Он тут же смутился, поняв, что вовсе не хочет, чтобы Суру жертвовал жизнью ради Усваты или кого угодно ещё. Окончательно запутавшись, он отпустил его и отвернулся, но Иситтала тут же взяла его за руку.

– Я тоже клянусь, что не причиню ей вреда, – сказала она. – Но судьбой распоряжаюсь не я, и может быть всякое, – она не угрожала, а напоминала.

Элари вдруг по-детски уткнулся в её сильное плечо. Он буквально разрывался между ней и Усватой, и лишь сейчас понял, чем на самом деле был этот спасательный поход, – попыткой убежать от самого себя. Он с радостью отказался бы от этой бессмысленной затеи, но он уже не мог. Не мог.

– Береги себя. Не лезь в драки, – он понимал, что говорит глупости, но уже не мог остановиться. – Я вернусь, как только смогу, вернусь, если только буду жив!

– Может, этот поход будет для тебя важнее, чем ты думаешь, – она легонько оттолкнула его от себя. – Может, ты, наконец, станешь взрослым. Я знаю Ньярлата, и хочу, чтобы он тебя выслушал и помог тебе. Возьми, – она запустила руки за воротник и достала медальон на цепочке, – украшенную лучами овальную пластину из литого золота. С неё пристально смотрел живой серый глаз, – совсем как глаз Иситталы. – Это мой знак Высшей. С ним тебя, по крайней мере, станут слушать.

Элари сжал медальон в кулаке, потом спешно надел его, – под одежду, на кожу, и тяжелое золото, ещё хранившее тепло её тела, уютно устроилось в ложбинке на его груди. Юноша невольно повел плечами, чувствуя это теплое прикосновение.

– Теперь всё, – Иситтала взяла на секунду его руки и отпустила их. – Иди... и возвращайся.

Она отошла. Элари хотел проститься с Суру, стоявшим поблизости, но не смог даже толком его разглядеть, – в его глазах стояли слезы.

12.

Начало путешествия оказалось до скуки обыденным. Простившись с друзьями, они забрались в ожидавший их автобус, и тот тут же тронулся, направляясь к перевалу. Салон был пуст, никто больше с ними не ехал, и целый час они просидели молча, глядя в окно и размышляя. Задумчивый и грустный, Элари не обращал внимания на пейзаж. Машина, раскачиваясь и сотрясаясь, ползла по бесконечному подъему.

Дорога на перевал, – всего лишь накат по щебнистой почве, – вилась по дну узкой долины. Слой снега вокруг был ещё очень тонок, из него выступали мелкие камни, пучки травы, и вместо ровной снежной белизны склоны холмов казались пёстрыми. Черная щебенка со снегом давала чистый серый тон на откосах, а торчавшая из-под него трава окрашивала обочины бледной желтизной. На скалах поотдаль сидели орлы и хмурый вид хищников гармонировал с угрюмыми низкими тучами.

Всё ниже ползли эти суровые тучи, всё сильнее свистел ледяной ветер, врываясь в салон, и Элари как-то вдруг понял, что зимой в пустынных равнинах Темраук негде укрыться от холода...

Потом они вышли в маленьком пустом селении и автобус тут же укатил вниз. Их никто не встречал. Элари осмотрелся. Вся долина Лангпари лежала у его ног, серая, туманная, безвидная. Серые тучи скрывали вершины гор. Он попытался разглядеть постройки Золотых Садов, потом махнул рукой и обернулся.

Дорога кончалась, дальше по заснеженным склонам вилась тропа, поднимаясь к последнему посту на недалеком уже перевале. Низко нависшие тучи скрывали его и тропа, казалось, уходила за край мира. Юноша ощутил уже привычную радость, – сейчас он увидит новые земли, где будет пусть не лучше, но интереснее, чем здесь.

– Ну что, пошли? – он повернулся к Иккину и поправил лямку рюкзака.

Селение скоро осталось позади. Медленно поднимаясь, они вскоре окунулись в холодный туман облаков. Весь мир исчез, осталось лишь несколько метров земли под ногами. Идти в гору с тяжелым грузом за плечами, да ещё по неровной, заснеженной тропе, было нелегко, и Элари скоро начал уставать. Но он не жаловался, не просил остановиться. Он просто шел, шаг за шагом, ровно дыша, и усталость незаметно отступила. Он не заметил, как прошло несколько часов, как воздух заледенел и начал резать легкие, – он шел, охваченный предчувствием новых впечатлений.

Перевал открылся неожиданно. Клубящиеся вокруг тучи разогнал яростный ледяной ветер, и они замерли на самой седловине. Здесь было несколько метров относительно ровной скалы и дом для охраны, скрытый меж утесов. Из него вышло несколько солдат, но с ними говорил Иккин, и Элари их почти не замечал. Он смотрел вперед, не обращая внимания на бьющую в глаза снежную пыль.

Солнце уже зашло. Был вечер, ясный, – тучи кончались сразу за перевалом. Облитая пронзительной синевой Ируланы, перед ним лежала бескрайняя равнина, покрытая снегом, проткнутая скалами, бугристая, неровная. Она исполинским скатом уходила у них из-под ног, потом выравнивалась и тянулась в наползающий мрак, видимая на несколько дней пути. Где они будут сегодня спать? Элари не знал этого. Дальше не было тропы, только девственный снег, – но это его не пугало. Перед ним был открытый путь – и этого хватало.

– Всё. Пошли, – подошедший сзади Иккин сдвинул промерзший шлагбаум и ступил на нетоптаный снег. Внезапно он обернулся. Их большие глаза, темные и таинственные в темноте, встретились на несколько секунд. Потом Элари тоже посмотрел назад.

По обе стороны седловины высились заснеженные скальные кручи, такие огромные, что глаз уже не мог их охватить. За ними безмолвно и жутко клубились облака, отходя назад, – словно во вратах иного мира. Элари смотрел на них, пока не понял, что эта картина навсегда отложилась в его памяти. Затем он повернулся к другу.

– Пошли.

Через два шага под его ногами заскрипел нетронутый снег. Идти вниз было легко, они почти летели, и Элари хотелось смеяться от радости. Вслед им никто не смотрел. Они шли быстро и уверенно в надвигавшиеся сумерки.

1.

Они шли точно на север, к полярному морю, скрытому ото всех за горами Безумия. В одиночку Элари не смог бы пройти и пяти миль в день по россыпям камня и обледенелым высоким барханам, а ещё вернее – немедля бы погиб.

Огромные песчаные дюны, покрытые смесью снега и пыли, были коварны, – их крутая подветренная поверхность оползала даже от слабого сотрясения шагов. В первый же день Иккин предупредил его, швырнув камень в склон громадной дюны, под которым Элари хотел пройти. Весь тридцатиметровой высоты откос плавно потёк вниз, – лишь беззвучно покачнулась земля и серый склон стал на десять шагов ближе. Окажись юноша под ним, он бы просто исчез, без малейшего следа.

Оглянувшись, он увидел, как повсюду вокруг дюны оплывали, надвигались, точно в жутком сне, – ни пыли, ни звука, лишь мягко колыхалась земля, а когда всё кончилось, он не узнал равнины, изменившейся, как по волшебству.

Путь их не был извилист, и ветер, пронзительно-ледяной, всё время дул навстречу. Иккин не отворачивался, он только наклонял голову, и длинная бахрома меха, окаймлявшего капюшон, падала на его широкое тёмное лицо. Лицо Элари тоже потемнело, – но не от солнца, а от холода. Они шли по ночам, потому что он не мог идти днем.

Днем здесь было страшно. Небо неизменно оставалось ясным, но от солнца исходило лишь какое-то мутное, мрачное свечение, которое даже не отражалось в снегу. Никто не знал причины, но именно поэтому пустыню назвали Темной. Ещё хуже были миражи. Едва занимался день, на горизонте начинали маячить смутные силуэты черных пирамид, какие-то тени, которые двигались, словно живые, наводя ужас своими беззвучными, до жути осмысленными движениями.