Под маской мои губы растягиваются в широкую улыбку, что с каждой секундой становится все шире и шире, выходя за пределы возможностей материального тела, а плоть под одеждой стремительно обращается Тенью, переводя меня в боевую форму. Скорость, сила, мощь колдовства растут столь же стремительно, сколь быстро истончается воля, удерживающая меня от падения в безумие. К визгу с воплями дорвавшихся до бойни Теней присоединяется мой собственный смех.

Лезвием под сердцем колют активировавшиеся контракты, призывая две оставшиеся Старшие Тени, ради призыва которых пришлось временно покидать городские стены. Огромная теневая простынка, напоминающая помесь матраса и гигантских челюстей, взмывает под потолок, а из ее тела начинают бить десятки теневых то ли щупалец, то ли копий. И в такой тесноте даже столь мощная защита, какую дарует своим детям Спираль, не позволяет отразить все удары.

Слева и справа от меня появляются две здоровенные, - метров десяти в длину и толщиною в мою ногу, - теневые змеи, даже, скорее, кобры. Капюшоны их раздуваются, а из пастей вылетают комки черноты, пробивающие плоть и камень. Каждая из этих тварей едва ли равна силой полноценной Тени, но их мощь совсем в другом.

Во-первых, их не две, а три: просто третья, размером с небольшого ужика, обмоталась вокруг моего предплечья, желая, но не смея, вонзить в меня свои клыки. Во-вторых, умереть эти триединые твари могут только вместе, если разрушить одновременно все три тела, в одну единственную короткую секунду. А до тех пор они будут восставать вновь и вновь, пока есть хоть капелька резерва.

Из тел заблудших не течет кровь, только редкие капельки, которые Тропы не успевают отобрать, нет и выпадающих кишок и запаха дерьма, - откуда последнему взяться, если искаженные годами ничего не ели? - но, несмотря на эти детали, сие место напоминает настоящую бойню. И в такой атмосфере триединым совсем не сложно найти себе источник пополнения сил, чем они с удовольствием занялись.

Из последних сил удерживаю желание рвануть туда, в гущу битвы и рвать, терзать, испивать и отбирать - творить то, что говорит мне Тень во мне, творить то, что принесет мне могущество и силу. Даже если я оставлю без прикрытия свой отряд, их защитят выполняющие мою волю Тени, которые и так-то не смеют мне перечить, а после того, как я принял Форму, они не посмеют даже коснуться того, что я отметил своей добычей.

Я стою на месте больше из нежелания еще сильнее расшатывать психику, а не из опасения за их жизни. С другой стороны, мое стояние на месте и качественная защита позволяют вывести свои дистанционные атаки на тот уровень, когда уклонение уже не помогает, каким бы противоестественным оно ни было. Не часто мне выпадает возможность поработать по многочисленным движущимся и отлично защищенным мишеням, при этом находясь в относительной безопасности, будто в дорогом и качественном тире.

Мелькают метаемые Гестией зелья, часть из которых таки возвращается обратно, расплескиваясь по поверхности полностью проявленного купола цитадели. Сверкает шпага Лосия, когда Ганс подводит очередного латника под удар его клинка, звучно бьет по откату Валериум, в такой тесноте просто не имеющий шансов промахнуться. Бьют по куполу вражеские маги, а их удары, как и атаки бойцов ближнего боя, всегда смертельно точны и бьют они только в слабые точки. Одна за другой развоплощаются с визгом мелкие Тени, сдерживая удары. Почти гаснет любой свет, а алхимические факелы, что должны сиять ярче солнышка, едва разгоняют наполненную мечущимися Тенями темноту, в то время как пылающие лужи огненного зелья одна за другой просто гаснут.

В один миг в воздух взлетают десятки мелких флакончиков со все тем же солнечным зельем. Эти сияют даже ярче факелов, пусть и недолго. Зато этого времени хватает мне - теперь, несмотря на сгущающиеся черные краски, вокруг пляшут целые хороводы теней. Обычных, двумерных теней. Волею моей, они совсем недолго остаются обычными, быстро и решительно растягиваясь, становясь острыми, объемными, злыми и холодными. Десятки теневых копий, лезвий, сетей, клинков и прочей не слишком сложной и затратной, но очень быстрой и смертоносной мишуры бьют со всех возможных направлений.

Спираль дает своим твореньям многое, но даже этой силе не дано совершить невозможное. Все больше отсеченных конечностей, не дающих крови, все больше тихих стонов, едва различимых за грохотом стали и чар. Стонов не болезненных и даже не удивленных - просто то, чем стали преданные своей Империи и преданные ею же латники, помнит, что когда-то раны значили для них боль. Они и сами не знают, зачем реагируют на эти раны, следуя остаткам еще не выветрившихся инстинктов, что не вытравили из них даже века их страшного в своей бесконечности странствия.

С неслышным шелестом открывается проход прямо за спинами моего отряда, которые прижались к стене, атакуя навалившихся на купол искаженных. Этот выпад Лабиринта нельзя было заметить, нельзя ощутить, но чувство опасности сработало там, где спасовало даже ясновидение. Причем у всех нас одновременно. Туман Гестии подарил первые мгновения жизни, пусть даже это и стоило ей болезненного стона, а ведь она, даже получая раны, всегда хранит молчание! Вторым среагировал Лосий, которому надоело экономить небесную синеву. Парень высунул из-под купола лезвие шпаги и запястье, дождался того мига, когда Гестия уберет под защиту цитадели остатки своего тела, а потом выпустил все имеющееся разом.

Этот удар был отражен - нам в спину вышла элита пропавшего корпуса. Все до единого с непростыми классами и высокими уровнями, которыми они обладали еще до того, как их изменило. Они отразили удар, заставив его уйти вверх, скрывшись в появившемся на потолке туннеле, но это выиграло нам какую-то секунду, за которую в дело успел вступить я.

Первую теневую стену они пропороли почти не глядя, чтобы упереться в еще три таких же, каждая из которых ощетинилась шипами и мечущимися в хаотичном порядке плетьми. А стоило только пасть и им тоже, как вперед понеслись тараны и сети, бьющие один за другим, без перерыва, на истощение резерва. Первые из них последовали той же судьбе, что и небесный вал Лосия. Удары, в иных ситуациях могущие вбить в землю лесного великана, разметав его мясным фаршем, просто отклонялись, уходили в никуда под равнодушными взглядами офицеров в ржавых доспехах.

Но каждый следующий отворачивал в сторону медленнее, успевал подлететь ближе, а я не собирался останавливаться. Заблудшие не могут устать, но их скорость реакции и создания техник все же ограничена вместилищем. А у меня эти параметры оказались выше. То ли десятый, то ли пятнадцатый таран достиг тела бессменного командора, смяв и разорвав его, а все новые удары били и били, били напрямик, не давая ни опомниться, ни отступить.

Будь у них хотя бы лишняя секунда, возьми я передышку хоть в один удар сердца, будь мой резерв не столь полон, а зелья в крови послабее, то они бы ушли. Каждый ступил бы на свою тропу и один шаг унес бы их от моего гнева. Вот только я им этого времени просто не дал, одного за другим превратив в бескровную взвесь - даже размазанные в кашицу они почти не выпускали крови.

Сердце сорок третьего латного корпуса исчезло, обретя покой. Пал командор, пал главный чародей и знаменоносец - в эту атаку пошли действительно лучшие из того, что дети Спирали могли на нас бросить. И они встретили свой конец, обретя его веками позже того момента, когда они о нем молили, молили сильнее всего на свете.

И, в какой-то миг.

Я чувствую это.

Этот слом.

Печать, проклятие и благо Тавимарка, вершина темной ритуалистики, пала раз и навсегда. Теперь пути назад уже нет, да и не может быть, а судьба города зависит только от одного конченного Героя-Дурака и его команды идиотов. Несмотря на дикое давление на мозги, несмотря на опасность ситуации, я не могу сдержать вздоха облегчения, пусть даже у моего тела сейчас нет легких.

Теперь уже поздно передумывать, нужно только идти вперед и делать то, что ты когда-то поклялся себе делать, если никто кроме тебя этой работы брать не желает - заканчивать сказки.