Соня при слове «Ямпольский» сразу расцветает и розовеет. А Петька продолжает, не замечая ее реакции:

– А Горр этому барану в ответ: «Например, не ныть, а просто отстоять его». Наши: «А как? Как?». Ну Горр и сказал.

– И все сразу ухватились за идею? – теперь хмыкаю я.

– Ну да… – бормочет Петька. – Он же… ну, объективно, он классный же учитель.

– Петь, ты серьезно? Этот классный учитель сегодня издевался над…

– Да, знаю, знаю. Ну, сорвался, да. Но зато у нас хоть баскет нормально идет. А не как раньше – одни прыжки на скакалке и прочая фигня. И потом, Лен, ну он же всегда горой за нас! Помнишь, Гаврилов разбил окно? Дэн видел и его не сдал. И пацанов наших прикрыл, когда они… это самое... – Петька щелкнул пальцами по шее. – А помнишь, нас погнали на уборку территории прошлой весной? А нет, ты тогда болела… Короче, Горр тогда в наглую свалил. Типа, делать ему нечего – мусор собирать. И все за ним следом слиняли. Завучиха тогда такую бучу подняла, предков в школу хотела дернуть. А Дэн всё на себя взял. Заявил, типа, он нас сам отпустил, все претензии к нему.

– И что, Петь? Это дешевый авторитет. Пусть он хоть сто раз вас прикрыл, сегодня он себя повел по-уродски. Скажешь, нет?

– Ну да, но…

– И знаешь что еще, этот Горр сегодня мне угрожал.

– Горр? Тебе? Как? – округляет глаза Петька.

– Сказал, что я должна подтвердить все это вранье, иначе мне будет плохо.

– В смысле – плохо? – хмурится Чернышов.

Я пожимаю плечами.

– Он не конкретизировал. Просто сказал, что мне не поздоровится.

– Ничего себе! – тянет с присвистом Соня. – А ты что?

– А что я? Я буду поступать так, как считаю нужным.

– И правильно! – подхватила она.

– Ничего неправильно, – встревает Чернышов. – Лен, ну нафиг тебе это надо? Ну, серьезно. Чего тебе лезть на баррикады? Нет, я все понимаю. Дэн накосматил. Виноват. Но это же не прям какое-то ужасное преступление. А вот сознательно предать – это хуже, чем один раз вот так сорваться.

– Ты считаешь, если я скажу, как было, – это предательство? – ушам своим не верю.

– Ну, типа того, – мнется он.

– И кого же я предам? Дэна? Так я ему клятв верности не давала.

Петька теряется, но потом снова вскидывается:

– Лен, ну, вот дался тебе этот Жук?

– Илья тут ни при чем. Меня сама ситуация возмущает. Поэтому я скажу правду, нравится это кому-то или не нравится.

– Ну и зря. Горр прав, тебя же сожрут за п… стукачество. Лен, даже если ты сто раз права, это все равно считается стукачеством, как ни крути. И стукачей не прощают. Ты же знаешь, ну? Тебе же устроят… я даже думать не хочу. Жуку еще будешь завидовать.

– Не преувеличивай. Ну что мне может Горр сделать? Ну вот серьезно? Бойкот объявить, как в пятом классе? Смешно. Даже если и так – мне все равно. Я, может, и сама не сильно хочу общаться с таким классом. У меня есть вы. Что ещё? Побить? Наговорить гадостей? Горр этого не сделает. Он же у нас воспитанный подонок. Ну, окей, все будут звать меня стукачкой. И что с того? Пусть хоть горшком зовут. Мне плевать. А вот как я буду жить потом со своей совестью, если прогнусь под Горра – вот это уже вопрос. Так что, знаешь, Петь, лучше я буду в чужих глазах стукачкой или даже предателем, но, главное, я не предам себя, свои убеждения…

На последнем слове я сдуваюсь. Как-то пафосно прозвучало все это, хотя и говорила честно. Так, как на самом деле думаю. Но Шумилова восторженно подхватывает:

– Ты все верно говоришь! Ленка, ты… ну, просто ух! Жаль, что я сейчас болею. Я бы тебя обязательно поддержала!

Петька больше ничего мне не доказывает, не возражает, не стращает меня. Сидит хмурый и сконфуженный. Даже бутеры не стал доедать.

– Петь, это не значит, что и ты должен поступать, как я. Можешь участвовать в их вранье, если хочешь. Я пойму.

– Да чё ты, – буркнув, отворачивается он.

И потом от Сони мы идем с ним молча.

Я, правда, его понимаю. Неохота ему идти против всех. Неохота прослыть стукачом. Неохота стать изгоем, как Жуковский. Но и со мной ему ссориться не хочется. Он сам мне много раз говорил, что я – его лучший друг. И он мой тоже. Даже с Соней я не настолько близка, как с Петькой. Мы с ним, можно сказать, как брат и сестра. Может, потому что выросли вместе. И если завтра будет разбирательство, и он меня не поддержит, я не обижусь.

А на следующее утро ко мне опять подходит Горр. Я стою возле расписания – вижу, что уроки физкультуры уже отменены, и вдруг ощущаю прямо за спиной чужое присутствие. И сразу же слышу над ухом его голос.

– Ну что? Подумала? – тон его уверенно-насмешливый. Сбить бы с него спесь!

– Было бы над чем думать, – отвечаю я, стараясь казаться невозмутимой. Это трудно, когда сердце так и скачет. Нет, Герман Горр меня не волнует. Просто какого черта он подкрадывается сзади?

– Вопрос не в том. Вопрос в другом: было бы чем думать. Ты же не совсем дура и должна понимать, чем для тебя твой демарш отольется.

Я разворачиваюсь к нему, встаю лицом к лицу, хоть он меня и выше. И твердо чеканю каждое слово:

– Врать. Я. Не стану. Горр, ты ведь тоже вроде не дурак и должен понимать слова?

Жду, что он рассердится. Но он лишь улыбается. То есть ухмыляется. Не зло, но и не добро, а вроде как: ну-ну, давай позабавимся. Затем говорит:

– Любишь, значит, поиграть с огнем. Что ж, я тебя предупреждал.

В классе сегодня небывалое оживление, как будто что-то грядет и все этого беспокойно ждут. Собственно, так оно и есть. Не я одна заметила, что уроки Дениса Викторовича на сегодня отменили. Значит, его уже сняли. Пока на время. А там – кто знает, чем закончится разбирательство.

Нас еще никто никуда не вызывал и ни о чем не спрашивал. Но наши уже на взводе, не считая, разумеется, Горра, который, хоть и подбил всех врать во имя спасения Дэна, сам демонстрирует своим скучающим видом, что ему абсолютно плевать на происходящее.

Сорокина рассказывает, что уже слухи ходят, будто Дэн избил Жуковского, чуть ли не изувечил. И наши тут же вскидываются в возмущении, мол, какое наглое вранье.

После второго урока градус напряжения подскакивает. По классу разносится новость, что Дениса Викторовича видели сегодня в школе и он на себя не похож. Позже он и сам поднимается к нам в кабинет географии, минут за пять до урока. И действительно – мы его в первый миг не узнаем. На нем вместо привычного спортивного костюма пиджак, явно ему маловатый, и галстук в косую полоску. Но главное – в нем нет ни капли его обычной развязности. Как никогда он задумчив, строг и печален. Видимо, взялись за него серьезно.

Нина Федоровна, географичка, пожилая и чопорная, на его приветствие лишь кивает, поджав губы. И смотрит на Дэна с недовольством и осуждением, как на провинившегося двоечника. А потом и вовсе выходит из кабинета с таким видом, словно ей противно рядом находиться.

Зато наши после секундной заминки облепляют его плотным кольцом.

– Денис Викторович! Ваши уроки отменили! Это надолго? А завтра? Будет у нас завтра физра? Эта на вас все-таки стуканула? Вот же овца! Правда, что она наша новая англичанка? Ну-ну… И что теперь? Что говорят? Собрание будет сегодня? Денис Викторович, вы скажите, что всё это вранье. Мы подтвердим! И Жучка скажет, что ничего не было. Во сколько будет собрание? В четыре? Мы придем!

– Спасибо, спасибо, – растроганно отвечает Дэн. – Вы у меня лучшие.

– Мы – за вас!

– Спасибо. Ничего, как-нибудь прорвемся.

Я оглядываюсь на Горра. Он сидит на первом ряду, за третьей партой, у окна. И меня слегка коробит оттого, с каким выражением лица он наблюдает за этой сценой. На губах его блуждает полуулыбка, а во взгляде отчетливо сквозит: «Какие же людишки жалкие, глупые, но забавные…».

Мне вот интересно, существует ли на свете хоть один человек, которого Герман Горр уважает. Ну или хотя бы относится, как к себе равному. Не могу такого представить.