И е р о н и м. Обыкновенно. Увидел табличку на воротах: «Часы приема — от трех до пяти». А так как время было как раз подходящее, я решил проверить, верна ли табличка. Стучу раз, второй, и представьте, за дверью слышу какой-то шепот, затем заскрипел засов, и я не поверил собственным глазам и ушам. Подумайте только, он действительно принимает, этот доктор. «О, — говорит он мне, — если б я уехал, то обязательно снял бы табличку, чтобы не вводить людей в заблуждение…».
Я н. Врешь как собака, старик! Не поверю, что он так сказал.
И е р о н и м. Проверь, он сейчас придет. Когда он появился в дверях, я тоже вначале подумал, что это какое-то местное привидение. В первую секунду мне даже стало не по себе — захотелось просто драпануть…
М и х а л. Ведь вас же было трое?
И е р о н и м. Я был один. Павел с Каролем остались возле церкви… Им взбрело в голову поиграть на органе… Но все же я не удрал. Признаюсь, я даже не знал, как разговаривать с ним, с этим врачом, — просить или приказывать. Он — немец, но, как бы там ни было, мы отвыкли от людей, одетых в обыкновенные пиджаки. Не смейтесь, но его галстук произвел на меня большее впечатление, чем лицо. Наверно, поэтому я сделал непростительную глупость. Вместо того чтобы сказать: «Вы должны немедленно явиться в соседний дом, в квартиру неких Клюге», — я попросил: «Не откажите в любезности заглянуть в такой-то дом…» Хотя нет, это не только из-за галстука. Скажу все. Когда я с ним, разговаривал, дверь одной из комнат приоткрылась, и показалось испуганное личико очаровательной девочки лет тринадцати… Как вам известно, ничего подобного я не видел пять лет и шесть месяцев… Хотите верьте, хотите нет, но вид этого маленького существа потряс меня…
Я н (неуверенно). Знаете что? Может быть, мне не ждать врача, а пойти к нему домой?
И е р о н и м. Еще чего не хватало! Привыкай наконец, серость, к мысли, что ты победитель. А впрочем…
Слышен стук входной двери.
О, наверно, это он, смотрите, как торопится. (Идет к двери и кричит в переднюю.) Сюда, сюда, господин доктор!
С чемоданчиком в руке входит Д о к т о р.
Д о к т о р (запыхавшись). Я очень рад, что могу быть полезен. (Яну.) Я нужен вам, не правда ли?
Я н. Спасибо, что вы пришли…
Д о к т о р. О, это мой долг. Позвольте, господа, снять пальто? Сейчас посмотрим. Надеюсь, ничего опасного.
М и х а л. У нас говорят — до свадьбы заживет.
Д о к т о р. Ну конечно. Я уверен, что все будет хорошо. Когда вас ранило?
Я н. Вчера вечером. Ну, «ранило» — это слишком громко сказано! Просто слегка поцарапало осколком. (Снимает шинель и куртку.)
Д о к т о р. Все равно нужно как следует осмотреть рану.
И е р о н и м. Завязалась небольшая перестрелка, когда мы выходили из лагеря, в двадцати километрах отсюда…
Д о к т о р. Боже мой, столько лет в заключении, а под конец этот глупый осколок… Я сам сидел за проволокой у французов в восемнадцатом году, но всего только шесть месяцев.
М и х а л. Стало быть, коллеги в некотором роде?
Д о к т о р. Ну что вы, я даже не смею сравнивать какие-то шесть месяцев… Пройдемте к окну, там светлее.
Доктор ведет Яна. Михал закрывает окно. Ян садится на стул у окна.
И е р о н и м. Шесть или шестьдесят — одинаковая мерзость.
Д о к т о р (снимая повязку). Надеюсь, вы довольны этой квартирой? Немножко удобств вам теперь причитается. Свобода — вещь прекрасная, но она должна быть соответственно оформлена.
Я н. Что касается свободы, господин доктор, то нам еще не все ясно. Пока вместо уверенных шагов мы просто съезжаем на заднице.
Д о к т о р. «На заднице»! Это хорошо! (Смеется чересчур громко.)
Я н (Михалу и Иерониму). Он выглядит порядочным человеком, только до крайности запуган.
М и х а л. Он думает, что именно этого мы и ожидаем от него, и, как воспитанный человек, не хочет нас разочаровывать.
И е р о н и м (Доктору). Как это случилось, что вы и ваша семья остались в городке?
Д о к т о р (не прекращая осмотр). О! Видите ли, господа, впервые в жизни я не подчинился приказу властей. Но в день эвакуации, на прошлой неделе, стоял двадцатипятиградусный мороз, а населению предложили только открытые грузовики. Я опасался за участь своих детей: самая младшая, увы, очень слабенькая… Кроме того, чего же, собственно, я должен был бояться, оставаясь здесь? Хоть я и немец, но никакой вины за собой не чувствую. Надеюсь, господа, вы понимаете, что я имею в виду?
М и х а л. Мы поняли, что вы больше боялись мороза, чем своих властей.
Д о к т о р. Это тоже верно. Но я подразумевал совесть. Вы знаете, что немцы бывают разные… Именно в этом смысле я и хотел сказать — совесть у меня чиста. Зачем же мне было уходить из городка и моего дома с детьми в такой мороз? (Яну, осмотрев рану.) Ничего страшного нет, можете быть совершенно спокойны…
Я н. Вам, наверное, приходилось видеть вещи похуже?
Д о к т о р (со вздохом). Да, конечно, и не только при исполнении своих обязанностей. (После паузы, делая перевязку.) И все же никогда не знаешь, что лучше… До вчерашнего дня мне казалось, что я поступил правильно, не подвергая своих детей мучениям, которые вот уже неделю испытывают жители нашего города, эвакуировавшись невесть куда…
И е р о н и м. А теперь вы другого мнения?
Д о к т о р. Увы, есть вещи, с которыми примириться труднее, чем со смертью.
Я н. Вы хотите сказать, что вчера случилось нечто подобное?
Д о к т о р. Простите, но я не могу говорить об этом спокойно…
М и х а л. Говорите как хотите. У нас за плечами гораздо больше такого, с чем трудно примириться.
Д о к т о р. Не сомневаюсь. Поэтому я и не считаю себя вправе жаловаться именно вам… на то, что случилось вчера с нами…
Я н. С вами?..
Д о к т о р. Точнее, с моей старшей дочерью. Она еще не окончила гимназию и для меня еще ребенок… (После паузы, почти шепотом.) Увы, со вчерашнего дня она уже не ребенок…
Ян, Михал и Иероним молча смотрят друг на друга.
М и х а л. Да, но что поделать? Мы можем только посочувствовать вам… и вашей дочери…
Д о к т о р. Это большое, большое несчастье.
И е р о н и м. Я вас понимаю, у меня тоже дочь пятнадцати лет.
Д о к т о р. Теперь я себя упрекаю — зачем мы остались здесь, в пустом городке… Возможно, если бы была жива моя жена… Но что поделать, я уже несколько лет вдовец… Один со своими девочками. Они теперь так напуганы, что не хотят выпускать меня из дому.
Я н. Жаль, что мы этого не знали раньше: я бы пришел к вам сам.
Д о к т о р. Ну что вы! Пока не стемнело, мы чувствуем себя более или менее в безопасности.
И е р о н и м. Это случилось вчера вечером?
Д о к т о р. Да, около девяти часов.
М и х а л. Солдаты?
Д о к т о р. Нет. Из тех, кого привезли в окрестные поместья на принудительные работы. Многие знали меня, заходили за чем-нибудь, иногда я лечил их. Знали, что у меня растут дочери… Теперь они перебрались в город, заняли пустые квартиры.
Я н. Так, как мы…
Д о к т о р. Не смею сравнивать. Вчера вечером меня позвали к больному.
Я н. Так, как мы…
Д о к т о р. Нет. Это было подстроено. Им нужно было заманить меня, чтобы девушки остались одни. И вот… когда я вернулся, все уже было кончено… Но зачем я говорю вам все это? Вы сами пережили столько…
М и х а л. Увы, приходится расплачиваться по большому счету, вы это хорошо знаете.
Д о к т о р. Конечно. Только очень трудно, когда в счет уплаты берут то, что вообще не имеет цены. Особенно если расплачиваться приходится тем, у кого совета не спрашивали, когда открывали этот страшный счет. (Другим тоном.) Извините, а вы надолго в наш городок?
