И когда дверь закрылась за Сони, он тихо прошептал:

— Прости, Сони, я действительно не хотел этого.

Да, поистине он не желал этого. Все произошло так спонтанно, что Камал сам поражался тому ужасному происшествию. Будь его воля, он бы не задумываясь повернул бы всё вспять, дабы вновь оказаться в тот самый злополучный день, на том месте, в ту самую ночь, в ту самую роковую минуту… Та самая роковая минута, завершившая исход того рокового случая… Эта самая минута сыграла наиважнейшую роль в жизни малышки, которая в сущности не успела даже чуточку вкусить этой жизни… Он отдал бы все на свете, лишь бы вернуть назад ту самую минуту, которая решила всё, поставив все точки над «i», чтобы во время одуматься, остепениться, исправить, в конце концов, свою зловещую ошибку. Но… позднее раскаяние никогда еще не приносило пользы. Лишь горе и отчаяние отравляло всю душу, еще больше ввергая в пучину безысходности.

***

Камал уехал в город спозаранку. Стоя у окна, Сони проводила взглядом Камала, который с восходом солнца сел в машину и укатил, ни разу не оглянувшись в сторону дома, где, как, казалось бы, мирно спали его обитатели. Сони поразилась, с какой скоростью он собрался и уехал, даже не попрощавшись и не предупредив сына о своем скором возвращении. По-видимому, ему не терпелось улизнуть от них, ради встречи со своей возлюбленной… Вот именно! Со своей ненаглядной любовницей! Всю ночь, небось, она томилась в одиночестве, ожидая его возвращения. И теперь он торопился обратно к ней, в ее объятия, дабы ублажить и загладить свое отсутствие.

Сони поймала себя на том, что ее терзают нелепые мысли и строго, одернув себя, упрекнула за непомерное злорадство, доселе бывшее незнакомым ей. Укоряя себя вновь и вновь, она не могла понять причину злости и глупостей. Что за непонятное состояние?! Что с ней происходит?! Неужели она злится лишь из-за того, что он уехал к своей женщине… Нет! Это просто какое-то безрассудство! Почему какие-то противоречивые чувства овладевают ею? Что же это такое? Ей было невдомёк, как можно было назвать то состояние, в котором она пребывала сейчас, стоя здесь у окна и провожая взглядом уже давно удалившуюся машину. Еще долгое время, не отходя от окна, Сони стояла и бранила себя на чем свет стоит и корила за постыдные домыслы, какие только могли взбрести ей в голову в эту самую минуту. Укоряла себя, даже не зная, за что и зачем, пока не услыхала тоненький и заспанный голосок сына:

— Мама, — протирая глазки кулачками, Джимми жалобно продолжил, — мам, я хочу есть.

Сони протянула руки к сыну, приглашая его в свои объятия, в которые тот незамедлительно вихрем направился.

Крепко-накрепко обняв сына, словно видится с ним в последний раз, Сони нежно поглаживала его спинку, ручки, голову. Прижавшись щекой к его пухлой щечке и страстно шепча ему ласковые слова, как заклинания, она приподняла его и закружила по комнате. Мягкий, заливной, детский смех наполнил комнату, озарив ее светом, отчего Сони тоже присоединилась к нему, весело улыбаясь и щекоча его за бока.

Джимми, упираясь руками ей в грудь, выскользнул из ее цепкого объятия и с громким хохотом, поддразнивая, убежал прочь, призывая на ходу догнать себя.

— Ну, шалопай, далеко не убежишь. Сейчас я тебя догоню, — подыгрывая сыну, направилась за ним Сони. — Я тебя сейчас съем! Выходи, Леопольд, подлый трус.

Заливаясь смехом и наигранным грубым голосом вторя его шуткам, она проходила из комнаты в комнату в поисках сына.

Зайдя в столовую, Сони заметила коленку, выглядывающую из-за угла буфета, стоявшего поодаль от двери. Но, нарочито не заметив это, прошла искать его, в другой стороне просторной столовой.

— Ну и где же ты спрятался, мышонок? — задумчиво произнесла она, приподнимая скатерть и заглядывая под стол.

Раскинув руки по сторонам в знак отсутствия и безысходности, она направилась в сторону шкафчиков, проверяя их содержимое в надежде найти его там. Но удостоверившись, что его нет, она подошла к плите, где стояли кастрюли и чайник. Выбрав самую большую кастрюлю и держась за крышку, она шутливо произнесла:

— А может быть ты здесь спрятался-а? — но и там не обнаружив его, безнадежно вздохнула и услыхала тихий смех позади себя. Резко сделав крутой поворот и рыча, как лев, она набросилась на него, прижавшегося в углу за буфетом и радостно ухмыляющегося. — А-а-а-а, вот я тебя и нашла!

Подняв его изворачивающегося и хохочущего, силком усадив на стул, произнесла:

— Ну всё! Беги умываться, пока я буду готовить завтрак. Давай, малыш, вперед, — и шлёпнула его ласково по мягкому месту.

Джимми все еще захлебываясь от бешеного смеха, выскочил и направился в ванную комнату.

Незаметно пролетел день и наступил вечер.

Поужинав с сыном, Сони продолжила развлекаться с ним, играя в прятки, а когда прятаться уже стало негде, они продолжили, но уже весело бились подушками. Они так увлеклись игрой, что не заметили, как вернулся Камал и, прислонившись к косяку двери, наблюдал за их беспечными забавами.

Неистово щекоча и преграждая путь к отступлению, они наваливались друг на друга поочередно, беря верх над своим противником, кувыркаясь и меняясь позициями. То Сони, облокотившись на локти и пригвоздив Джимми к полу, дразнила его, одновременно целуя куда попало, то сын одолевал свою мать, оседлав ее, как коня, щекотал и заламывал ей руки, то в обнимку вместе укатываясь со смеху, ползли, как подпольщики, гогоча и улюлюкая боевым кличем индейцев.

Их детские забавы так завлекли Камала, что он не решался встревать в эту идиллию, а с любовью наблюдал, не двигаясь с места.

Неожиданно Сони взглянула в его сторону и, застыв на долю секунды, моментально изменилась в лице. Буквально какие-то мгновения в раз перечеркнули все недавно происходившие шалости, и лицо, только что сияющее лучезарной улыбкой, вдруг превратилось в натянутую маску отрешенности и неприступности. Нежно подняв и поставив сына на ноги, она ласково произнесла:

— Ну, всё, малыш. На сегодня хватит. Пора уже спать, делать баиньки.

Надув губки Джимми хотел возразить, но, заметив отца, бросился в его объятия с радостным возгласом:

— Папа!

— Привет, малыш. Как твои дела?

Присев на корточки, Камал с искренней заинтересованностью глядел в его глаза, по-мужски крепко придерживая за хрупкое детское плечо. И с таким же искренним взором полные наивности глаза мальчика сверкали счастьем и довольством, безмолвно отвечая на заданный вопрос. Импонируя чисто мужскому отношению отца, Джимми горделиво выпрямился и, кичась тем, что отец разговаривает с ним на равных, как мужчина с мужчиной, словно моментально повзрослев и без излишних нежностей стал делиться с ним всеми происшествиями дня. Малыш рассказывал каждую деталь, делая серьезный вид, и со стороны в его разговоре и повадках можно было отметить большинство отцовских замашек.

Пока доверительна мужская беседа отца и сына медленно текла своим чередом, Сони успела встать на ноги и привести в порядок свою растрепавшуюся прическу, незамысловато собранную в узелок на затылке. Не желая мешать такой милой беседе, она решила незаметно проскользнуть мимо них. Но не тут-то было. Джимми взглянул на мать и вполне серьезно, почти с гордостью, произнес:

— Мы даже ходили в лес и насобирали грибов. И мама приготовила классный пирог.

— Да-а-а, — удивился Камал, — ну, тогда необходимо срочно его попробовать. Ты ко мне присоединишься?

— Нет. Я съел вооооот таких два больших куска пирога, — Джимми раскинул руки, растопырив пальцы, явно преувеличивая количество съеденного им пирога.

— Сына, поторопись, — пожурила его Сони, — умойся и иди спать. Я приду к тебе пожелать спокойной ночи.

С явным нежеланием, но, все же, покорно склонив голову и не смея пререкаться с матерью, сын поплелся в сторону ванной. Сони с любовью в глазах проводила сына взглядом, одновременно инстинктивно отстраняясь сантиметр за сантиметром от Камала, ощутив, как он выпрямился и встал за ее спиной. Чувствуя напряженно осевшую тишину, постепенно окутывающую их со всех сторон, Сони поколебавшись пару секунд, быстро удалилась.