«Если бы только все простили меня так быстро».

Минерва наблюдала за своим маленьким псевдо-львом на протяжении всего урока. Она видела его в гриффиндорской гостиной бо́льшую часть семестра и слышала о его… семейных проблемах… от Дамблдора. Макгонагалл почти пришла к тому, чтобы увидеть в Гарри одного из своих львят, беспокоилась о нём и поэтому выказала своё недовольство как одному из них. Гарри, похоже, воспринял это иначе, чем обычно — вместо того, чтобы воспротивиться её гневу, он, казалось, подчинился, почти пытаясь спрятаться от её пристального взгляда. Он вдруг показался ей таким маленьким и вскоре снова завоевал её симпатию.

«Думаю, сейчас на него сердится достаточно людей».

Его слабая, раскаивающаяся улыбка, когда она ясно дала понять о своём прощении, полностью покорила её.

«Бедный ребёнок. Он так старается показать, что ему всё равно… если бы только он лучше понимал, как много на самом деле натворил».

Сокурсники, похоже, очень любили Гарри, но некоторые из профессоров — особенно профессор Синистра — и другие сотрудники, кажется, принимали его вызывающее поведение за чистую монету и усложняли ему жизнь. Ничто из того, что Минерва могла сказать в его пользу, не могло противостоять тому факту, что он, как правило, был довольно неуважительным и, кроме того, принадлежал к Слизерину.

***

В конце концов занятия Гарри на сегодня закончились, и всё вернулось, как приливная волна. Всего было так много: едва ему удавалось наконец-то выбросить из головы Снейпа, как он сразу же начинал думать о Калли. В те короткие мгновения, когда получалось сбежать от мыслей о них обоих, вперёд выдвигались Блейз и остальные его друзья, неся свой собственный груз вины. Но в основном Гарри думал о Снейпе. Блейз сказал, что этот человек заботился о нём и… ну… если бы это был кто-то другой, Гарри согласился бы, что все доказательства указывают именно на такой вывод. В конце концов, Макгонагалл не сидела с ним три дня, однако всё равно ему нравилась.

Однако Снейп отличался от Макгонагалл. Той Гарри, может быть, и нравился, но она относилась к нему как к одному из своих львят. Снейп же обращался с ним иначе, чем с другими учениками. Первое объяснение этому заключалось в том, что он ненавидел Гарри и пытался сделать его несчастным… А второе было гораздо сложнее.

«Вся эта чепуха о правилах, которые существуют для моего же блага. А теперь я нарушил правила и чуть не умер. Снейп торжествовать должен, а не злиться».

Но такая логика имела смысл только в том случае, если Снейп действительно ненавидел его. К несчастью для душевного спокойствия Гарри, становилось всё более и более очевидно, что профессор не ненавидит его, и Гарри всё меньше и меньше мог игнорировать это.

«Чёрт. Чёрт, чёрт, чёрт. Разве я говорил, что хочу больше осложнений в своей жизни? Разве мне будет лучше от того, что какой-нибудь взрослый вдруг решил «позаботиться»?

«Мне не нужна опека, — напомнил он себе. — Опека для тех счастливых детей, которые не могут сами о себе позаботиться».

«Это не для меня. Я так долго заботился о себе сам, что мне не нужен кто-то, кто будет нянчиться со мной и меня «защищать». Я не такой, и, более того, я не хочу быть таким. Пусть Снейп найдёт себе кого-нибудь другого, чтобы пожалеть».

На самом деле Гарри не видел, чтобы Снейп заботился о нём из жалости, а мысль о том, что этот человек вдруг начнёт относиться к нему, как к любому другому ученику, почему-то оказалась болезненной — теперь, когда он знал, что это не ненависть.

«Я переживу это. Ему действительно нужно отступить и перестать контролировать меня только потому, что я…»

Гарри попытался остановить эту мысль.

«…важен… для него».

Образ матери, держащей его на руках, снова всплыл в памяти, и, как всегда, у него перехватило горло. Прежде чем мальчик успел что-либо предпринять, чтобы избавиться от этого воспоминания, он будто вновь услышал разговор со Снейпом:

— Почему так важно, что она любила меня, если она ушла? — крикнул Гарри. От ответа Снейпа он растерялся.

— Разве не лучше знать, что кто-то всё-таки любил тебя, Гарри?

Гарри тогда не совсем понял это, и теперь ему пришлось мириться с этим откровением. Просто было… слишком много всего сразу. Как он должен был понять сейчас, нормально ли, что кому-то не всё равно, если он не мог этого понять тогда? Было ли легче осознавать, что Снейп не ненавидел его, а… заботился о нём?

«Моя ма… миссис Поттер — это другое. Её больше нет, чтобы… беспокоиться обо мне. А Снейп есть».

А ведь у Гарри отработка со Снейпом менее чем через три часа.

«Слишком скоро. Это будет слишком скоро. Как мне теперь вообще к нему подойти?»

Северус Снейп в бешенстве нёсся по коридорам подземелий — вверх по одному, вниз по следующему. Маркус Флинт больше не был капитаном команды по квиддичу. Его уже даже не было в составе команды. Он остался в школе на испытательном сроке и получил отработки до конца времён. Но он по-прежнему был в Хогвартсе. Чёрт возьми, как школа может быть такой продажной?!

Выгнать студента из Хогвартса не так-то просто. Исключение должно получить одобрение Министерства, в особенности Совета попечителей. Так что было почти невозможно отчислить ребёнка из какой-либо влиятельной семьи без молчаливого согласия с её стороны. Неудивительно, что мистер Флинт не одобрил отчисление своего сына.

«Очень жаль, — подумал Северус. — Он всё равно уйдёт. Вопрос только в том, обойдётся ли без камер в Азкабане».

Наконец Северус вышел в коридор, где в углу шептались Фред и Джордж Уизли, а рядом с ними стояла большая, тяжёлая на вид сумка.

«Это то, что надо, — осенило Северуса. — Да. Практически идеально, если правильно рассчитать…»

Разумеется, он должен соблюдать правила приличия.

— Господа Уизли, следуйте за мной. Сейчас.

Они безропотно подчинились и вскоре сидели в удивительно удобных трансфигурированных креслах в кабинете Северуса, гадая, что же, собственно, происходит — по-видимому, им придётся что-нибудь отскребать.

— У меня есть… предложение для вас обоих.

Настроение близнецов тут же изменилось. Один из них скептически приподнял бровь и откинулся на спинку кресла, в то время как другой, стараясь показаться безразличным, положил ногу на ногу и заговорил за них обоих, великолепно изображая невозмутимого бизнесмена.

— Мы слушаем.

— Пожалуйста, сделайте кое-что, но осторожно. У меня есть проблема, с которой, полагаю, вы могли бы мне помочь. Видите ли, есть некоторая информация, которой я не могу свободно поделиться с определёнными лицами. К ним относятся все ученики Школы Чародейства и Волшебства Хогвартс. Есть также определённые действия, которые я не волен совершать как взрослый и как профессор упомянутого почтенного учреждения. Вы оба, естественно, свободны от указанных ограничений. Вы понимаете, что я имею в виду?

— Чётко и ясно, — ответил Джордж. Близнецы были серьёзно заинтригованы. Профессор никогда раньше так с ними не разговаривал: на самом деле он редко просил кого-то о чём-то. Кроме того, они были совершенно уверены, что Мастер зелий ненавидит их. Неужели он действительно просит об одолжении?

— Очень хорошо. Помня о наложенных на меня ограничениях, я прошу вас внимательно выслушать, как я описываю некую — чисто гипотетическую — ситуацию.

— Ладно, — выдохнул Фред. Звучало заманчиво!

— Прекрасно. Предположим, что некий ученик моего факультета — скажем, для убедительности, некий весьма известный первокурсник — несколько дней назад попал в лазарет с очень серьёзными травмами, нанесёнными другим учеником…

Фред и Джордж затаили дыхание, сообразив, что речь о Гарри.

— Предположим, опять же гипотетически, что некий профессор — назовём его уродливым сальноволосым мерзавцем…