Мы ничего не говорим, пока идем к моему грузовику, в тишине вокруг нас нарастает легкое покалывание напряжения. Я все еще чувствую это, даже когда открываю машину и мы забираемся внутрь.

Я не давлю, зная, что ей нужно высказать то, что у нее на уме, в свое время и в своем темпе, но терпение действительно не моя сильная сторона.

— Мне нужно быть честной с тобой, чтобы ты не вел себя как пещерный человек, — уклоняется она, продолжая смотреть вперед, и мне одновременно ненавистно и нравится, что она знает, как я отреагирую. Но такая реакция касается только ее, и я не думаю, что она это осознает.

— Хорошо, — отвечаю я с намеком на неуверенность в своем тоне, когда я готовлюсь к ее словам. Я бросаю взгляд в ее сторону.

— Мне нужно, чтобы ты не прикасался ко мне на людях. Кажется, у моего отца повсюду глаза, и я не хочу чувствовать последствия того, что кто-то сообщит ему, что я шла по коридору в объятиях какого-то парня.

Ее слова удивляют меня, поскольку она продолжает избегать моего взгляда, и я чувствую, как мое сердце бешено колотится в груди.

Это, наверное, единственный раз, когда я прикасался к ней на публике, верно? То, как она это говорит, звучит так, будто она не хочет, чтобы история повторилась, и легкий укол ревности разливается по моим венам, пока мой мозг медленно не сложит несколько фактов воедино.

Я прикасался к ней в субботу, когда мы занимались серфингом, но еще сильнее, когда мы закончили, когда я наклонился вперед на доске для серфинга и обхватил ее щеку, очарованный ее блестящими голубыми глазами и мягким прикосновением нежной кожи.

В субботу я прикоснулся к ней.

В те выходные она тоже была избита и покрыта синяками, когда вернулась в школу.

Это было…

Черт.

Мое тело движется само по себе, и я надеюсь, что мой грузовик не считается общественным на задней парковке, когда вокруг никого нет, когда я мягко беру ее за подбородок и поворачиваю к себе.

Непролитые слезы в ее глазах, когда она съеживается при виде меня, — достаточный ответ.

Ее избили из-за меня.

Меня.

Я собираюсь кого-нибудь убить.

Ярость кипит под поверхностью, когда мои глаза бурлят от гнева, который я чувствую внутри.

— Ты сказал, что не будешь вести себя как пещерный человек, — шепчет она, и я качаю головой.

— Не притворяйся, Бетти. Скажи мне, кого я должен убить, черт возьми. Сейчас. — Я выкрикиваю эти слова, не в силах контролировать яд, пронизывающий мой тон, но, как ни странно, это не заставляет ее уклоняться от меня, вместо этого это приближает ее.

Она неуверенно протягивает руку, берет меня за подбородок и проводит большим пальцем по скуле, умоляюще глядя мне в глаза.

— Почему я вижу по твоим глазам, что ты говоришь серьезно, и, что более важно, почему, черт возьми, я тебя не боюсь?

Я не знаю, как отвечать на эти вопросы, когда она прикасается ко мне и смотрит на меня вот так. Оставаясь неподвижным, чтобы не спугнуть ее, я пытаюсь сделать успокаивающий вдох, но это мало помогает мне расслабиться.

— Потому что я говорю серьезно. Каждой клеточкой своего существа я хочу убить каждого бездушного монстра, который, блядь, прикоснулся к тебе, Бетани Эшвилл, включая семью. Я никогда не причинил бы тебе вреда, и ты спасешься от тех, кто причинял тебе вред. Потому что я уничтожу их к чертовой матери.

Ее грудь вздымается, когда она оглядывает меня, ее голубые глаза отчаянно ищут мои, пока я сижу здесь и умоляю ее дать мне добро на убийство ублюдка. Кого-нибудь. Кого угодно.

Должно быть, она понимает, что я не успокоюсь, потому что медленно приближается ко мне, все еще держась за мою щеку, когда наклоняется, так что мы оказываемся нос к носу.

Наше дыхание смешивается, когда мой взгляд перемещается между ее глазами и ртом.

Мое сердце бешено колотится в груди, когда я наблюдаю, как она смотрит на мои губы, кажется, целую вечность, прежде чем она начинает двигаться, очень медленно, и ее рот внезапно прижимается к моему. В моем мозгу происходит короткое замыкание, когда плюшевая плоть ее мягких губ робко прижимается к моим.

Мне требуется секунда, чтобы поцеловать ее в ответ, моя рука перемещается к ее шее, чтобы удержать ее ближе, и я заставляю себя сдерживаться, позволяя ей взять контроль, когда она ощущает мои губы своими.

Когда ее губы отрываются от моих, у меня перехватывает дыхание, я наблюдаю, как румянец поднимается от ее шеи к щекам, и это заставляет меня улыбнуться.

— Ладно, сегодня без пещерного человека, но мне нужно, чтобы ты либо сказала мне, как я могу проникнуть в твой дом и покопаться в офисе твоего отца, либо рассказала, что на самом деле произошло на выходных. Мне нужно хоть что-то, Бетани, — серьезно говорю я, когда она несколько раз моргает. — Пожалуйста, — добавляю я, надеясь, что это сделает ее более сговорчивой.

Она вздыхает, заставляя меня отчаянно захотеть снова прижаться губами к ее губам. — Ты никогда не оставишь попыток спасти меня, не так ли? — бормочет она, выражение ее лица ничего не выдает.

Я никогда по-настоящему не смотрел на это с такой точки зрения, но она чертовски права. Я хочу спасти ее от каждой унции боли, которую причиняет ей этот город и ее родители.

— Определенно нет, — отвечаю я, пожимая плечами, и она кивает.

— Тогда я не буду говорить тебе, что моих родителей никогда не бывает дома по четвергам днем, а задняя дверь всегда не заперта, потому что мой отец считает, что никто не посмеет к нему подойти. Камер тоже нет, но на самом деле тебе не нужны камеры от плохих парней, когда ты сам плохой парень, не так ли? — Ее тон звучит смиренно, но я приму этот фрагмент информации и продолжу с ним.

Теперь с этим придется подождать до следующего четверга, поскольку сегодня я упустил свою возможность, но это даст мне время выработать план.

— Я расскажу тебе скорее раньше, чем позже, но я напугана, Райан, чертовски напугана. — Такое чувство, что эти слова мне приснились, потому что они произнесены так тихо, и у меня в горле встает комок, когда я осознаю, насколько поразительно искренне это звучит.

— Мы собираемся дойти до стадии, Бетани, когда я больше не смогу сдерживаться и двигаться в нужном тебе темпе. Мы собираемся дойти до того, что все настолько выйдет из-под контроля, что мне придется вмешаться, нравится тебе это или нет, и мне нужно, чтобы ты была готова к этому, — честно говорю я ей, и мои слова как будто находят отклик в ее душе. Ее глаза на мгновение закрываются, когда она вздыхает, но когда она снова открывает их, я вижу только смирение.

— Я никогда не хотела, чтобы кровь была на чьих-то руках из-за меня, но я начинаю понимать, что они действительно этого заслуживают.

С этими словами она включает радио, позволяя какой-то инди-рок-группе, которая мне на самом деле очень нравится, играть через динамики. Это способ Бетани уйти от такого тяжелого разговора, и я позволяю ей.

Она ничего не знает о моем прошлом, о моей истории и о том, что Физерстоун обагрил мои руки кровью задолго до того, как это сделала бы она.

Шестнадцать

БЕТАНИ

— Я победил! Я победил! — Хантер ликует, вскакивая на ноги с поднятыми руками. Он бегает по своей комнате как сумасшедший, его светлые волосы развеваются вокруг лица.

Я не могу не улыбнуться его беззаботной радости, даже если он только что обыграл меня в "Монополию". Я даже не была с ним помягче и не делала ходов, которые направили бы его к победе. Он просто уничтожил меня.

— Победителю, победителю, ужин из курицы, — поет он, прежде чем плюхнуться на кровать рядом со мной.

— Ты разгромил меня, Хантер. Я больше никогда не буду играть с тобой в эту игру, — говорю я, надув губы, и он закатывает глаза, когда я убираю фигурки.

— Бетани, ты слишком мягкая со мной, чтобы никогда больше не играть со мной в эту игру, — заявляет он, и он не ошибается. Придурок.