— Не первый. Но боюсь, что один из последних. У нее не должно было остаться ядер уже сейчас. Я думал, что она израсходовала последнее на меня, но…

— Ты же не стал мародером?

— Не стал. Не стал! Потому как ядра я, так и не получил. Она передала его, но посыльный не довез.

— Сам съел?

— Возможно, но мало вероятно. Я слишком стар. Я давно не говорил. я устал от разговоров. Идем, юный мародер, все же пора учиться.

Призрак поглядел на меня странно прищурившись.

— Значит все-таки она. Неугомонная стерва! Не успокоится ведь пока своего не получит. Думаю, настало время облегчить ей задачу и пусть она уже получит то, что хочет.

Я открыл рот, чтобы спросить, а чего она хочет, но не успел. Призрак взмыл под потолок, как-то потревожил кучку птичек, развернулся на месте и рухнул на меня.

Лучше бы я умер. Лучше бы меня сожрали пауки. Ну почему я не дал себя прикончить сморщенному коротышке? Мог бы тело свое пожертвовать юному богу. Мне то было бы все равно, чего он планировал, но то что все радости жутко болящего тела достались бы ему, сильно бы грело мою душу. Но, нет, я решил все сделать правильно, отбился от пауков, сам прикончил коротышку, и раздавил башку божку.

Кстати, а почему я убил его именно так? Я раз за разом задавал себе этот вопрос и не находил на него ответа. В тот момент, когда я ставил ногу ему на голову мне все казалось естественным и правильным. Я точно знал, что делаю, точно знал почему делаю и точно знал, что так и надо. Я испытывал ни с чем не сравнимое наслаждения слыша, как хрустит его еще не совсем сформировавшийся череп, как ломаются лишь немного затвердевшие хитиновые пластины, как трещат хрящи, как нога превращает его мозг в липкую кашицу. И я знал, что делаю все правильно.

Когда же кураж схлынул, и на место возбуждению от боя пришло спокойствие, я испытал, нет, не отвращение к себе, но неприятие, не понимание. У меня в руке был нож, и я мог бы перерезать ему глотку, как сделал это обезьяне, мог бы воткнуть нож ему в сердце, если оно у него было, но я раздавил ему голову. Ногой. Не взял камень, от плиты саркофага, не выломал его из колонны, не проткнул мозг уродца посохом коротышки. Нет. я сделал так как сделал и был этому вполне рад, совершенно не переживая.

Собственно, я вообще не переживал. Ни об одной смерти. Я убил пепельника и ничего не почувствовал, возможно потому что сам едва не умер. Здесь я прикончил с десяток пауков, но они всего лишь не разумные твари. Правда очень большие твари, но размер не сделал их умнее. Я пристрелил коротышку и совершенно не собирался об этом жалеть, этот сморщенный мерзавец хотел меня убить. Хотя, наверное, о нем, как о человеке переживать стоило бы. Вот только я не уверен, что он человек. Пепельник тоже им казался. В любом случае, я ничего не чувствовал, ни сомнений, ни сожалений. Хотя Елизар пугал, что будут и грустно при этом вздыхал.

И все же, почему я не позволил паучихе откусить мне голову? Почему я оказался настолько глуп и не удачлив, что выжил во всей этой мясорубке? И демоны с ним с болящим телом, но я все ближе подбирался к мысли наложить на себя руки. Слишком все было реально.

Сознание призрака слилось с моим. Я видел все, что когда-то видел он. Точнее я видел все, что он хотел мне показать. А хотел он не мало. Я видел его жизнь. Видел то, на что он пошел ради того, чтобы овладеть древними знаниями. Я чувствовал его жажду. Его страх. Его ненависть. Его боль. И боль эта доставалась и мне.

Я видел людей принесенных им в жертву. Видел ужас в их глазах, чувствовал их страх. Я знал, чем пожертвовал он сам. И боль от собственной его жертвы была сильнее, чем сожаление об убитых им людях.

Он хотел чтобы я его понял. И я понимал. Но не понимал зачем. Зачем мне знать через что он прошел, чтобы стать тем, кем он не стал? Мой путь иной. Я не хотел быть мародером. Мне пришлось им стать.

Призрак продолжал извиваться надо мною, показывая все новые и новые ужасы. Я видел с кем он заключал сделки, понимал на что он шел, ради своей цели. И он пришел.

Богиня ничуть не изменилась. Она была все такой же молодой, прекрасной, но седой. Но а глазах ее было меньше усталости и интереса, но больше злобы и яда.

Он не пытался договориться с ней, он пытался ее обокрасть. Не вышло. Она узнала. Она разозлилась. Она показала ему то, что он не должен был и не хотел видеть. Она заставила его почувствовать, то, что он едва ли мог перенести. Он справился. Он выжил.

Она пощадила его. Она оценила его жажду жизни, жажду знаний. Поняла безумие цели. Она не убила его. Она наградила его знанием, применить которое он не мог. Но они оба этого не знали. Он думал, что когда-нибудь станет мародером. Она думала, что он уже им стал. И они оба были счастливы. И оба ошибались.

Почему ошибся он, я понять мог. Тем более после того, как прожил его жизнь вместе с ним. Но она? Богиня, как могла ошибиться она?

— Ты все хочешь быть мародером? — раздался голос у меня в голове. — Не передумал быть ее игрушкой?

— А у меня есть выбор? Это ты хотел стать мародером, ты мог бы отказаться. У меня такой возможности не было. Меня заставили.

И я снова прикусил язык. Призраку об этом знать было совсем не обязательно. Хотя он наверняка и без моих слов узнал обо мне все, что хотел.

— Запоминай! — прошептал он внутри моей головы.

Я открыл рот и так и замер. Глаза вылезли из орбит, дыхание перехватило, из горла вырвался хрип.

Теперь я знал. Знал, как правильно пользоваться тем, что уже имею и тем, что только предстоит изучить. Вся наука Елизара, все его многочасовые наставления не шли ни в какое сравнение с тем, что показал мне призрак. Я познал силу, к которой он стремился, но не получил. Я осознал мощь, которую он так жаждал, но не смог обладать. Я понял кто я. Я — мародёр. Сейчас и только сейчас я стал им.

— Теперь пойдем! — призрак завис надо мной.

В раскладывающейся от боли голове ещё звучали отголоски его сознания. Но мы больше не были единым целым.

Я рухнул на пол, не обращая внимания на липкую слизь тут же покрывшую одежду.

— Пойдем! Оборви нить! Оборви ее мародёр. Оборви и возьми с меня все, что сможешь. Это будет моим тебе подарком, мародёр.

Он бы мог засмеяться, и я ждал этого, но он даже не усмехнулся. Так и висел надо мной, скрестив руки на груди.

Я с трудом поднялся. Шатаясь дошел до саркофага. Сунул в него руку, нащупал высохшие кости. Дальше все получилось само. К моим ногам упала белая жемчужина и парочка крохотных свитков.

— Молодец! — губы призрака дрогнули в улыбке. — Теперь нить! Рви ее! Дай мне покой!

Я поймал золотую нитку, сжал ее в ладони. Глянул на старика. Не передумал? Нет, не передумал. Я порвал нить, не сводя глаз с призрака. Тот открыл рот, но сказать ничего не успел. Истаял.

Я хлопнул себя по лбу, размазав по лицу слизь. Идиот! Ну какой же я идиот! Надо было дознавателя применить. Расспросить призрака о том, о чем он умолчал. Но поздно. Слишком поздно. Ничего, у меня оставался ещё коротышка. Жаль бога я потерял.

Когда я выбрался из склепа ночная тьма медленно истаивала, становясь бледной. Я был вымотан, тело болело, голова раскалывалась, что впрочем не помешало мне собрать все, до чего дотянулись руки. Я даже жвалу пауку отрубил и тащил ее закинув на плечо.

Я допросил всех кого мог. Сморщенный коротышка с первым и едва открыл рот, как разродился ругательствами и обещанием моей скорой мучительной смерти. Призрак предупреждал о таком. Это случается, редко, но иногда происходит у слишком болтливых мертвецов. Я задал пару общих вопросов, услышал ответы, точнее вычленил их в потоке ругательств. И оборвал его нить.

Обезьяна в которую я всадил болт и которую растоптали что-то очень тяжёлое ничего не смогла сказать. Как и вторая.

А вот с гигантским пауком вышло интересней. Он шипел и пытался атаковать, но на вопросы не отвечал. Точнее я не понимал его ответов. Не говорю я по паучьи. Но на заметку взял, что можно и зверьё мертвое допросить. Зачем не знаю, но может пригодиться.