Словно что-то, что в корне противоречило правилам этого мира, внезапно пробилось сквозь время и пространство. Небо и земля содрогнулись от гнева и решили во что бы то ни стало наказать нарушителя.

Однако, Шэн Линъюань не спрятался и не увернулся. Он словно застыл на месте и больше не двигался. Его черная кровь смешалась с сиянием тонкой «нити», а затем проникла в тело Алоцзиня.

Черный дым распространился по лицу, конечностям, груди и животу Алоцзиня, оставляя на теле юноши паутину трещин.

Но небеса, похоже, заметили, что он не испугался. Вслед за первым, ночь сотряс еще один, более злой, более сильный раскат грома.

Сюань Цзи и сам не знал, что было в его голове. Рискуя угодить под удар, он внезапно подался вперед и оттолкнул Шэн Линъюаня в сторону. Шэн Линъюань едва избежал молнии, разорвавшей пространство между ним и Алоцзинем. Электрический разряд перекинулся на тонкую «нить» и устремился прямо к юноше.

Алоцзинь отчаянно задрожал, но его глаза все также неотрывно смотрели на Шэн Линъюаня. Он вдруг рассмеялся и произнес на языке шаманов:

— Брат Линъюань, я слышал, как они говорили о твоей кончине. Величественный владыка людей, однако, ты тоже не смог ничего сохранить... На самом деле, ты ведь точно такой же, правда?

Но Шэн Линъюань, похоже, был настоящим социопатом с выдающимися личностными качествами. Что бы ни говорил ему собеседник, его взгляд оставался неподвижен.

Содрогаясь, как старая кукла, которая вот-вот разобьется, Алоцзинь почти неслышно произнес:

— Иначе как темной жертве удалось тебя пробудить? Ты родился связанным, жизнь и смерть, недопустимые ни одним из законов природы… Ты согласен со мной?

Еще не закончив говорить, Алоцзинь вдруг начал трескаться, как глиняная заготовка.

— За всю твою жизнь, — странно улыбнувшись, произнес юноша. Его голос казался сухим и хриплым, — у тебя не было ничего…⁹ Ни единого… счастливого дня…

⁹ 一无所有 (yī wú suǒyǒu) — ничего не иметь (ср. гол как сокол; ни кола, ни двора; нечего взять).

Шэн Линъюань ничего не ответил и только закрыл глаза.

Раздался тихий звон. Молодой глава клана шаманов исчез.

Вдруг, все безмолвствовавшие ранее птицы, с криками устремились в небо, и утренний туман, окутавший лес, медленно рассеялся, открыв взору горный хребет.

Не меняя выражение лица, Шэн Линъюань сжал пальцы и вырвал из своей груди тонкие «нити». Его обгоревшая до черноты одежда восстановилась, и раны тут же начали стремительно затягиваться.

Он коротко глянул на Сюань Цзи и равнодушно произнес:

— Кто-то прикоснулся к заклинанию «грома», которое я оставил. Однако, похоже, это был просто чей-то двойник. Раньше я не знал, кто ты. Прошу прощения.

Губы Сюань Цзи шевельнулись, но юноша все еще не оправился от изумления.

А кто он?

Этот человек… только что пережил удар молнии, и при этом все еще стоял на ногах, как ни в чем ни бывало?

Шэн Линъюань даже не взглянул на то место, где Алоцзинь превратился в пепел. Но сделав несколько шагов вперед, он вдруг кое-что вспомнил. Молодой человек остановился и схватился за дерево. Сюань Цзи подумал, что он, вероятно, хотел что-то сказать, но внезапно увидел, как колени Шэн Линъюаня подогнулись и тот медленно осел на землю.

Глава 40

Не подглядывай.

Сюань Цзи шагнул вперед.

— Эй, ты…

Гу Юэси бросила на Шэн Линъюаня мимолетный взгляд. Никто не знал, что увидели ее всепроникающие глаза, но на лице девушки отразился ужас.

— Не трогай, — меридианы в теле Шэн Линъюаня были разрушены. Дыхание сделалось слабым и прерывистым, он едва нашел в себе силы, чтобы оттолкнуть руку юноши и закашлялся. — Здесь… здесь кровь.

Сюань Цзи лишился дара речи. Ладонь, что едва коснулась его плеча, вновь скрылась в рукаве. Юноша обернулся и громко позвал:

— Старина Ван, подойди, помоги мне!

Но, прежде чем он успел договорить, Шэн Линъюань потерял сознание и упал прямо в его объятия.

Сюань Цзи хотел было увернуться, но тело предало его. Он подсознательно рванулся вперед и поймал Шэн Линъюаня.

Слишком горячо.

— Что я должен сделать? Ты хочешь отправить его в больницу? Сдается мне, это не самое подходящее место. Можно ли вылечить дух меча? — Ван Цзэ подошел ближе и поскреб в затылке. Кто знал, в какой из его извилин только что произошло короткое замыкание. — Это… а в его случае нельзя сделать МРТ?

— Мы не можем просто взять и засунуть его в микроволновку, — Сюань Цзи пришел в себя и сердито произнес. — Быстрее, иди и помоги мне открыть дверь.

Не дожидаясь, пока Ван Цзэ сдвинется с места, он тщательно проверил, нет ли на теле Шэн Линъюаня открытых ран. Закончив осмотр, юноша наклонился, поднял Шэн Линъюаня и отнес его в фургон.

Ван Цзэ отдернул протянутую руку и невнятно пробормотал:

— Разве не ты только что попросил меня «помочь»?

Никто не знал, в какой именно ресторан этот фургон должен был доставить морепродукты, но исходивший от них запах оставлял желать лучшего. К счастью, кожаные сиденья оказались достаточно мягкими для древнего человека. Стоило кому-то коснуться его, и Шэн Линъюань бессознательно приоткрыл глаза. Его тело мгновенно напряглось. Однако все, что он смог увидеть, это лишь забрезживший над Дунчуанем рассвет. На мгновение он даже позабыл, где и когда находится, а затем впал в еще более глубокое забытье.

Наполовину опущенное сиденье ласково окутало его, и мысли Шэн Линъюаня устремились за развеянным по ветру пеплом, обратно в прошлое, к такому далекому клану шаманов.

Воспоминания о детстве превратились в холодные волны, бушевавшие на море в двенадцатый месяц зимы.

Он вспомнил, что тогда он тоже был ранен. Его нутро было обожжено, а тело пылало огнем. Тогда ему было очень холодно, он чувствовал себя так, будто его кровь вот-вот должна была высохнуть. Старый глава клана шаманов бережно укутал его в свой плащ и отнес на гору. В доме великого мудреца было тепло и сухо, пахло лакрицей. Постепенно юноша согрелся, и тугая струна в его сердце лопнула.

Неизвестно, сколько времени прошло, прежде чем его разбудил звонкий детский голос. Какой-то ребенок, притворяясь беспечным, разгуливал под окном, напевая детские стишки, смысла которых он не понимал. Кто-то явно пытался привлечь его внимание. В тех воспоминаниях тоже был рассвет. Едва юноша открыл глаза, он увидел, как яркий солнечный луч золотой нитью протянулся по вершинам гор, а затем расплескался по склонам. На заднем дворе хижины росла крепкая груша. Она цвела и плодоносила независимо от времени года. В соседней комнате послышались шаги. Кто-то зашел, а потом тут же вышел. Заскрипела деревянная дверь. Каждый раз, когда она открывалась, комната наполнялась ароматом фруктов. Тот ребенок все еще пел свою песню. Воспользовавшись случаем, он попытался пробраться в дом, будто бы опасаясь, что чужак не поймет, какой он очаровательный.

Плоды груши, посаженной великим мудрецом, были величиной с кулак. Одну половину отдавали людям, а вторую съедал Алоцзинь.

Мальчик взбирался на дерево, как обезьяна. Он ел и ел, пока, наконец, вдоволь не наедался. Тогда он снимал с себя одежду, обнажая пшеничную от загара спину, и расхаживал голым по пояс. Он относил груши в пещеру за алтарем и сушил, превращая их в сухофрукты. Алоцзиню казалось, что об этом никто не знал.

Под алтарем находился холодный омут. Шэн Линъюань любил прохладу и ему нравилось коротать время поблизости. Когда ему надоедало читать, он шел в «сокровищницу» Алоцзиня и брал оттуда горсть сушеных груш. Однако, Его Величество отказывался становиться вором, он вел себя открыто и честно, и никогда не пытался спрятаться. К сожалению, Алоцзинь с детства не отличался особой осторожностью. Он даже и не заметил, что его драгоценная «сокровищница» уменьшилась.

— Брат Линъюань, иди сюда, посмотри, я украл у великого мудреца бабочку с человеческим лицом!

— Что… тебе не кажется, что твое баловство переходит все границы? Сейчас же верни ее, не нарывайся на неприятности.