В тот раз мы всего лишь помогли достать кое-какие улики и расколоть пару младших участников заговора, чтобы магистры от имени Императора Багариса IV Алого свершили над ними справедливый суд и вынесли им законный приговор, конечно же смертный, который надлежало исполнить публично и с помпой.
Брали всех, не только главных заговорщиков, но и их слуг, и подручных, многие из которых выполняли лишь мелкие, казалось бы, безобидные приказы, ничего не подозревая об истинных намерениях своих господ, а в добавок к ним наказные пало на головы ещё ближайших родственников заговорщиков, чтобы ни у кого не возникло желания отомстить и продолжить их дело. То была неоправданная жестокость, которая вместо страха вызвала только больше ненависти. Среди казнённых была и моя Нана. Я не видел её смерти, в тот момент я находился далеко от столицы и ничего не знал об её аресте, но по возвращению Цванфиттер лично сообщил мне о её кончине, вернее сказать, просто мимоходом бросил, что мне придётся искать себе новую подстилку взамен подохшей. Как-то так.
Да, да… я хотел его убить. Не только в тот момент, а с того дня, когда я увидел его в сырой темнице. Почти каждую ночь мне снилось, как я вновь и вновь вонзал клинок в его хилую грудь, заглядывая в холодные, надменные глаза, в которых даже в момент смерти нельзя было различить хоть что-то присущее роду людскому, а ведь все знают, что глаза — зеркало души. Какие же это были чудесные сноведения! Порой он сопротивлялся, порой лежал, прикованный к столу, а порой убегал, а я мчался за ним словно изголодавший волк, несущийся сквозь лес вслед за слабеющей косулей, но конец всегда был одним и тем же. Не знаю, каким-таким образом мои сны ускользали от его внимания, ведь он не раз заглядывал в мой разум, проверял каждый его тёмный и укромный уголок, в котором я мог бы таить свои истинные мысли, но всё же мои запрятанные мечты он проглядел, а может и видел во мне только безвольного раба, неспособного восстать против своего господина, могучего пленителя. Наверное, эти мои сны его знатно веселили, и в них он видел зверя, беснующегося в стальной клетке, ломающего об неё зубы и когти, но не способного её повредить.
Смерть Наны стала для меня большим ударом. Да, мне было не впервой терять близкого и дорогого сердцу человека, но от того было не легче, а наоборот — только больнее и страшнее. Я был разбит и подавлен, но всё продолжал выполнять приказы, не в силах изобрести верный способ поквитаться с Цвафиттером, да и со всеми прочими магистрами, однако в очередной раз госпожа Фортуна протянула мне руку. Спустя месяц Дольфиттер, Большой палец, старейший магистр Длани, упросил Цванфиттера на время одолжить меня для особо важного поручения, для которого ему не хватало своих собственных агентов; некоторые из нас всё же находили свою смерть в череде кровавых свершений. Мой мучитель без особых колебаний согласился поделиться мной, ведь для исполнения его собственных планов оставались не только Димштейн и Андели, но и Майдрих, который, со слов чернокнижника, один стоил как десять мне подобных. Вероятно, что эта самая безграничная уверенность в его наипреданнейшем и наисильнейшем слуге и сыграла роковую роль в его кончине.
Дольфиттер принял меня в своём загородном особняке как почётного и равного себе гостя, а не бесправного слугу. Он усадил меня за стол, полный самых изысканных блюд, отвёл меня в купальню, где моё тело мылом и духами омыли две нагие и неописуемо прелестные девицы, и предоставил мне роскошную спальню для последующего отдохновения, но по своей воле я пошёл туда один и спал мёртвым сном в холодной постели. Он пришёл ко мне под утро — мерзкий старикан с морщинистой, обвисшей на щеках и шее кожей, успевшей покрыться мелкими пятнами, с кривыми зубами, почерневшими от чрезмерной любви к сладкому, с приоткрытыми тонкими губами и большой лысиной, из которой одиноко торчали длинные седые волосы. В противоположность Цванфиттеру его лицо было в той же мере выразительно, в какой был красноречив его язык, но правды в словах обоих было одинаково мало. Чернокнижники, что с них взять. Присев ко мне на постель, он стал говорить со мной о всяком разном, не помню точно, о чём именно, а затем перешёл к теме казни заговорщиков и смерти Наны. Он принёс мне свои глубочайшие соболезнования и выразил искреннее сочувствие, вернее сказать, что он их мастерски изобразил, и сказал, что если бы я был его слугой, а не Цванфиттера, то он обязательно бы помиловал Нану и передал её на моё попечительство, в награду за верность. Паршивец знал, что у меня болит и как следовало на это место давить. Убедившись, что я не смогу отказаться от соблазна, он предложил мне отомстить Цванфиттеру, забрать его жизнь за жизнь моей бедной Наны. Можешь не сомневаться — благородством там и не пахло. Пускай он и говорил о свершении справедливости и обещал мне полное освобождение от службы, сытую жизнь и своё полное покровительство, но он преследовал только свои собственные цели. Видимо, среди самих магистров наметился раскол, и пришёл час для вероломств и предательств во имя спасения собственной шкуры. Дело было тёмным, риски расстаться с жизнью высокими, а обещание свободы — очевидным обманом, но я всё равно согласился, ведь только так я бы смог ему отомстить.
Для свершения задуманного мне было вручено Драконье яйцо. Нет, что ты, разумеется, что не настоящее, не живое, а особый, сотворённый высшими эльфами магический артефакт, которым они не слишком любят делиться со смертными. Не большой, но весьма увесистый, он состоял из двух, кажется, бронзовых полусфер, соединённых между собой золотым кольцом, на ребре которого были выгравированы цифры с делениями. Берёшь его обеими руками, проворачиваешь в разные стороны, и он начинает медленно и совершенно беззвучно разворачиваться обратно, а когда полусферы наконец-то вернуться в изначальное положение, то произойдёт огненный взрыв невиданной силы, словно три десятка отлитых циклопами мортир дали единый, громогласный залп. Вроде бы один любопытный механик, посвятивший жизнь изучению и раскрытию тайн высших эльфов, погиб, когда пытался открыть и изучить одно из таких дивных яиц. Моя же задача была куда опаснее — с его помощью убить Цванфиттера и непременно вместе с Майдрихом; кого-кого, а его оставлять в живых было чрезвычайно опасно.
Покинув поместье Дольфиттера с опасной ношей, я, избегая больших дорог и лишних встреч, направился в леса близ Штрагендроса и стал ждать условного сигнала от другого участника заговора о том, что Цванфиттер прибыл в замок. На третью ночь моей тайной слежки из тени деревьев я увидел в одной из узких бойниц свет огарка, который то и дело закрывали рукой, до того как он полностью потух, и тогда я выдвинулся на дело. Не думаю, что подавший мне знак бедолага подозревал, к чему было это маленькое действо, и что тем самым он призвал свою собственную смерть. За время тренировок и обучения я запомнил укрепления замка как свои пять пальцев и знал не одно слабое место в его защите, а с силой невидимости проникновение и вовсе стало для меня сущим пустяком, как если бы мне дали торжественно пройти сквозь главные ворота. Проскочив через двор, я заметил, что рядом с моей старой казармой выросла ещё одна схожая на вид, и они явно не пустовали. Думаю, что Цванфиттер намеревался создать ещё больше отрядов убийц, подобных нам, в надежде тем самым всё же удержать аристократов от мятежа, а может и для каких-то иных, сугубо личных целей, но, в любом случае, остальные магистры Длани ему уже не доверяли. Под покровом тьмы я миновал караульных и проник в цитадель, где осторожно прокрался в комнату, что находилась аккурат под покоями Цванфиттера. Там я завёл драконье яйцо и спрятал его за астролябией, стоявшей на полке в окружении старых фолиантов, так что со стороны оно казалось ещё одним безобидным прибором звездочёта и не бросалось в глаза своей чужеродностью.
Завершив все приготовления, я направился назад. Должен признаться, я до последнего момента подозревал, что стальное яйцо взорвётся у меня в руках, едва я попытаюсь его завести, но, по всей видимости, у Дольфиттера на мой счёт ещё были кое-какие планы. Я выбрался из цитадели, вскарабкался на стену и оцепенел, почувствовав дыхание смерти на моём затылке. Всё моё нутро сжалось, а сердце остановилось — следующее движение должно было решить мою участь. Словно испуганная кошка, я совершил резкий и длинный прыжок в сторону, одновременно поворачиваясь вокруг своей оси, и почувствовал, как острая сталь разорвала ткань одежды и прошла вдоль моих ребер, едва задев кожу. Передо мной явилась расплывчатая, полупрозрачная тень с иглой стилета в руках — это был Майдрих.
