Подобное зрелище не могло не привлечь целую орду зевак и бездельников, облепивших площадь со всех сторон и разбившихся на небольшие группки. Они внимательно следили за каждым движением стражей и обменивались свежими сплетнями, слухами и выдуманными теориями, которые с каждой минутой становились всё глупее и абсурднее, но от чего в них хотелось поверить только сильнее. Простой люд был настолько увлечен обсуждениями, что не заметил, как к одной из компашек присоединился угрюмый мужчина с мечом на поясе.
— Ох, вы посмотрите, что ж твориться. Вона ещё одного понесли, — тревожно выдохнула дородная женщина в белом чепчике, туго завязанном на её пухлом подбородке.
— Да ты что, мать, совсем ослепла? — возразил ей худой мужчина с щербатыми щеками и чрезвычайно густыми бровями. — Этот вон голенький, чистенький и зашитый весь, а значит, что он уже как пару дней тут отлёживался.
— Но всё равно много их вынесли и ведь все молоденькие. Жалко то как…
— Это да… я сам то не видел, но мне Дивлис говорил, что свежих первыми выносили и аж две телеги с горкой их обрубками нагрузили. Он тут был утром, когда они ещё только начинали, а сейчас на службу убёг. Так бы он сам вам о всём рассказал.
— Сколько же их тогда там полегло? Десяток или дюжина?
— Ну, точно больше дюжины, может две, а то и все три наберётся, и большинство из них — стражи.
— О Боги! Кто же их так отделал?
— А пёс его знает, вроде никто вчера не буянил, тихо всё было. Однако поговаривают, что они какого-то молодчика избили на улице за то, что он по пьяни на всю улицу бранил сенатора, кажется… Тимриа́дия Дуизо́ро. Вот только перестарались они, и пришлось его в морг тащить, но тот мужичок был не простым мужичком, а членом банды Гого. Им уличные девки обо всём рассказали, и они тут же побежали мстить этим кровопийцам за брата.
— Да не, эти трусы только прохожих трясти горазды, да попрошаек вшивых крышевать. Для драк со стражей у них яйца маловаты будут. Зато вот ребята Малыша Но́верда достаточно дерзкие, злые и в конец отбитые, как и он сам. Они-то могли бы эдакое учудить и за просто так, а тут прошёл слушок, что один капрал стал совать нос в их дела и требовать долю сверх обычного. Ну, чем не повод для расправы?
— Ну да, да, — дружно загоготала толпа, но прибившийся к ним Хромос слушал их споры в пол уха и больше следил за работой стражей. Он всё не мог найти человека, который заведовал уборкой и раздавал указания, но вот на горизонте показалась до боли знакомая фигура.
Из мрачных подземелий на свет божий вышел высокий мужчина с пышной гривой медных локонов, шёлковыми ручьями спадавшими на широченные плечи. Его доспехи были тщательнейшим образом начищены и отполированы до такой степени, что небесное светило отражалось от гладких пластинок, словно от маленьких зеркал, разбрасывая вокруг него мириады солнечных зайчиков. Он шёл неспешной и плавной походкой, возложив руку на навершие полуторного меча в ножнах, покрытых красным сафьяном и прошитых золотой нитью, правда с одной только внешней стороны, и походил на сытого льва, что искал место для полуденного отдыха. В Лордэне водилось множество тщеславных гордецов и претенциозных фанфаронов, но капитан Одвин каким-то непостижимым образом умудрялся превзойти их всех в искусстве красноречивого самовосхваления и обойти их в умении франтовато и броско приодеться. «Король без королевства» — так он представлялся благородным дамам, нежно целуя им руки, и этим его словам сложно было не поверить. Хромос был несказанно удивлён, что из всех подчинённых ему офицеров Хейндир поручил чистку тому, кто предпочитал иметь дело с придворными распрями и интригами, разнимать напыщенных болванов-аристократов, грозившихся друг другу вызовом на дуэль; работать языком, а не руками. Тем не менее, Одвин выглядел вполне довольным этим назначением и густым, сочным басом раздавал приказы, непременно тыкая во всех оттопыренным перстом.
Капитан Нейдуэн не хотел, чтобы о его присутствии узнал кто-либо из стражей, тем более зазнайка Одвин, а потому воровато ссутулился и намеревался тихонечко слинять, как вдруг слова одного из подоспевших на сходку мужичков заставили его задержаться.
— Ох, душеньки заблудшия, братия́ моя и сестры! Всё вы о шайках поганых своих болтаете, да о бандитах грешных, а я вам, Я ВАМ то скажу всю правдушку! Что не их, НЕ ИХ это рук проклятущих дело! — заявил он, потрясая над головой пальцем с раздутыми костяшками.
— Как же не они?! Вот скажи, у кого ещё могут быть причины так просто взять и покромсать стражей.
— Да много у кого, — тихо буркнул мужик с огромной бородавкой под левым глазом, но благо что его никто не расслышал.
— Лордэ́нцы мои любимыя, брату́шки и сестру́шки дорогия! — возопил одетый в тряпьё юродивый, подняв мелко трясущийся палец ещё выше. — Мы все, ВСЕ мы с вами отныне в опасности огромной, ибо беда, БЕДА страшная поселилась в городе нашем славном! Ох, матери и отцы, дети и старцы знайте, ЗНАЙТЕ, что по улицам нашим дивным бродит в ночи сила, СИЛА тёмная, что жаждет кровушки тёплой, кровушки невинной.
— Ты о чем дядя? — пренебрежительно спросил молодой остолоп в распахнутой рубахе и затёртых штанах.
— Неверие вижу я в очах твоих сын мой, но ты слушай, СЛУШАЙ старого Визри́гия, он то знает, он то видел…. — лохматый мужчина сделал паузу, выпученными глазами обвёл притихшую и обратившуюся в слух толпу, окружавшую его со всех сторон, и продолжил. — Ночью прошлой, ночью тёмной, бродил я по улицам и милостыню про́сил. В двери стучал я закрытыя и мо́лил о грошике медном аль хлебе чёрством, и тогда, ТОГДА повстречал я чудище! Был то оборотень про́клятый, зверь кровожадный, душегуб ненасытный! И хоть был, БЫЛ он в обличье лю́дском, а не животном, голые телеса его были за́литы кровью свежей, а глаза светились, СВЕТИЛИСЬ пламенем мерзким, пламенем адским. Ох братцы и се́стрицы любимыя мои, дорогия… забился, ЗАБИЛСЯ я в бочку пу́стую и дрожал, ДРОЖАЛ аки заяц промокший, заяц трусливый. Так шёл он ко мне, рыча и скаля́сь, плоти моей отведать желаючи, но Визригий то знает, Визригий то помнит, кто его спасает, кто его один всем сердцем любит…. И сло́жил я ладони в молитве и читал псалмы святому Мальта́ру и мученице Ала́фтрии. Так услышьте, УСЛЫШЬТЕ, что прошло чуди́ще мимо меня, чтобы теперь мог я стоять сре́ди вас и не́сти вам слово о чуде их и любви их!
— Не может того быть!.. откуда он здесь взялся?!. он и за нами придёт?.. пусть только попробует!.. мужики защитим наших жён и детей! — наперебой роптали возмущённые и напуганные люди, пока блаженный отшельник продолжал всё ярче и детальнее описывал приключившуюся с ним роковую встречу, воспевая полученное с небес чудесное спасение и божественное покровительство. Он более не просто махал руками, а, поддавшись религиозному экстазу, бесновато скакал посреди собравшейся толпы, окатывая их то слезами, то брызгами слюны. Одни люди слушали его с широкой ухмылкой на лице, почитая за глупого лжеца и безумца, другие, более впечатлительные и простодушные, искренне внимали каждому его слову и готовились передавать их из уст в уста. Поднявшийся над площадью шум эхом разносился по близлежащим улицам и привлекал всё новых зрителей, тут же вливавшихся в бурные обсуждения, довольно скоро перетекших в иное русло. Страх перед нависшей неведомой напастью обратился в недовольство защитниками, которые не смогли справиться с единственной возложенной на них обязанностью. К тому же у многих в душе хранились старые обиды на стражей и на их хозяев. Теперь они вспыхнули от маленькой искры, словно гора смолистых опилок, превратились в пламя зарождающегося мятежа, и люди более не боялись явить накопившееся недовольство, проникшись поддержкой братских голосов.
Ситуация начинала принимать весьма скверный оборот, и капитан Одвин, отдав приказ солдатам бросить работу, взять в руки щиты и быть готовыми к действию, с величественным, но грозным видом пошёл навстречу расшумевшейся толпе. Хромос знал, что в таких вопросах Одвин в первую очередь полагался на свой необычайный и неотразимый шарм и природную власть, переполнявшую его звучный голос, но при общении с простым людом он был очень уж нетерпелив и скор на расправу, а потому ни секундой дольше оставаться тут было нельзя.
