Имоджен еще раз вздохнула.

– Я взяла домой кое-какие документы по делу. Копии фотографий, биографии членов семьи, отчеты об осмотре места преступления и еще кое-что…

– Так. А дальше?

Гэри снова погрузился в просмотр записи.

– Я думаю, Дин забрал все.

– Только думаешь?

– Нет. Дин определенно забрал досье.

– Зачем?

– Понятия не имею. На звонки он не отвечает.

– Старшему инспектору лучше не знать об этом.

– Можешь подать мне идею? – попросила Имоджен.

– Как думаешь, Дин может знать о деле что-то, до чего мы пока не докопались?

– Именно он рассказал мне о трикветре. Символ означает любовь, честь и защиту.

– Значит, не исключено, что он хочет нам помочь?

– Будем надеться, – неожиданно сказал Гэри, брови которого взлетели так высоко, что почти исчезли под челкой.

– Извини, Гэри, но не мог бы ты еще раз показать запись с камеры наблюдения возле сгоревшей сигнальной будки? – так же неожиданно обратился к нему Эдриан.

– А разве нам не следует полностью сосредоточиться на этой записи? Если босс снова войдет…

– Мы и будем работать с ней. Но только, если можно, раздели изображения на мониторе, чтобы смотреть два видео одновременно.

Гэри застучал по клавишам компьютера, и минутой позже обе записи начали воспроизводиться параллельно.

– Вот так?

– Да, именно так. А теперь найди, пожалуйста, фрагмент, когда Гэбриел Уэбб выходит из будки.

– Сделаю. – Гэри нашел кадр, снятый за секунду до того, как Гэбриел Уэбб открыл дверь и спустился по ступеням.

– Отлично. А теперь на другой записи найди момент непосредственно перед тем, как преступники входят в дом. И с него воспроизведи оба изображения одновременно.

Воспроизведение началось, и внезапно Имоджен заметила то, что уже увидел Эдриан. Следом за Гэбриелом шли две девушки, а позади них двигались два мужских силуэта с накинутыми на головы капюшонами. Один ухватил приятеля за плечо и слегка встряхнул, словно его что-то приятно поразило и он хотел поделиться радостью с другом. Это детективы видели и прежде, но теперь, когда записи воспроизводились одновременно, перед ними отчетливо развернулась такая же сцена: один убийца абсолютно тем же движением потрепал второго. Совпадением это никак быть не могло. Определенно на обеих половинах экрана фигурировали одни и те же люди.

– Нам необходимо снова поговорить с Гэбриелом Уэббом. – В голосе Имоджен отчетливо проявилось охватившее ее возбуждение.

– О боже, как же я ненавижу заполнять тупые бланки с запросом о свидании с заключенным, – жалобно отозвался Эдриан.

Бейли был верен слову и не произнес ни звука, пока Гэбриел спал. Но проснувшись и встретившись с сокамерником взглядом, он понял, насколько отчаянно тот хочет поговорить. Гэбриел почувствовал себя владельцем собаки, которому приходится выговаривать слова «прогулка в парке» по буквам, чтобы пес от радости не бросился лизаться. Он лениво сел на койке, и ему в нос ударил отвратительный запах.

– Что за чертовщина? Чем воняет?

Гэбриел поспешно спрыгнул и почувствовал сырость под ногами, уже догадываясь, что произошло.

– Боже милостивый, Бейли! Это ты обоссал пол в нашей камере?

– Нет, дружище. Клянусь, это не я.

– Тогда кто, мать твою, мочился здесь?

– Это были тот самый Ашер и его друг. Они зашли сюда и пописали на меня, пока ты спал.

– Что-что?

– Они зашли сюда и пустили струйки на меня, хотя, я думаю, больше попало на пол. Я ждал, чтобы ты проснулся, потому что не знал, как поступить.

– Зачем им это?

– Ашер пообещал, что будет еще хуже, а решение за тобой. Что он имел в виду?

– Почему же ты не закричал, чтобы я помешал им?

– Ты запретил будить тебя!

– Охране хотя бы сообщил?

– Нет. Охрана не любит жалобщиков.

– Дурья твоя башка, меня можно будить, если возникает чрезвычайная ситуация. И никогда больше не позволяй ссать на себя.

– Извини.

Гэбриел вздохнул.

– Пойдем, я отведу тебя в душ.

Бейли пострадал из-за него. Как бы Гэбриелу ни хотелось заботиться только о себе, совесть этого не позволяла. Сокамерник слишком уязвим, и Ашер попытается давить через него. Ставки повысились, рождая пугающее предчувствие, что серьезная игра только начинается.

Камеру привели в порядок. Сол заставил заключенного, которому выпало мыть полы и стены, зайти к ним и основательно потрудиться шваброй. Но одна только мысль, что на полу остались следы мочи Ашера, лишала Гэбриела возможности ходить босиком. Стоило дать волю воображению, и к горлу подкатывала тошнота.

Следующие несколько дней прошли без прямой конфронтации. Все сводилось к обмену взглядами. Но смех Ашера неизменно доминировал над всеми остальными звуками в крыле, и когда бы Гэбриел ни обернулся, Ашер смотрел на него – неизменно именно на него. Казалось, что мир перестал существовать вне взаимоотношений двоих людей, и в главном Ашер оказался прав: это изматывало. Гэбриел не мог понять, как он добивался такого эффекта. И еще один вопрос занимал его. Почему из всех заключенных мишенью выбрали именно его? Размышляя об этом, Гэбриэл все больше ощущал себя слабым.

Он не был бойцом, но знавал настоящих громил, видел, как они умеют напирать. Понимал их психологию. Дело ведь совсем не в жертве, не в выборе слабака, а в наслаждении, которое наделенные грубой силой существа получали от ощущения власти, когда использовали слабости других. Гэбриел понимал, что нужно найти способ заставить всех воспринимать его как человека, с которым шутки плохи, с кем лучше не связываться. Только так можно остановить Ашера.

В коридоре полицейского участка Имоджен неожиданно наткнулась на Дина, листающего журнал об отделке домов и квартир, случайно выбранный из кипы на столике рядом со стульями для посетителей. Она сразу заметила свое досье, лежащее на соседнем сиденье. Дин закрыл и положил на место журнал, даже не увидев Имоджен, а словно почувствовав ее появление. Под ее пристальным взглядом он осторожно взял документы и подал ей.

– Что с тобой, Дин?

– Сам не знаю.

– Придется найти ответ поконкретнее. Ты украл материалы по делу, черт побери!

Он помолчал.

– Я подумал, что твое досье поможет мне кое-что вспомнить.

– Что именно вспомнить?

– Это так странно… Слово буквально вертится у меня на языке. – Он отвел взгляд, посмотрел мимо, куда-то за ее спину, и спросил бесстрастнее обычного: – У тебя случаются казусы с памятью?

– Ты не можешь просто так брать мои документы, Дин. Если об этом узнает руководство, я потеряю работу! – проигнорировала вопрос Имоджен, не желая позволить выбить себя из колеи и увести разговор в сторону.

Пусть увидит ее злость, иначе он может зайти еще дальше, и что тогда!

– Я очень сожалею. – Теперь он снова смотрел ей в глаза.

– И как? Ты нашел что-нибудь?

– Нет, прости, там на самом деле нечего искать. Уоллисы кажутся мне хорошими людьми.

– Тогда чего ради ты взялся за поиски?

– Говорю же, сам не уверен. Буду точно знать, когда найду.

– Ты мне хотя бы сейчас не лжешь?

Дин выглядел оскорбленным одним только предположением, что он вообще способен соврать.

– Я всегда говорю тебе только правду, – сказал он после небольшой паузы. – Спроси о чем угодно, если хочешь, и я буду абсолютно честен.

– Мы оба знаем, что у нас все непросто.

– Так давай поговорим. Обещаю ответить на любые вопросы, на какие смогу, – вздохнул он.

– У меня сейчас нет времени играть в «верю – не верю».

Она пошла к выходу, но Дин последовал за ней и схватил за запястье. Имоджен повернулась и выразительно посмотрела на руку – он немедленно отпустил.

– Я продолжу поиски. У меня такое чувство, что я близок к чему-то очень важному. Но я не буду путаться у тебя под ногами. Позвони, если захочешь увидеться, я не собираюсь препираться с тобой здесь.