Хромос немного подался вперёд, готовясь ловить каждое слово прохиндея.

— За день до похищения яда в моё заведение пришёл чужеземец в широкополой шляпе; вшивый, нищий оборванец, какого можно встретить у любого храма или дешёвого кабака. Я сам его не видел, гостей много, а я всего один такой, но мне позже рассказали о нём мои слуги. Он провёл здесь где-то с час-полтора, про себя самого не проронил и слова, зато беспрестанно расспрашивал о самых важных местах, о вас, стражах, капитанах, попросил дать адреса пары аптек или торговцев-алхимиков и в конце спросил, не происходило ли в последнее время чего странного в городе.

— И вы рассказали ему то, что он хотел? — поинтересовался Хромос, вспоминая о краже в аптеке, где работала прелестная полуэльфка.

— Да, мы продали ему те сведения, о которых он просил. Ну, конечно, кроме его последнего запроса, там мы ему ничем помочь не смогли.

— Зато теперь странностей хоть отбавляй.

— Это уж точно.

—Какими деньгами он заплатил?

— Серебряниками Эрсума, а вот говорил он на эльфийском. Хорошо в целом, но с таким едва заметным грубоватым акцентом. Не в смысле, что плохим, но некоторые буквы говорил более твёрдо и звонко, чем этого требует классическое произношение или то, на котором общаются образованные люди в нашем крае.

— А он называл своё имя?

— Мы здесь не спрашиваем имён. Всё равно те, кто хочет остаться неузнанным, назовут другое, а возможности проверить правдивость заявлений у нас в большинстве случаев нет.

— Тогда как он выглядел? Ваши работники должны были запомнить его лицо.

— Вот тут вот есть небольшая загвоздка. Он большую часть времени закрывал низ лица шарфом и лишь пару раз опускал его. Мой слуга смог его разглядеть, но вот описать его или нарисовать он решительно не может. Говорит, что оно никакое! Самая что ни на есть обычная харя. Чёрт. Знал бы, что дело обернётся подобным образом, то обязательно бы сам его принял. Уж я бы его хорошенько запомнил. Единственные приметы, которые мой подопечный смог точно назвать: глаза карие, волосы тёмные, без бороды и усов, ростом невысокий. Ах да… ещё одна небольшая деталь. Он был в перчатках из толстой кожи. Быть может, что он скрывает на них какую-то отметину.

— Для скорейших поисков было бы недурно знать это наверняка, а то как-то негусто выходит. И всё же вы уверены, что этот посетитель и ночной вор это один и тот же, а не два разных человека?

— Почти полностью. Думаю, вам известен факт, что большинство воров любят разведать местность, перед тем как идти на дело, чтобы не двигаться как слепой котёнок. В подвале пивнушка, на этом этаже обитаю и работаю я, а с обычными клиентами работают на этаже под нами. Туда же отвели и его для обсуждения цены. Думаю, чужеземец успел неплохо осмотреться, когда его ненадолго оставили без присмотра в одной из комнате для обсуждения и свершения сделок. Да, в тот день были и другие клиенты, но с ними мы уже прежде имели дело, так что они люди более-менее проверенные.

— Вы говорили, что он, кроме всего прочего, украл у вас какие-то карты. Что на них?

— Ну, одна из них не особо ценная; на ней обозначены места вроде этого: пара чёрных лавок с особыми товарами, молчаливые скупщики краденного, дома, где можно надёжно спрятаться от розыска. А вот вторая — это карта системы всех подземных ходов в городе, с местами выходов и выходов. При желании можно спокойно добраться почти до любого места незамеченным, если вас не вывернет наизнанку от царящего там смрада.

— Не представляю себе, что кто-то сунется туда по доброй воле, — Хромос почесал висок, стараясь припомнить подобные случаи. — Мне подчинённые рассказали, как однажды загнанный в угол вор от отчаяния спрыгнул в стоявший рядом колодец канализации. Разумеется, что никто не захотел прыгать за ним следом, да и нужды в том не было никакой. Через день его размокшее тело вынесло в речной канал, вместе с прочими отходами. Кажется, он сломал себе обе ноги при падении, а затем захлебнулся нечистотами.

— Люблю такие истории, — Иклос поднял стакан в воздух. — А теперь позвольте мне спросить, что вы будете делать с этим человеком, когда его поймаете?

— Если мы сможем взять его живым, то он будет отдан под суд, который непременно приговорит его к смертной казни.

— К какой?

— Повешение.

— Скукота! Вот всё мне в этом городе нравится; так много способов поразвлечься и повеселиться в компании славных парней, но вот публичные мероприятия — сплошное разочарование и смертельная тоска! Вот от чего же здесь не рубят голов топорами, не четвертуют члены конями, не режут животов пилами и не сжигают ведьм под благочестивые завывания попов?! Где шествия колон с факелами, где погони за неверными с дубинами, где, в конце концов, их полёт мысли и фантазии!? Так жить попросту нельзя!

— Голову рубят лишь благородным, но свои прегрешения они чаще искупают золотом. А со всем остальным вы и сами прекрасно справляетесь, без помощи городских властей.

— Ха, вы это, конечно, верно подметили, но хотелось бы какого-нибудь общего праздника, чувства единства со всеми, слияния с толпой, орущей и беснующейся в кровожадном исступлении, прямо как это бывало в детстве, — тут Иклос призадумался, отхлебнул напитка, и его в его глазах появилось озарение. — Мне эти разговоры тут напомнили слова одного бродяги-мудреца, с которым мне посчастливилось однажды повстречаться в дороге. «За золото простят грехи жрецы и в путь отправят с добрым словом, но коль захочешь милости Богов, то преподнеси им кровь; неважно чью», — так он мне сказал.

— Видимо этот мудрец слишком много общался с адептами тёмных культов.

— О нет, капитан, вот тут вы ошибаетесь. Вся разница между Тёмными и Светлыми Богами заключена в тех дарах, которые они преподносят людям за их преданность, но эти самые дары не так уж отличны между собой. Одни боги больше всего жаждут крови животных, а другие человеческой, отдавая предпочтение юным девственницам, законченным грешникам или доблестным воинам. В остальном они все одинаково капризны, мстительны и переменчивы в своих решениях.

— Но на посмертном суде мы будем держать ответ именно перед ними.

— Хо-хо, думаю, что мой приговор уже давно вынесен. Изменить его я не сумею, даже если постригусь в монахи самого сурового толка и до конца моих дней буду пробивать подножие каменного алтаря лбом, питаться одной лишь холодной водой с пеплом и носить смердящую ветошь, отказавшись не только от злых деяний и мирских страстей, но и если более никогда не посмею противиться чужому злу и насилию, даже если это будет означать мою собственную погибель. До сих пор удивляюсь, как некоторые люди готовы рискнуть всеми земными благами ради призрачного шанса, обещанного древними, полузабытыми и вероятно умалишёнными изгоями, получить все блаженства загробного царства, — Иклос улыбнулся ещё шире прежнего и одним махом опустошил стакан. — Хах! Годы идут, а я всё тот же нахальный еретик что и в юные годы, может даже ещё более опасный и злостный чем прежде! Иногда мне кажется, что того дивного места и вовсе не существует или же что нам, смертным, туда путь навеки закрыт. Да, мне самому доводилось воочию видеть сияющих ангелов, паривших над шпилями храмов Старейшей Звезды, слышать полуночные завывания призраков на старых, заброшенных кладбищах, и лицезреть одержимых и бесноватых дев да юнцов, перед тем как инквизиторы прерывали их муки священным огнём, но ещё я точно знаю, что даже самые добрые и сострадательные люди, вернувшись с той стороны, теряли человечность и неотвратимо становились кровожадными чудовищами. Мда… Может быть, что это суровое наказание за неповиновение воле Богов, даже если возвращённые к жизни сами того вовсе не желали, а были насильственно вырваны из вечного сна чёрным колдовством, но сдаётся мне, что они видели там не зелёные луга посреди плодовых деревьев и не чистые пруды с водой, вкусной словно нектар, в которой плещутся и кружат свои танцы сверкающие золотые рыбки. Это всего лишь наша фантазия, образ лучшего мира, который мы полностью перерисовали с самых красивых и благодатных уголков нашего собственного; заветный карай покоя и блаженства, уготованный для страждущих и обделённых, а также праведных и правоверных. Разе загробный мир, мир Богов и духов должен быть хоть чем-то похожим н наш? Ведь он находится за пределами нашего мира, а значит, что и может выходить за пределы всякого нашего понимания, наших чувств и быть чем-то, что мы никогда не сможем найти в нашей действительности, что мы никогда не сможем себе вообразить и представить в самых смелых и безумных фантазиях. Я знаю, что там наверняка что-то есть, но это точно не то, чему мы возводим мраморные лачуги с расписными потолками и в чью честь мы отливаем золотые безделушки. Зачем величайшему и первозданному, всесильному и всезнающему существу тратить хоть мгновение своей вечности на кого-то столь жалкого и никчёмного, бессильного и мимолётного, глупого и тщедушного как презренная человеческая тварь? Мы возводим храмы не во славу Творцов и Столпов Мироздания, а во имя маленьких царьков, которых мы сами же своими молитвами и подношениями возносим и наделяем властью над нами, а затем молим их о снисхождении и благословении. Но все эти Божества, наши добродетели, — ничто перед Ним… сокрытым в необъятном мраке тысячелетий…