Ты из Кременчуга, с Полтавской области? — даже чуть подался вперед Золотарев.

— А вы там были? — с надеждой, что перед ней сидит земляк, переспросила Жанет.

— Он там не был, — хохотнул Фочкин, вспоминая, как неудачно закончился один из романов Золотца со студенткой-хохлушкой из гуманитарного института. — Но у него там родня.

— Ха! — поставив пластиковый стаканчик на стол, перебила их разговор Ляля. — Да Мамка-Танька тебя и там найдет! По ее заказу даже из украинских деревень молодых дур в Москву сотнями свозят. Нашла где спрятаться, в Кременчуге!

— Вам приходилось общаться с Мамкой-Танькой? — насторожился Катышев.

— Когда мы работали в одной сплоченной команде, — без разрешения потянулась к бутылке Ляля.

— А девицы, которые оказались с вами в штрафной роте, утверждают, что даже ни разу ее не видели! — постарался прояснить ситуацию Катышев.

— Врут, — самоуверенно заявила Ляля и, наполнив стакан до половины, пояснила: — Боятся, вот и врут. О ней даже вокзальные давалки знают. По крайней мере, о завихрениях Мамки наслышаны все. Другое дело, что многие шлюшки с ней никогда близко не встречались, и тем более до разговоров с каждой б… она не снисходит.

— А вы что же, в доверенных лицах у нее ходили? — усомнился Фочкин.

Уже готовая опрокинуть водку в рот Ляля задержалась и, не скрывая жалости, посмотрела на майора:

— В доверенных не ходили, но в элитном заведении под непосредственным присмотром Мамки-Таньки почти два года отпахали. Вот было время, скажи, Женька! Клубничный йогурт и черная икра на завтрак, французская парфюмерия, кавалеры, у каждого из которых коттедж на Рублевке! По две-три тысячи баксов в месяц зарабатывали, не считая подарков!

— А как вы туда попали? — перебил ее воспоминания Катышев.

— Обыкновенно. Меня Мамка-Танька с первого курса театрального института к себе перетащила. Слышал, небось, про ГИТИС-то? Впрочем, я ей за это благодарна. Все равно уже стоял вопрос о моем отчислении. А Женьку из модельного агентства переманили…

— Никто меня не переманивал, — резко прервала Жанет коллегу по бизнесу. — Меня Мамке просто продали.

— Как продали? Кто? — не понял Фочкин. — Ты что, кастрюля, что ли?

— Долгий разговор, — ответила девушка поникшим голосом, видимо, нисколько не желая пускаться в воспоминания.

— Да что ты как целка ломаешься? — накинулась на нее Ляля. — Обратного пути уже нет. Забудь! Дзись-Белоцерковский ее рекомендовал Мамке-Таньке!

— Это тот, который является председателем конкурса «Мисс Отечество»? — тут же вспомнил Катышев о партнере, с которым подписала долгосрочный контракт его деловая супруга.

— А что ты удивляешься? Женька, между прочим, два года назад на том самом конкурсе получила почетный приз «Мисс очарование», шубу из шиншиллы и десять тысяч долларов призовых! — с гордостью за подругу ответила Ляля. — Ее фотографии во всех газетах были напечатаны.

— А потом? — с аппетитным интересом рассматривая личико Жанет, обратился к ней за ответом Золотарев.

— Белоцерковский предложил подписать контракт с эскортным агентством. Что желать лучшего? Я и согласилась.

— То есть он предложил тебе работу в одной из своих фирм? — постарался уточнить Катышев.

— Да, — кротко кивнула она, не выпуская из рук стакана с чаем. — Он обещал, что со временем сделает моделью, а сначала попросил поработать в эскорте. Знаете, это тоже престижно и не пыльно. Нас часто приглашали на мероприятия устроители автомобильных и меховых салонов, ярмарок по недвижимости. Но вскоре мне стало понятно, что московские богачи не только любят окружать себя на светских раутах, банкетах, вечеринках и даже на деловых переговорах красивыми женщинами, но и требовать от них близости.

— И Дзись-Белоцерковский заставлял выполнять такие требования? — стал догадываться Золотарев, о чем идет речь.

— Я бы сказала — это приветствовалось. Понятное дело, в моем контракте никаких сносок на счет близости с заказчиками не упоминалось.

— Зря, — подала голос захмелевшая Ляля, — я бы сразу попросила внести этот пунктик в договор и обговорила размер вознаграждения.

— Однажды старый пердун, — не обратив на слова подруги внимания, продолжала Жанет, — который оказался деловым партнером Белоцерковского, закрыл свой кабинет на ключ и накинулся на меня. Я прокусила ему руку. Оказалось, что шефу мы пожаловались одновременно. Я на неадекватные действия, а он на мою спесь. Тогда Белоцерковский сделал мне внушение и намекнул, чтобы впредь с клиентами фирмы я была сговорчива.

— И ты… — хрипло спросил Золотарев.

— На другой день исцарапала морду и второму заказчику. После чего оказалась в заведении Мамки-Таньки.

— А у нее не заартачишься! — выпуская сигаретный дым в потолок, захихикала Ляля. — Там порядки другие. Паспорт — в сейф. И никаких тебе письменных контрактов. Отказалась раздвинуть ноги — тут же на съедение ментам. Сразу станешь сговорчивой.

— Почему именно ментам? — удивился Фочкин.

— А кому же? — с таким же удивлением склонила голову в его сторону Ляля. — Для знакомства они тебя как следуют попользуют, а потом предупредят, что жаловаться куда бы то ни было бесполезно. Все равно твое заявление попадет к ним на стол. Меня бог миловал. Я сговорчивая и сама знала, куда попала. А большая часть бывших моделей и конкурсанток оказались полными идиотками. Сначала не смогли найти общий язык с Белоцерковским, а потом попробовали качать права Мамке-Таньке. В итоге все познакомились с членами правоохранительных органов…