Я прикрыл глаза, чтобы разобраться толком в ощущениях. Слабый ток пронизывал всё тело, обжигая кожу и сводя дрожью мышцы под ней, - но он был лишь отголоском поглотившей меня энергии, пропитавшей мою плоть и превратившей её в нечто, почти неразрушимое. Не понимая, как, я чувствовал эту полуразумную машину, - одну из защитниц Центральной. Я стал её частью, слился с ней, - и, что гораздо важнее, мог ею управлять.

Одно мысленное усилие, - и я уже парил высоко над полом зала, напротив тоже поднявшегося в воздух Ньярлата. Тот окончательно сбросил человеческий облик, обратившись в сгусток живого звездного пламени. Меня палил его мертвенный жар, но мне казалось, что из этого синеватого облака тянет ледяным холодом, обжигающим сильнее любого огня, - холодом смерти. Теперь я чувствовал сущность этого существа, - оно было старым. Таким старым, что ничьи жизни уже не имели для него значения, кроме жизней столь же древних существ, ровесников... если не мироздания, то этой галактики. И оно не было цельным, - я словно смотрел в бездонный зеркальный колодец, из которого поднимаются, пока ещё невидимые...

Все мои желания и стремления слились в один ослепительный луч, родившийся в огненном ядре машины, и пронзивший завопившего Ньярлата. Тот вспыхнул, распался и исчез, но я продолжал полосовать туманную пустоту, чтобы не дать чудовищу опомниться и добить его до конца...

Я остановился лишь заметив, что призрачный туман, оставшийся от Ньярлата, заполнил уже весь зал и начал сгущаться вокруг машины, мгновенно уклоняясь от кромсающего его луча. Я понял, что нужно бежать, - пока Ньярлат вновь не принял формы, в которой мог убивать.

Выходов из зала не было и я направил машину прямо на свод. Металл расступился, как вода, а потом сомкнулся зеркальным пузырем. Через несколько секунд я выскочил в кубический зал-шлюз, ещё через минуту миновал туннель и поднялся над поверхностью Центральной.

Здесь уже не было воздуха и лишь сфера силового поля удерживала его остатки внутри машины. Создатели защитника не думали, что его сможет оседлать живое существо, и этой горячей, вибрирующей от гула среды для меня могло хватить самое большее на сутки. Если за это время я не доберусь до мира с годным для дыхания воздухом - я умру.

Я знал, что не успею добраться до Ленгурьи, но тут же устыдился этой мысли. Пусть я был совершенно ошарашен случившимся, пусть я ничего не понимал, пусть я до смерти боялся, - я не собирался отступать, и направил машину прямо к Воротам, движимый наполовину страхом, наполовину надеждой. Ньярлат уже мчался за мной и неизбежно настигнет... если я не войду туда, куда за мной не посмеет последовать даже это бессмертное существо...

Я чувствовал, как стремительно нарастает поток пронизывающей силовое поле радиации, но уже не мог повернуть назад, - гравитация Ворот оказалась слишком сильной. Я понимал, что очень скоро погибну, я уже ощущал это, но не хотел умирать просто так. Раз мне суждено умереть, - я прежде сделаю всё, что смогу.

Время, казалось, перестало течь, падение растягивалось до бесконечности, словно на границе черной дыры. Полыхающая поверхность Ворот приближалась. Они были столь огромны, что глаз не мог охватить всю их безмерность. Я сознавал окружающее лишь отчасти, словно во сне, - впрочем, это бесконечное падение действительно походило на сон. Я взмок и задыхался от жары, пот тек по спине и животу, мышцы ныли от напряжения, - но, благодаря структурному полю, я мог держаться, и чувствовал, что смогу держаться ещё долго.

Правда, у меня начала кружиться голова, потом заболели глаза, и я закрыл их. Чувств машины вполне хватало, чтобы управлять ею. Впрочем, когда поверхность Ворот надвинулась вплотную, я вновь поднял ресницы, чтобы ничего не упустить.

Теперь Ворота превратились в сплошное море полыхающего света, - уже лишь одна из их граней была видна. Свет ослеплял, но чужими, не своими чувствами я ощупывал эту громадину, оказавшуюся выше понимания. А позади я ощущал Ньярлата, и знал, что тот не откажется даже от безнадежной погони. Это радовало меня. Пока Ньярлат гнался за мной, он поневоле оставлял Вэру в покое. И я постараюсь, чтобы погоня оказалась долгой.

15.

В последний миг мне невыносимо захотелось закрыть глаза, но я сдержался, хотя тело задрожало от напряжения. Пускай мне суждено умереть, - но я не хотел терять ни секунды впечатлений, тем более, из-за страха.

Когда я врезался в полыхающую стену, та вдруг исчезла, провалилась в бездонную пустоту. Я увидел колодец со стенами из струящихся потоков света и тьмы. Вопреки всем законам перспективы, они не сходились, а, непрерывно проваливаясь, параллельно уходили в бесконечность. Я не мог смотреть на это невозможное явление, и к тому же, вдруг ощутил невыносимое стеснение, - словно плыл сквозь невероятно плотную жидкость. Ещё через миг я понял, что это правда.

Ворота Соизмеримости не были воротами в обычном смысле этого слова. Скорее, их можно было назвать воротами внутрь пустоты, преображающей купелью, в которой тела освобождались от физических уз внешнего мира. У меня не было ни нужных слов, ни нужных понятий, чтобы описать это явление. Я попал в пространство с иными свойствами, нежели обычное, точнее, в иную часть обычного пространства, сжатую его давлением в узкую трубу, чьи концы были закреплены Воротами. Чтобы она не схлопнулась мгновенно под этим невообразимым давлением и Ворота не превратились бы в две черные дыры, трубу наполнили несжимаемой жидкостью, плотной, как атомное ядро, но прозрачной для материальных тел, потому что она состояла из нейтрино. Тем не менее, и сам Туннель, и летящие в нем тела были прозрачными для внешнего мира, - настолько прозрачными, что их между Ворот ничем нельзя было обнаружить.

Я понял это в один миг, - прежде, чем сознание отключилось, не справившись с чудовищной нагрузкой. Но мои руки не разжались и оцепеневшее тело всё ещё крепко держалось внутри машины, подгоняемой импульсами отступившего на уровень инстинктов и снов, но ещё не сдавшегося мозга.

1.

Я так никогда и не узнал, что же из того, что грезилось мне, пока моё тело блуждало внутри пустоты, было правдой, а что - видениями моего смятенного мозга. Это был не простой сон, точнее - совсем не сон. Я потерял сознание, но как-то продолжал осознавать происходящее - так, как это бывает во сне, когда мы перед пробуждением иногда понимаем, что спим, и можем выбирать свой путь в стране снов. Так было и со мной. Я не осознавал всей серьёзности своего положения, вернее, осознавал её смутно, как в кошмаре, когда давящий страх скрывает свой источник так же, как дым скрывает пламя.

Я падал, мчался в бездонном колодце со стенами из потоков света и тьмы. Они струились, завивались, исторгаясь из того, что в обычном пространстве было бы точкой, где сходятся параллельные прямые. Только...

Здесь они не сходились. Я не мог смотреть вперед, на это место. Мой взгляд был устремлен несколько в сторону. Я чувствовал, что есть вещи, на которые просто нельзя смотреть, - иначе моё сознание, рожденное в пространстве с иной геометрией, не выдержит. Впереди была как бы серая пустота, слепое пятно, из которого падали тени и свет, но пустота твердая, отталкивающая, отводящая глаза. Иногда, на ничтожное, бесконечно краткое мгновение она исчезала, открывая непереносимую реальность мира, - мира, где параллельные прямые никогда не сходятся на потеху трусливому сознанию. Какой-то миг я парил в этой бесконечности, понимая её, и это было удивительно прекрасно. Но память не могла вместить этого понимания, и оно ускользало, оставляя лишь дразнящую тень, - даже не воспоминание, а тень воспоминания, какую оставляют сны, забытые при пробуждении.

Я не знаю, сколько длился этот невероятный сон. Это было мгновение, или вечность, или вечность, сплетенная из мгновений, - кто знает? Я чувствовал, что падаю, чувствовал мчавшегося за мной Ньярлата, но уже не боялся, что он меня настигнет. Здесь, в этом пространстве, не было такого понятия, как погоня или обгон, - только движение. Мы словно вмерзли в бесконечно длинную цилиндрическую глыбу льда, стремительно скользящую по ярко освещенному туннелю. Точнее я не могу передать это ощущение, не моё собственное, а ощущение машины, которую я оседлал. Я ощущал и её, но теперь как-то смутно. Отношения наших сознаний перешли на новый уровень. Я был только глазом, выбирающим путь, но зрение стало лишь одним из множества моих чувств. Самое странное из них - я, словно вмороженный в мчащуюся глыбу льда, в пустоту, затвердевшую, словно кристалл, ощущал второй такой же поток, текущий навстречу. Они неощутимо пронизывали друг друга, и то, что они несли, никогда не могло столкнуться. Две этих пространственных реки в то же время непостижимым образом были одной, текущей вне обычных измерений.