Сколько еще так сижу, обхватив колени руками, и пытаясь прийти в себя, не знаю. Может, пять минут, может, дольше. Но, в конце концов, потихоньку становится легче.

Потом поднимаюсь, смачиваю виски и лоб холодной водой. Вглядываюсь в собственное отражение в зеркале над умывальником. Да уж, краше в гроб кладут. Лицо белое, губы серые, ужас…

Выхожу в коридор и почти сразу встречаю Петьку. Он с ошалелым видом подлетает ко мне.

– Лена! Ты где потерялась? Я тебя везде бегаю тут, ищу.

Он и правда дышит тяжело и выглядит испуганным.

– Ты где была? С тобой все нормально? Ты какая-то… бледная какая-то…

– Нормально, – вяло отвечаю я. – Ты отпросился с физики?

– Ну да! Я пришел в кабинет – тебя нет. Девок – тоже. Но потом они пришли, а ты… Где ты была? Тебя никто не обидел?

– Пока нет. Просто предупредили, – невесело усмехаюсь я.

– Блин, так я и думал! Ну, они ничего такого тебе не сделали?

– Нет, правда, нормально всё.

Он шумно выдыхает, но пока мы идем в кабинет физики, то и дело беспокойно поглядывает на меня.

Всю следующую перемену Петька ни на шаг от меня не отходит. Хотя Михайловская, да и вообще все, на меня больше внимания не обращают. Впрочем, не все. Один раз я случайно поворачиваюсь к окну и сразу натыкаюсь на изучающий взгляд Горра. И потом весь следующий урок чувствую его на себе, хотя, может, мне это просто кажется.

А буквально за минуту до звонка в класс заходит Лидия Романовна, директриса, и следом за ней – та самая рыжеволосая женщина.

Все сразу напрягаются и начинают переглядываться.

– Одиннадцатый «А», задержитесь, – веско произносит директриса и многозначительно замолкает. В классе воцаряется тишина. Все смотрят на нее и на рыжую.

– Стало известно, – наконец говорит Лидия Романовна, – что вчера в вашем классе на уроке физкультуры произошел… конфликт.

Она поворачивается к рыжей, указывает на нее рукой. Та выдавливает приветственную улыбку.

– Олеся Владимировна… к слову, она – ваш новый учитель английского… Неприятно, конечно, что вы знакомитесь при таких обстоятельствах, но что поделать… В общем, Олеся Владимировна стала свидетелем того, как недопустимо обращался с вашим одноклассником Денис Викторович. Она утверждает, что он всячески оскорблял его и даже применял физическое насилие. Это, безусловно, ЧП. В нашей школе никогда подобного не случалось и не должно повториться вновь. Мы, конечно, будем разбираться, выяснять. Обязательно расспросим всех. Большинство из вас, я так понимаю, при этом присутствовали. И должны сказать честно, как и из-за чего произошёл конфликт. Что этому предшествовало? Бывали ли похожие случаи с Денисом Викторовичем прежде?

Едва Лидия Романовна заканчивает речь, как наши сразу наперебой начинают галдеть, не обращая внимания на новую англичанку.

– Не было такого! Неправда! Ничего подобного! Вранье всё это!

– Одиннадцатый «А»! – повысив голос, Лидия Романовна пресекает крики с мест. – Базар мне здесь не устраивайте!

Пытливым взглядом она обводит притихший класс. Останавливается на Агеевой, своей любимице.

– Аня, как всё было?

Агеева, точно заученный урок, выдает без запинки, что парни просто играли в баскетбол, что Денис Викторович не оскорбил никого ни единым словом, а уж тем более никакого насилия в помине не было.

– Спасибо, – озадаченно произносит Лидия Романовна. – Садись, Аня.

Следом спрашивает еще нескольких человек, парней, девчонок, но все, как один, подтверждают слова Агеевой. Даже сам Илья Жуковский, заикаясь, бормочет, что никто его не обижал.

Рыжая англичанка лишь молча качает головой, будто отказывается верить, и взирает на нас со смесью недоумения и неприязни. Поворачивается к Лидии Романовне и тихо говорит:

– Я не знаю, что здесь происходит, я не понимаю этого, но они зачем-то покрывают его.

Директриса смотрит с сомнением теперь уже на новую англичанку. Потом спрашивает Горра:

– А ты, Герман, что скажешь?

– Ничего, – лениво отвечает он.

Наши расслабляются, практически чувствуют себя победителями и, почти не сдерживаясь, ликуют. Как вдруг директриса обращается ко мне:

– Лена Третьякова, ты присутствовала вчера на уроке физкультуры?

– Да, – говорю я, подмечая, как все сразу подобрались, как уставились на меня.

– Ты тоже станешь утверждать, что ничего не было, что Олеся Владимировна всё не так поняла?

Они, мои одноклассники, Горр, даже Петька ждут от меня правильного ответа, но я говорю:

– Не стану.

А затем честно рассказываю, как всё было.

В классе повисает гробовая тишина. А у меня в ушах опять начинает стучать пульс. Только не это! Второй приступ за день – будет слишком. Подперев лоб рукой, я заодно прячу лицо. Закрываю глаза, вдыхаю глубоко и медленно и стараюсь абстрагироваться от происходящего. Просто не думать ни о чем и всё. И у меня почти получается, но тут неожиданно слышу:

– Петя Чернышов, а ты что скажешь?

Петька зачем-то поднимается из-за парты, хотя все остальные до него отвечали с места. Да и директриса жестом показывает ему, мол, сиди, но он вытягивается во весь свой немалый рост, громко двигая стулом, как будто нарочно оттягивая время. И при этом молчит.

И его молчание на фоне гнетущей тишины кажется кричащим. Я как будто действительно слышу, как мечутся в панике его мысли: что делать? Как быть?

Бедный Петька. Мне его правда жаль. У него такое лицо! Оно у Петьки вообще как открытая книга – все эмоции на виду. И сейчас я вижу, как его ломает. Как тяжело ему сделать выбор. Он просто в тупике. И я обреченно жду, что он поддержит остальных. В конце концов, он ведь с самого начала заодно со всеми.

Он стоит бледный, как неживой, и напряжённый до предела. Челюсть стиснута так, что проступили желваки. Словно приготовился к пыткам.

Но главное – взгляд. Он у него прямо какой-то затравленный и выдает Петьку с головой.

– Чернышов? – повторяет Лидия Романовна. – Ну? Что молчишь?

Петькины пальцы беспокойно гуляют по столешнице, натыкаются на ручку и начинают ее крутить, вертеть, гнуть, пока не переламывают пополам.

– Долго ты молчать собираешься? – начинает раздражаться директриса. – Я задала тебе простой вопрос. Ты что, язык проглотил?

Петька не произносит ни звука. И все в классе, застыв, следят за ним. Горр тоже. Только если все смотрят на Петьку с выражением: давай же, Черный, скажи, как договаривались, ну! То для Горра всё это какой-то спектакль. Забавное шоу.

Он ловит мой взгляд, но на этот раз я сразу же отворачиваюсь. Нехорошо так говорить, но, кажется, я его ненавижу. Всегда к нему относилась неважно, а сейчас внутри аж печет.

Почему директриса на него не наседала? Он ведь не сказал ни да, ни нет. Да потому что директриса знает, что на него вот так, как на Петьку, не надавишь. Горр никогда не станет говорить или делать то, чего не хочет сам. Она это почувствовала и отступила, чтобы не ронять свой директорский авторитет. Зато в Петьку вцепилась как клещами. Лучше бы оставила его в покое. Но она продолжает:

– Чернышов, ты вчера был на уроке физкультуры?

Помешкав, он кивает.

– Отлично, – она скрещивает руки на груди. – Тогда скажи мне, как всё было? Денис Викторович вел себя как-то неподобающе?

Молчание. Поднимаю глаза на Петьку. Он будто в каменного истукана превратился.

– Он оскорблял твоего одноклассника? Применял насилие?

Петька только крепче стискивает челюсти.

– Что ж, – зло прищуривается на него Лидия Романовна. – Значит, Олесе Владимировне показалось?

– Да, конечно, показалось, – отвечает кто-то за него из класса.

– Я спрашиваю Чернышова, – отрезает директриса, не сводя с Петьки въедливого взгляда. – И, значит, Лена Третьякова врет?

Петька вздрагивает. Лицо его страдальчески искажается. Сморгнув, он бросает растерянный, даже какой-то испуганный взгляд на меня.

– Чернышов, так да или нет? Третьякова врет? – почуяв внезапную слабину, продолжает давить на него директриса. Даже не давить, а бить ниже пояса. – Молчишь, значит, соглашаешься. Так?