Никто не обращал внимания на него, - все смеялись, говорили, пели, вокруг повсюду мелькали лица, руки, висел гвалт, - словно на огромном птичьем базаре. Вода у берега буквально бурлила от массы купающихся.

- Не хочешь купаться, хочешь сразу...? - спросила девушка.

Элари смутился, чувствуя тепло на щеках. В безалаберном приюте Председателя мальчишки и девчонки всегда жили вместе, и опыт отточил хитрости чувственных удовольствий. Уже в пятнадцать лет он узнал их все. Там у него было несколько девушек, - и они не слишком огорчались, когда он уделял внимание то одной, то другой. Потом всё как-то само собой закончилось. Его подруги выросли и покинули приют, он сам вышел на волю и жил один целый год, - пока не наступил конец...

Голова у юноши кружилась, всё вокруг казалось ему нереальным. Он тупо смотрел, как девушка разорвала платье и сбросила его на песок. Под ним ничего не было. Когда крепкое нагое тело плотно прижалось к нему, Элари смог подумать лишь о том, как она намерена идти домой, - не в таком же виде?..

Девушка расстегнула его пояс и начала сдирать с него тунику. Элари не сопротивлялся. Запутавшись в скользкой зелёной ткани, он спешил выбраться из неё, и, когда туника соскользнула с него, сам избавился от плавок. Потом...

Он не представлял, что сможет делать такие вещи в шумной толпе и ощущать при этом дикое, сумасшедшее удовольствие. Впрочем, на них смотрели уже немногие. Потом рядом с ними оказалась ещё одна пара, и они пытались превзойти друг друга в страсти и выносливости...

Потом Элари заснул, мирно улыбаясь и обнимая песок. Ему казалось, что всё это происходит во сне, и его сон был неотличим от реальности.

4.

Его разбудил крепкий пинок в зад. Элари вскочил, дико озираясь. Уже совсем стемнело и синий свет уличных фонарей сочился на пляж через тучи листвы. Все вокруг собирались и шли куда-то. Девушка исчезла без следа. Юноша вспомнил, что на нём из одежды осталась лишь грива волос, - и присел, судорожно сжавшись, нашаривая свою тунику и сандалии, - они тоже исчезли. Вокруг него стояло несколько парней - они дружно заржали при виде его беспомощного смущения. Элари медленно поднялся. К таким вот вещам ему было не привыкать.

- В чём дело? - неожиданно ровно спросил он, и смех как отрезало, - наверное, от удивления.

- Парад, - наконец сказал один из парней. - Все идут смотреть. Пойдешь с нами?

- Где моя одежда? - спросил юноша.

- Иди так, - хихикнул кто-то.

- Где одежда? - его тон и злые сузившиеся глаза сбили веселье шутников, - кто-то бросил ему его смятую тунику.

- Пояс! - натянув её, потребовал Элари.

Застегнув его, юноша усмехнулся. Серебряный поясок, - он подобрал его в разбитой витрине ювелирного магазина, - слишком ценная вещь, чтобы её отдали просто вот так, особенно сейчас, когда все запреты пали... но они все всё же были люди...

Кто-то дружелюбно хлопнул его по плечу. Элари улыбнулся в ответ и пошел к улице, - вместе со своими новыми друзьями.

Вдруг он вспомнил, что не узнал имени той девушки - и уже никогда не узнает.

5.

Парад не произвел на Элари никакого впечатления, - зажатый в сплошной массе тел, он видел лишь вытянутые шеи нетерпеливо толкающихся людей и слышал рёв толпы. Но потом, когда началось стихийное шествие, он, неожиданно для себя, оказался в самой его гуще. У него не было никакого оружия, - как, впрочем, и у большинства его соседей. Лишь немногие несли самодельные копья из арматурных прутьев. Но у всех глаза светились, словно у зверей, и все стремились на юг, - туда, где есть враги, которых можно убивать.

Элари было жутковато оказаться в этой орде, - но, в то же время, ему очень нравилось ощущать себя её ловкой, сильной и безжалостной частью. Ему казалось, что стоит им только добраться до сурами, он будет убивать их голыми руками, как те парни и девушки убили их шпиона... Казалось, что их поход ничто не сможет остановить, - но, наткнувшись на стену солдат в конце проспекта Председателя, толпа смешалась и стала тихо расходиться. Вновь оставшись в одиночестве, Элари бездумно побрёл назад. Ему хотелось спать, голова у него кружилась, и он воспринимал окружающее лишь отчасти, - как, впрочем, и большинство в этом живом потоке.

Ноги сами несли его к Емс-Самзе. Он не сразу понял, что глухие раскаты, - это не шум в ушах, не гроза, а залпы орудий, - армия сурами начала штурм города. Это словно подхлестнуло юношу, туман в голове стал постепенно рассеиваться. Он ускорил шаг.

Перед воротами парка он замер. Там по-прежнему толпилась молодежь, горели костры. Там пели, танцевали, занимались любовью, но уже исступленно, как бы через силу, - те, кто не смог найти забвения в войне.

Элари вдруг стало страшно. Там почти ни на ком не осталось одежды, - ни на парнях, ни на девушках. Ему хотелось скинуть и свою, и войти туда, чтобы...

Элари встряхнул головой и сжал зубы. Он - сильный, он ещё может уйти на берег западного моря, когда здесь всё будет кончено. А они... Айскин не смел их осудить. Но он не мог к ним присоединиться.

Он усмехнулся и пошел наугад по полутемной боковой улочке. Массивы зданий скрыли зарево пожаров в низовье реки, но дым плыл над крышами и Элари заметил, что с неба стал падать тонкий, почти неощутимый черный пепел. В воздухе повис острый, будоражащий запах гари.

1.

Старый Замок был действительно старым. Его построили адепты какой-то давно забытой религии, искавшие убежища в дикой тогда долине, - больше трехсот лет назад. Сейчас в нём размещался молодёжный центр, являвшийся, по сути, отделением ЧК. Но пришла пора вспомнить о его исходном назначении...

Здесь Элари оказался не у дел. Он не был военным, а его профессия (его работа в посольстве Жителей Пустыни состояла из надзора за системой вентиляции и болтовни с Суру) потеряла уже всякое значение. Он с радостью ушёл бы в Емс-Самзу, - если бы его в неё впустили. Но у её входа стояли совсем незнакомые ему солдаты, так что оставался только Замок...

Вчера вечером он долго и бесцельно бродил по городу, пока не оказался здесь, привлечённый скоплением молодёжи. Он смутно помнил, как все жадно ели и пили в большом, ярко освещённом зале, охваченные мутным, лихорадочным возбуждением. Потом он вдруг оказался в маленькой и совсем тёмной комнате с какой-то девушкой. Они заперли дверь и полночи занимались любовью, забыв обо всём, кроме друг друга. Потом Элари забылся мёртвым сном, а поутру обнаружил себя нагишом на диване, - с ободранной до крови спиной и такой ломотой во всех мышцах, словно ночь напролёт таскал камни. Его тело словно превратилось в сосуд из тонкого стекла, набитый ватой. Пришлось залезть под ледяной душ и стоять под ним едва ли не полчаса, чтобы прийти в себя и вспомнить, как он здесь оказался, - и ещё полчаса он потратил, чтобы привести себя в относительно приличный вид. Элари не помнил, где в последний раз видел свои сандалии. Он нигде не смог найти новых, - и, если на то пошло, вообще никого. Замок вымер, все его многочисленные обитатели исчезли, словно сон, и он уже начал сомневаться, что они вообще были.

Наконец, он наткнулся на остатки вчерашнего пиршества и жадно набросился на них, не брезгуя и объедками, - его терзал волчьий голод. Потом Айскин возобновил свои поиски, - и, наконец, забрёл в радиостанцию. Один из приемников всё ещё был включен. Там, в одиночестве, присев на спинку кресла, он слушал невеселые сообщения о решающей битве Айтулари.

Основу защищавшей Лахолу группировки составляла 2-я ударная дивизия. Сейчас она насчитывала шестнадцать тысяч солдат, пять тысяч вооруженных ополченцев и около двух тысяч бойцов сил безопасности, но тяжелого оружия не хватало катастрофически. На вооружении имелось 30 старых счетверённых зениток, 12 пятидюймовых гаубиц, 6 лёгких ракетных установок, 5 речных канонерок и 16 десантных катеров, - каждый на двух моряков и 20 солдат в полном снаряжении. Им противостояло примерно семьдесят тысяч сурами, и исход боя легко было предсказать. На рассвете сурами прорвали наспех возведенные укрепления и теперь почти беспрепятственно двигались к городу. Элари пытался представить, как это происходит. Укрепления наверняка выглядели грозно, - но под натиском сурами стены обваливались, пылало пламя, раскалывались, как орехи, черепа солдат, - и в бреши врывались черные полчища. Немногочисленные уцелевшие защитники отходили в беспорядке и спешке. Юноша сидел, словно в бреду, - его мир рушился, а он - он ничего не мог сделать.