Я молчу. Слушаю ее, а у самого горло сжимается.

– Только не говори, пожалуйста, что у нас ничего не было, – продолжает Лена совсем тихо. – Что это была какая-то игра. Герман, это же... неправда.

Даже если бы я и хотел, то не смог бы ей сейчас ответить. А она ждет. Прерывисто дышит. Затем срывается. Всхлипнув, восклицает:

– Ну же! Бросаешь меня, так найди в себе мужество быть со мной хотя бы честным. Пожалуйста!

"Может быть, когда-нибудь ты всё узнаешь, Леночка. Может быть, когда-нибудь меня поймешь…"

– Прости… – выдавливаю я с трудом. И нажимаю отбой. Вот и всё.

***

– Почему ничего не ешь? – интересуется отец. – Может, выпьем немного на прощанье? Чисто символически на дорожку? Все-таки увидимся нескоро.

Я пропускаю его реплику мимо ушей. Да и нечего мне ему сказать. Будь моя воля – обошелся бы и без этого прощального обеда. Бред какой-то.

Отец еще какое-то время рассуждает о своих планах, о перспективах канадской компании, о том, что к Новому году наведается в Калгари. Я лишь молча терзаю бифштекс.

Он замолкает. Затем, протяжно вздохнув, говорит:

– Ну что? Поговорил со своей Леной? Ну и как?

На миг поднимаю на него глаза. В груди моментально закипает, а рот наполняется горечью. Но отвечаю на удивление спокойно:

– Всё, как ты хотел. Я изображал из себя могильную плиту, когда рвал с ней. Окончательно и бесповоротно. Ей было очень больно и плохо. И мне тоже. Жаль, ты не видел. Тебе бы понравилось.

– Прекрати!

– Ты сам спросил, – пожимаю плечами. – Не нравится – не спрашивай.

Отец начинает нервничать. Отшвыривает вилку.

– Ты мне еще спасибо скажешь, – направляет на меня указательный палец.

– Обязательно скажу, – киваю я. – Когда Лене сделают операцию.

– Да через год ты и не вспомнишь об этой Лене. Найдешь себе другую, нормальную… в смысле, здоровую... из своего круга… У Нойра, кстати, племянница – красотка просто… на пару лет тебя старше, но это даже лучше. Герман, ну прекрати ты в самом деле! Ты не понимаешь? Я о тебе забочусь!

– Я понял. Я понятливый. Я всё сделал, как ты хотел. И урок твой тоже усвоил. Что еще?

– Хорошо, выскажись! Давай выскажи мне всё… какая я бездушная сволочь. Ну же! Излей душу, может, полегчает…

Несколько секунд я просто смотрю на него и понимаю, что больше не чувствую злости к нему. То есть – вообще ничего не чувствую. Пустота…

– Я очень благодарен тебе, папа. Правда. За то, что ты хоть так, но согласился Лене помочь. Для меня это главное. Но разговор по душам в условия нашей сделки не входил. Так что извини, – я развожу руками, поднимаюсь из-за стола и ухожу.

Через три часа вылет. Пора ехать. В это время на дорогах вечно пробки…

Спустя три с половиной года

– Еще раз поздравляю, сынок, теперь – лично. – Отец подходит ко мне с бокалом в руке. – Я горжусь тобой. Ты превзошел все мои ожидания. Мой сын! Весь в меня. Хотя нет, ты пойдешь еще дальше. Если за пару месяцев сумел прогнуть этих упертых баранов… Нойр их окучивал несколько лет и всё без толку… Да и сам я пытался…не смог… А ты… Снимаю шляпу. Чем ты их взял? Понимаю, что они сейчас просели, но все равно…

Упертые бараны – это «Трессом Ойл», компания небольшая, но крепкая и прибыльная, со своим отлаженным рынком сбыта. Отец на нее зарился давно и безуспешно. Точнее – была крепкой и прибыльной до недавнего времени… пока не стала мишенью.

Затем у них начались проблемы с поставками, с экологами, с кредиторами. Посыпались судебные иски. Компания стремительно тонула в долгах. Еще немного и она развалилась бы как карточный домик. И нам бы «Трессом ойл» досталась практически за бесценок.

Изначально таков и был план, но… В общем, не стал я доводить до крайности. Пусть хоть что-то получат. Предложил вполне неплохую сделку, разумеется, неплохую в текущих условиях, если не вспоминать, что полтора года назад отец им предлагал в несколько раз больше.

Отец всего не знает, аналитику их не изучал. Да и вообще, передав мне компанию в Калгари, сам в скором времени отстранился. Поэтому не в курсе, что пару месяцев длились лишь переговоры с ними, а еще несколько ушло на «подготовку почвы».

– Просто грамотная стратегия, – равнодушно пожимаю я плечами.

Отец разражается смехом.

– А я догадывался, что ты приложил руку к их… кхм… Ну, молодец! Достойная победа!

Я молчу, и отец тоже замолкает. Ликование в его лице сменяется еле заметной неловкостью. Он оглядывает зал, в котором у нас проходит банкет по случаю поглощения «Трессом ойл». Находит взглядом Нойра, рядом с ним – его племянницу, Кристину.

– Крис с тебя глаз не сводит. Вроде же у вас с ней что-то было? Или нет? Не сложилось? Красивая же баба… что тебе еще надо? И Нойр хоть успокоится.

Подобные вопросы я тем более игнорирую. И вообще хочу уже отправиться домой, скучно. Все эти панегирики только раздражают. Хотя и дома тоже тоска. Там даже еще хуже. Пока работал над «Трессом ойл» был хоть какой-то интерес, ну или азарт. Во всяком случае – скучать не приходилось. А сейчас снова внутри пустота, которую очень сложно хоть чем-то заполнить, а я многое перепробовал. Кроме алкоголя и всяких веществ, конечно. Хотя и тут был соблазн – в кампусе, где я жил в первый год учебы, многие любили оторваться. Но путь саморазрушения – не мое.

Сначала я учился, как одержимый. Прежде всего – чтобы занять голову, чтобы не думать о ней ежечасно, чтобы не изводиться от тоски. Помогло, между прочим. Не сразу, но как-то постепенно отпустило. Потом, уже по инерции, с тем же безумным рвением работал, прерываясь лишь на сон и перекус. Вникал во все мельчайшие нюансы, досконально изучал разные направления – финансы, технологию производства, менеджмент и прочее.

Однажды вечером вдруг поймал себя на мысли, что целый день про Лену не вспоминал. Потом два дня, три, неделю… А дальше это и вовсе случалось всё реже.

Время от времени я про нее думал, конечно. Даже и сейчас, до сих пор, думаю. Но уже спокойно, без сердечных судорог. Лишь изредка порой накатывает, остро, до ломоты, почти как раньше. Но это как остаточные явления после долгой тяжелой болезни. Да и то давно этого уже не было. Организм почти излечился. Только там, где раньше жгло и болело, теперь пусто.

– Слушай, я тут еще два дня пробуду. Может, махнем вдвоем на озеро? – перескакивает на другую тему отец. – Как в старые добрые времена, а?

– Не могу, извини. Надо решить вопрос с транзитом и…

– Да брось! Герман, сынок, надо давать себе хоть иногда отдых.

– Обязательно дам, когда устану.

Отец смотрит на меня долгим взглядом. Потом шумно вздыхает.

– А я уже устал… Герман, может, пора закончить эту холодную войну? Мы полтора года не виделись. Я соскучился.

– Я с тобой и так не воюю. Ты хотел «Трессом Ойл» – ты его получил. Дела у твоей компании более чем… Разве это похоже на войну?

– Ты знаешь, о чем я. Это всё бизнес. А мне не хватает тебя. Долго еще ты будешь на меня злиться? В конце концов, я сделал то, что обещал и даже больше. С ней все хорошо. Может, конечно, я был слишком… жестким с тобой тогда, может, не стоило так давить. Извини. Но я же о тебе заботился. Смотри, чего ты достиг, каким ты стал. У тебя всё есть. Всё! Я в твоем возрасте о таком только мечтал. Чем ты недоволен?

– Я всем доволен. И я ни на кого не злюсь.

Так оно и есть. К отцу у меня нет никакой злости. Я ему даже благодарен. Он ведь действительно сдержал обещание. При всех своих закидонах отец никогда не бросает слов на ветер. Вскоре после моего отъезда Лену отправили в кардиоцентр в Бергамо.

Второго августа ее прооперировали. Один из самых тягостных дней. Накануне и до самого вечера я места себе не находил, ждал и боялся до тошноты. Пока длилась ее операция, у меня самого чуть сердце не остановилось сто раз. К тому времени я уже вычитал в интернете всё, что только есть, про Ленину болезнь. В том числе и то, что смертность во время такой операции доходит до двадцати процентов. Это ужасающе много.