В саду росло несколько плодовых деревьев, на одном из которых как раз созрели небольшие, жёлтые груши. Капитан отлучился к согнувшимся под тяжестью плодов ветвям, чтобы сорвать парочку, а когда вернулся, то увидел в волосах Иннелии синюю лилию, замечательно подходившую к её таким же ярким глазам. Из сада они вышли на небольшую площадку, окружённую каменным парапетом. Особняк стоял на возвышении относительно других домов и оттуда открывался потрясающий вид на гавань. Солнце уже скрылось за горизонтом, и голубые воды превратились в густые, тёмные чернила, на которых взошедшая луна вычертила свой растянутый, мерцающий, серебристый силуэт. Хромос с Иннелией сели на массивную каменную скамью, у которой вместо подлокотников были резные статуи скалящихся львов, прижались поближе друг к другу и стали есть груши, ожидая начало представления.
— Ра-Аз, Два-Ас, Трис-с… Стоять! — на ломанном эрсумском скомандовал Суалохим, гордо стоявший на носу вёсельного буксира. Гребцы подняли вёсла, и судно стало медленно тормозить. Привязанная к корме верёвка ослабла и опустилась в воду. Следовавший за ними нагруженный ял тоже затормозил, и сидевший в нём матрос бросил якорь в морскую пучину. Когда крючья зацепились за камни на дне, мужчины на буксире ухватились за пеньковый канат и подтащили шлюп к импровизированной батарее. Едва корма стукнулась о нос яла, матрос перескочил с одного судна на другое и радостно выдохнул; пассажирское место у пороховых зарядов досталось ему по воле коварного жребия. Суалахим перебежал с носа на корму, открыл висевший на крюке фонарь и зажёг от него лучину. Лодки покачивались на волнах, и южный кудесник не сразу смог ухватиться за раскачивавшийся фитиль. Нить вспыхнула, зашипела, задымилась; гребцы тут же опустили вёсла в воду и рванули с места так, что Суалахим точно бы упал за борт, если бы рулевой вовремя не ухватил его за длинную бороду.
И вот раздался первый хлопок. Над водой пронеслось эхо пронзительного и гулкого визга, но стоило ему затихнуть, как прогремел взрыв, и во все стороны разлетелись снопы ярких звёзд. Не успели они потухнуть, как послышались новые взрывы. В тёмном небе возникали и исчезали шары из красных и зелёных огней, их сменяли фиолетовые диски и серебристые спирали, и все они отражались в тёмных водах, словно в огромном зеркале. Люди смотрели на ритмичную смену и игру красочных вспышек, затаив дыхание и легонько вздрагивая, когда до них доносился запоздалый звук хлопков. Всех завораживало это потрясающее и столь непривычное зрелище, и никто не мог в те минуты думать ни о чём другом; никто, кроме одного капитана стражи, смотревшего не на диковинные танцы огней в небе, а на сверкавшие от восторга глаза девушки, сидевшей возле него. Огненное представление увлекло её, словно маленького ребёнка, и вид этого милого личика с чуть приоткрытыми в улыбке губами и удивлённо вскинутыми бровями делали его поистине счастливым человеком.
И вот прозвучал самый громкий взрыв, и гавань на пару мгновений из чернильно-синей стала золотисто-красной. Мириады сверкающих искр взлетели в небеса, словно их выплюнул пробудившийся вулкан, и, описав длинные дуги, они устремились вниз огненным дождём, но потухли, так и не коснувшись подрагивавшего отражения на водной глади. Люди не сразу поверили, что представление окончено, и молча ждали, что из опустевших труб вылетит хотя бы одна маленькая хлопушка, но в дымящемся органе больше не оставалось нот, и публика разразилась оглушительной овацией и радостным свистом. Вторя им, вышедшая из-под огненного гипноза Иннелия встрепенулась и захлопала в ладоши.
— Это было невероятно! Столько цветов, и оно так зрелищно взрывается. Просто восхитительно! — ей хотелось поделиться впечатлениями, излить вскипевшие эмоции, но подходящие слова как-то всё не приходили на ум. — А я ведь могла всё это пропустить! И как он подобное делает без колдовства?! Ты тоже был хорош, но это… это… Поразительно!
— Да, это было красиво, — капитан снова приобнял разволновавшуюся девушку и заглянул в её сверкавшие глаза. — Я рад, что тебе понравилось.
— Да, очень, — Иннелия ласково улыбнулась, и они слились в горячем поцелуе.
Спустя некоторое время они покинули сад и неспешно пошли в обнимку по тёмным улицам. На этот раз полуэльфка не стала демонстрировать свою ловкость и перелезать через забор, а прошла сквозь калитку и подождала возвращения кавалера. За свою недолгую жизнь она успела побывать во многих отдалённых местах и влипнуть в пару передряг, так что занимательных историй у неё было хоть отбавляй; к тому же она была на удивление хорошим рассказчиком. Чего только стоил рассказанный ею случай, когда в одном из плаваний возле небольшого архипелага на их шхуну напал пиратский корабль, но в ходе погони сам же напоролся на подводные скалы и пошёл ко дну. Эльфы всё же проявили сострадание и вытащили из воды невезучих разбойников, но только с тем, чтобы на берегу сдать их в тюрьму. Зато вот спасённого вместе с ними попугая-матерщинника они оставили себе; красноречивая птица обладала поистине великим даром к сочинению трёхэтажных ругательств. Даже Хромос, служивый человек, услышав от девушки один из перлов пернатого грубияна, пришёл в тихий ужас и понял, что ему ещё было куда расти. В свою очередь он поведал ей о том, как жили люди в его родных краях, рассказал о сестре, матери, и о своём первом участии на рыцарском турнире, куда его привезли дедушка с дядей. В тот раз он не победил, разок даже вылетел из седла, получив сильный удар от оппонента, что был старше его на три года, но всё же для первого раза он выступил весьма достойно.
За этими приятными и веселыми разговорами они подошли к белокаменному дому, где жила тётушка Иннелии вместе с мужем и одним из подросших сыновей, который уже успел обзавестись молодой женой и парой любимых спиногрызов. Поцеловавшись на прощание, капитан пообещал позвать её на новое свидание, на что Иннелия ответила, что пускай он сделает это поскорее, а обмана она ему ни за что не простит. Впрочем, подобную гнусность он и сам не смог бы себе простить. И, как это бывает у пар, чья любовь только начинает расцветать, они поцеловались ещё раза три перед тем, как наконец-то разойтись и помахать друг другу рукой.
Довольный Хромос, дыша полной грудью, направился к себе домой, снова напевая в уме ту самую дурацкую песенку и стараясь шагать в такт со славами. Когда твоё сердце преисполнено блаженным теплом, весь окружающий мир выглядит иначе, как-то светлее и лучше, даже если ты идешь один-одинёшенек по тёмным улицам, а твою дорогу перебегает целый табун чёрных котов. К чему внимать дурным и пустым предзнаменованиям, когда ты полон уверенности, что завтрашний день принесёт тебе только счастье и ничего кроме него? Капитан чувствовал себя именно так, и ничто не омрачало его помыслы, словно события последней недели начисто стёрлись в его памяти.
Когда до жилища оставалось всего пару минут пути, капитан увидел впереди, возле одного из домов мужскую фигуру, нервозно осматривавшуюся вокруг. Хромос остановился; от прежнего настроения не осталось и следа, а на душе вмиг стало неспокойно. Он всматривался в этот далёкий силуэт, казавшийся ему чем-то знакомым, но из-за расстояния и темноты у него не получалось увидеть черты его лица. Положив пальцы на рукоятку меча, капитан твёрдым шагом направился к подозрительному человеку, но тот тоже заметил его и, соскочив с бочонка, пошёл прочь, но не слишком быстро, чтобы пытаться убежать.
С каждым шагом, капитан чувствовал, как нарастает тревога и как закручивается его внутренняя пружина; разум без устали твердил, что этот человек ведёт его в западню, но всё же Хромос продолжал идти сквозь переулки и задворки, в тихое место, где никто не сможет за ними подглядеть или прийти на выручку. Теперь он точно видел, что этот мужчина был заметно выше вчерашнего беглеца, а короткие, светлые волосы подсказывали, что впереди него шёл отнюдь не вездесущий Феомир. Они медленно сближались, и Хромос чувствовал жгучее желание рвануть вперёд, ухватить незнакомца за плечо и наконец-то взглянуть ему в лицо, но что-то подсказывало ему не нарушать те негласные правила, по которым они теперь вели игру.
