С мерзостным флером Пекла он сталкивался не единожды, пусть больше с доменами Уныния, Лени или Агонии, да и сам масштаб столкновений этих был, судя по волнам энергии по всей столице, куда более скромным. Тем не менее, тактика уже давно вбита в подкорку, как и любая другая - нет под небом Алурея противника, которому Барон не знал бы способа обломать рога, зубы и прочие выступающие органы.

Связь активирована и с глухой злобой он осознает, что часть из расквартированного состава уже никак не спасти - мертвы или умирают. Это ему яду подсыпать не стали, а вот против его подчиненных именно отраву большей мерой и применяли, лишь в одном случае из трех пытаясь провести устранение физически. Злоба его только растет каждую секунду, но направлена она не на врага, который просто враг и чувств Командора недостоин, а на обосравшихся и позволивших убить себя дуралеев, что дали навеянной неге и похоти обмануть свой разум. Как тот, кто их обучал, подготавливал и лепил из этих салаг настоящих солдат, он имел полное право на подобное отношение.

Впрочем, опозоривших его науку было все же меньше, чем тех, кто эту науку усвоил, а уж его предупреждение и своевременное усиление позволило почти трем четвертям расквартированных бойцов выжить и ударить навстречу. Короткую стычку в кулуарах и банкетных залах пережила едва ли половина, но это все равно лучше, чем ничего. Особенно если приплюсовать к его собственным птенцам остальных бойцов, которых в комплексе отдохновения, специально для военных корпусов предназначенном, хватало.

Командор сбрасывает очередную попытку вскрыть его разум каким-то приворотом, снова усиливая своих бойцов, когда легкое давление флера сменяется изощренной техникой контроля, но вот остальных "союзников" прикрывать некому. Часть из них начинают веселую оргию прямо там, где стояли, пытаясь затащить в нее еще и людей Барона, но куда больше тех, кто поднял оружие против незатронутых подчинением. Как же хорошо, что свою славную сотню он приучил не расставаться с вверенными им боевыми жезлами или свинцестрелами даже в сортире - нашлось чем отбиться от вооруженных чем придется контролируемых.

Но все это, конечно, хорошо, если бы не невидимый глазу и чувствам контролер или несколько - кто бы ни ткал паутину страсти для всего комплекса, но уровнем этот кто-то не слишком уступал даже ему, Барону, не говоря уж о простых и не очень отдыхающих. Разум его по-прежнему остер, но если он хоть что-то понимает в тактике (а он понимает!), то продавшаяся дьяволам сволота просто обязана...

Падение лицом в пол.

Перекат в боевую позицию.

Сумасшедше быстрое опустошение барабанов обоих свинцестрелов, одновременно с попытками избежать встречи с едва видимым полотном полупрозрачной ткани. Он понятия не имел о природе этой техники, а все предчувствия молчали вместе с интуицией, но все то же тактическое понимание утверждало - чем бы эта заготовка ни была, она обязана захомутать даже его, чего нельзя допускать. Воспользовавшись его рабской верностью и связью с подчиненными... будет нехорошо для всей столицы, не только для обороняющихся в этих стенах.

В голове проносится какое-то странное раздражение и даже легкая обида - его противница, а он не сомневается в половой принадлежности врага, сильна и, вне всяких сомнений, достойный противник, но для кого-то с его потенциалом просто необходимо нечто сильнее. Убить, а лучше покорить до того момента, когда он сможет развернуться во всю мощь, опереться на свою самую большую драгоценность, пусть даже отнятую, но все еще его ждущую! Только так, без попыток играть в поддавки! Осознание того, что его недооценили, не восприняли достаточно опасным, вызывает уже не злость, а настоящую ярость, кипящую и выплескивающуюся через край.

Снова вспыхивает пространственный артефакт, выпуская наружу десяток амулетов, формирующий висящий в воздухе экран, пуская линии иллюзорного света между деталями механизма, указывая на точку пространственной свертки, где спряталась его противница. Амулеты выгорают, но заставляют ее выпасть в реальный мир - обнаженную, покрытую татуировками и слоем мужского семени, с безумными глазами и прекрасным лицом. Смотрящую прямо на него, полуодетого, держащего в руках два разряженных свинцестрела.

Она напичкана силой по самые брови, усилена сотнями жертвоприношений и сумасбродных оргий, она может повелевать чудовищными объемами силы, а аура порока легко обратит ее комнатной собачкой хоть целую штурмовую армейскую сотню лишь за один взгляд ее сияющих глаз. Ее тело и суть терзают множество даров, как разовых, так и перманентных, ее мощь в этот день, день ее триумфа, превосходит все ранее сказанное на две головы. А против нее выступает лишь стареющий и спивающийся полоумный солдафон, железные зубы которого давно вырвали указом Императора и божественными запретами. Он сейчас даже своих людей между собой и ей поставить не может, пребывает в самом неблагоприятном для себя положении, уже растратив большую часть сохранившегося с лучших дней арсенала.

Ему нечем ответить на ее ласки, нечего станцевать в ответ на ее движения - он уже обречен, несмотря на сравнимый уровень и множество титулов. Потому и послали ее одну, ибо не было нужды в большем - железные клыки, железное сердце, железный разум... все это из него и вправду изъяли, оставив только оболочку, для планов Господина почти не опасную.

С восторженным смехом она укрывает себя коконом из опороченных душ, полупрозрачными латами, что состоят из страстно совокупляющихся призрачных тел, после чего стремительным выпадом сближается со своей жертвой. Даже обессиленный и выброшенный на свалку собственными хозяевами, он остается великой цены трофеем, который она завоюет и возьмет прямо сейчас, стоит только ей коснуться его тела и сути. Ради такого наслаждения можно и выделить минутку, отвлечься от неотвратимо выигрываемой ее подчиненными битвы.

Ну, максимум на две минуты, если выносливости этого бодрого старичка хватит допить на второй заход.

Тридцать секунд спустя начала их схватки накоротке, Барон сплюнул на распотрошенный шальным магическим ударом пол кровавый сгусток и, зайдясь в мерзком кашле, с трудом сдерживая рвущийся из глотки стон, последний раз пнул лишенное всех конечностей и головы тело своей противницы. Во рту стоял мерзкий вкус зелий и крови, в голове гудело, да еще и постоянное давление Похоти действовало на нервы.

Лишенные координации главной направляющей единицы культисты, уже не имеющие на своей стороне ни эффекта внезапности, ни даже поддержки задурманенных убитой им сукой бестолочей, неотвратимо заканчивались, так что Барону оставалось только подождать, пока его найдут и подберут верные люди. Потому что сам он ходить мог с превеликим трудом да и то, недалеко, если не сказать под себя. Последняя ответка культистки не расплескала его внутренности по стенам только потому, что он успел снести ей половину черепа мигом ранее, но даже так его задело едва сформировавшейся ударной волной, приложив многострадательной спиной прямо об один из перевернутых их сражением стульев.

- Дерьмо. - Голос его звучит глухо и сухо, словно непривычно, ведь слишком он нырнул в полководческие умения, вообще не используя слова. - Дерьмо собачье.

После интенсивного использования той же цепи командования любые попытки вести нормальную беседу будут затруднительными - профессиональная болезнь всех командирских классов. Успеваешь настолько привыкнуть к тому, что слова слишком длинные, громоздкие и вообще не нужные, что не сразу вспоминаешь, зачем они вообще нужны и как ими пользоваться. Те, кто слишком глубоко заплыл в эту реку, и вовсе становятся какими-то странными пародиями на нежить: вроде и живой, дышащий, а эмоций и человечности примерно столько же, как в ином личе или умертвии.

Спустя некоторое и весьма долгое время, какое он провел в восстановительной медитации, его осторожно подхватили под руки и вывели на улицу, где уже происходил импровизированный военный совет. Он бы куда дольше приходил в себя, если бы почти все травмы не исцелило возвратом самого Времени, произнесенным и воплощенным самим Императором, оставив только фантомные боли и очень сильную моральную усталость - пришлось выложиться до того уровня, когда даже сила Вечности не могла излечить полностью.