С земли я поднялся уже новым человеком и пошёл следом за тем пьяным увальнем. Тем вечером я был не единственным, кто получил от него порцию любезностей, и, конечно же, он выбирал людей поменьше и похилее себя самого, как и подобает всякому тщеславному ин нахальному ублюдку. И вот, когда он тряс за грудки очередного нищего бедолагу, я подкрался к нему, залез своей маленькой и тонкой ручонкой в его карман, нащупал мешочек с деньгами и слинял. Моей первой добычей стала горстка пфеннигов, да пара грошей, остальное он, по всей видимости, успел пропить до нашей судьбоносной встречи, но, даже и так, то был несомненный успех! Я до сих пор немного жалею, что мне не довелось полюбоваться тем, как исказилась его противная харя, когда он обнаружил пропажу. Наверняка он пришёл в бешенство, ха! И знаешь, что я сделал с теми деньгами? Пошёл в кабак и проел всё до последней монетки, ни разу не подумав оставить хоть что-то на следующий день. Укради или умри — три слова, ставшие моим нерушимым девизом и моей сердечной молитвой.
И каждый день я выходил на охоту, шнырял по тёмным улочками, сновал вокруг пивнушек, выискивал беспечных и бестолковых. У таких людей никогда не было много денег, но на них я смог набить руку и приобрести то спокойствие ума и твёрдость воли, без которых в более серьёзных делах ты непременно оплошаешь. Впрочем, даже с теми простачками не всё и не всегда выходило гладко; разок-другой меня ловили за руку и начинали нещадно лупить, но от пьяных куда проще удрать, да и вряд ли винные туманы в голове позволят им тебя запомнить. Зимой воровские дела шли довольно туго; в холодные ночи люди предпочитают ютиться у тёплых очагов, а те, кто всё же высовывается на улицу, закутываются в три слоя одежд, так что и не поймешь, где у них там припрятано добро. Затем наступила весна, и я, малость осмелев, стал уже при свете дня и в присутствии толпы залезать в карманы людей на базарах и площадях, а заодно и подворовывать фрукты и овощи в лавках. Несомненно, что это был существенный шаг вперёд по лихой воровской дорожке, но за ним меня ожидал выбор: останусь ли я простым карманником, покуда я не ошибусь и мне не отрубят руку в назидание остальным, или же я решусь стать кем-то бо́льшим и погружусь в недра преступного мира. Попасть туда ой как нелегко, и мне нужен был учитель, который бы провёл меня по этой узкой горной тропе, не дав свалиться в голодную пропасть. Вот где-где, а в этом деле госпожа Удача соизволила улыбнуться мне во всю ширину своего коварного оскала.
В тот солнечный и пригожий денёк я обыденно бродил по улицам в поисках подходящего простофили, когда на главной площади города я заприметил толпу людей. Собрались они отнюдь не просто так, а чтобы лицезреть представление труппы странствующих циркачей, создавших некое подобие сцены перед своим высоким вагона. Такие поглощённые зрелищами сборища людей — лакомый кусочек для умельцев-щипачей, и я, недолго думая, влился в ряды завороженных горожан. Пока они под звуки лютни пристально и самозабвенно следили за летавшими по вытянутым кругам шарами жонглёра и поражались ловким трюкам пары акробатов в красных колготах, я тщательнейшим образом исследовал внутренности их карманов. Я успел состричь с них пару-тройку серебряных гульденов мелочью, прежде чем на входе в нутро очередного камзола моя рука столкнулась с ещё одной. Ах, если бы это была хозяйская рука, то я бы знал, что мне делать, но та клешня принадлежала такому же воришке, как и я сам, разве что он был вдвое старше, да одет несколько приличнее, чем я. Вот что бы ты в таком случае сделал, а? Быстренько слинял, сделав вид, что ничегошеньки не произошло? А может, приветственно протянул бы вторую руку собрату по ремеслу, чтобы выказать ему своё уважене, или же накинулся на него с кулаками, за священное право обшарить чужой карман? Хах, мы стояли и таращились друг на друга, как пара баранов, пока тот парень наконец-то не кивнул. Я ответил ему таким же нелепым кивком, и с этого началась наша «дружба».
Оказалось, что он тоже был членом «труппы», работавшим извозчиком, а заодно собиравшим дополнительную плату со скупых зрителей. После представления он привел меня к своим ушлым товарищам и рассказал им о нашей небольшой оказии. Они искренне поржали с нас, а затем завалили меня всяческими вопросами, попросили продемонстрировать мои навыки карманника и, немного посоветовавшись, предложили вступить в их дружную команду и поехать вместе с ними дальше по городам и сёлам. В Тилесграйде меня не держало ровным счётом ничего, скорее даже к тому времени я искренне мечтал сбежать куда подальше из того проклятого города, который то и дело навевал мне дурные воспоминания, а потому я без тени сомнений отправился в то рискованное приключение.
Это были весёлые и увлекательные четыре года! На своей повозке мы изъездили всю Империю вдоль и поперёк, нигде не задерживались подолгу, жили в дороге, и каждый день был для нас как последний. Жонглёра звали Зи́мерц, и он был мастером в деле взлома замков и подделки монет, воистину у него были золотые руки при дерьмовом нутре! Акробатов звали Ге́мбель и Ли́рстих, и они употребляли свои ловкость и прыть отнюдь не только для увеселения публики. Они не были кровными братьями, но связь между ними была нерушимая, словно Боги даровали им одну душу на двоих. Извозчика-щипача все звали Гэк, а за главного у нас был тот самый лютнист по имени Шро́нхильс. Он был хитрый малый, его даже можно было назвать чутким стратегом и великим комбинатором, который при том совершенно не гнушался надевать на себя маску простодушного идиота, чтобы усыпить бдительность людей. Наша банда была из тех воров, что действуют тихо и незаметно, не прибегая к угрозам и кровопролитию; мы не искали себе громкой славы, а лишь желали больших и лёгких деньжат. Да-а-а… от них я научился всем воровским премудростям, а также множеству навыков и всевозможным уловкам, до которых я бы сам вряд ли смог додуматься и за двадцать лет. Тогда же Шронхильс обуучил меня чтению, письму и счёту. Можешь мне не верить, но ученик из меня был хоть куда! Я схватывал всё буквально налету.
Работали мы всегда примерно по одному и тому же плану, надёжному и безотказному. Как прибывали в новый город, так немедля хватали бубны с бубенцами и отправлялись зазывать людей на представления. Ходили по улицам, крича и звеня, как умалишённые, такие вот дурачки-простачки, а сами всё высматривали дома, в которых бы нашлось чем поживиться и в которых не оказалось бы слишком много помех для наших тёмных делишек. Мы частенько стучались в двери особо привлекательных жилищ, предлагая за пару грошей дать короткое представление для хозяйских детишек, а когда и если нас впускали, то старались запомнить, чего хорошего было в комнатах и прикинуть, где жильцы могли хранить свои сокровища. Бывало и так, что Шронхильс от своих мутных дружков, коих у него по всей стране было немало, получал верную наводку на особняк какого-нибудь дворянина, временно покинувшего город с огромной свитой и оставившего свою резиденцию полупустой, и тогда всё проходило куда быстрее и проще.
Следующие три-четыре дня мы давали шумные концерты на площадях на потеху всем горожанам, а в последнюю ночь перед отъездом выходили под покровом темноты на дело и обирали домишко-другой, обещавший самую большую награду и не грозивший встречей со стражей. Если удавалось стырить что-то ценное кроме денег, то все подобные вещички мы за полцены отдавали первому встреченному в дороге купцу. Можешь мне не верить, но всем им было совершенно безразлично, каким-таким образом в руки безродных оборванцев-шутов попадали жемчужные бусы, золотые сеточки для волос и гранатовые перстни. Большой и вкусный барыш был для них превыше вопросов морали.
По первой меня отправляли только по карманам шарить, но спустя где-то год у меня произошло долгожданное боевое крещение. Мы тогда остановились в крошечном городишке, слабо чем отличавшемся от крупного и пошли грабить домину тамошнего кулака. Как это обычно и бывает, он был той ещё сволочью, паскудой и мразотой, нагадить успел всем и каждому, многих сельчан разорил, ещё бо́льшему числу угрожал, кое-кого не единожды избил, а у кого-то и жену обесчестил взамен уплаты части долга. Нам про него ещё много чего наговорили, люди изливали на него желчь с особым удовольствием, так что на дело мы отправились воодушевлёнными и без каких бы то ни было смолений и угрызений совести. Впрочем, она и так редко давала о себе знать.
