Тяжело поразила Эрвина участь Аланис. Она предала Пауля – и это говорило о многом. На самом деле, она предала не его, а саму себя – на время. Но благородство все же победило в ней. Очутившись в сердце вражеских войск, она нанесла удар. Должно быть, попыталась убить Виттора или Пауля, или открыть ворота кайрам. Удача искупила бы все грехи, и, наверное, положила бы конец Кукловоду. Но - не смогла. Идова тьма. Участь, что хуже смерти… Если бы погибла в бою, сражаясь за доброе дело, Аланис была бы прощена на Звезде. Но нет. Впереди только тьма, а потом – забвение.

Невольно Эрвин искривил свой путь и выехал на берег речушки. Через воду смотрели на него безмолвные ржавые гиганты. Железо - лучшее, что было в них, – истлело. Остались каменные истуканы - безликие, лишенные душ. Имя, слава, блеск, благородство – все сгнило. Теперь только камень, тупой камень. Памятники, не памятные никому из живых. Так вышло с Аланис Альмера. С Куртом Айсвиндом и гантой Грозой. С лейтенантом Манфридом и кайром Артуром по прозвищу Близнец. С Деймоном. Сеймуром Стилом и Брантом Стилом…

Эрвин стал называть имена всех, кого потерял за эти два года. Выбирал один из памятников и, глядя на него, оживлял человека в своей памяти. Вот этот похож на Теобарта: есть борода и нет волос, шлем истлел на голове, оставив красную лысину. Капитан Теобарт, бывший грей моего отца. Довел меня живым до самой Реки и умер в кромешном отчаянье: «Я думал, кто-то выживет, чтобы отомстить. Но вы, милорд… Только не вы…» Славный Теобарт. Я дал богатый лен его семье – но разве это что-нибудь исправит?..

А вот огромный всадник с могучей булавой, которая все еще хранит форму. Это, конечно, граф Майн Молот, владелец железных рудников, потомок шахтерского бригадира. Лиллидеи, Блэкберри, Стэтхемы, Хортоны ведут родословную из глубины веков. Дерзкие гордые дворяне, моим предкам стоило больших трудов объединить их под своим началом. Но семья Майн, столь многим обязанная нам, славится отчаянной верностью. Когда я – неженка, щенок – бросил вызов императору, граф Молот первым сказал: «Слава Агате, милорд! Разобьем этих чертей!» И изо всех генералов только он погиб при Пикси. Стэтхем, Хортон, Лиллидей, Блэкберри сберегли себя. Понимая безнадежность положения, старались выжить, а не победить. Только Молот ринулся в бой, очертя голову. Слава Ориджинам!.. Нет, слава – Майнам.

А у этого бедолаги туловище отвалилось от ног - видимо, в поясе имелась железная вставка. Тело лежит на спине, по-прежнему сжимая клинок, а ноги пошли трещинами и рассыпались на части. Это кайр Сорок Два. Генри Хортон, сын полковника, один из самых славных парней, с которыми я служил. Он выиграл турнир при Дойле. Шестеро кайров принесли победу в Лабелине – Генри Хортон возглавлял их. Он первым надел черный плащ с иксом и прошел всю осаду. Когда я готов был зарыдать – только он твердил: «Прорвемся, милорд». Когда все вокруг умирали – он сумел выжить! Уже за одно это я люблю кайра Хортона. Это же счастье, когда кайры – выживают! Он и теперь, возможно, жив… Хотя лучше бы – нет. Не нужно ему судьбы, худшей чем смерть. Довольно одной Аланис…

- Милорд, желаете присоединиться к нам?

Эрвин встряхнулся. Эрвин потер глаза. Эрвину стоило усилий перенацелить взгляд с мертвецов на живых.

- Леди Нексия?..

- Мы с кайром Джемисом отправляемся на кладбище искать трех первых гигантов. Не поможете ли нам?

- Нет.

Нексия вздрогнула. Эрвин подъехал ближе, погладил морду ее кобылы:

- Леоканта… помнишь меня?

Игреневая лошадь не помнила. Она была красива, но не слишком умна. Умен был Дождь, надвое разрубленный выстрелом Перста при Рей-Рое. Бросавшийся навстречу клыкану, спасший Эрвина от смерти за Рекой. Где-то на кладбище меченосцев точно есть конь, похожий на него…

- Милорд, мы надеялись… - сказала Нексия странно, с нежностью или грустью.

- Едемте с нами, милорд, - добавил Джемис. – Вы же смотрите на статуи. Поди, вспоминаете мертвых. Давайте вместе помянем.

- Не посмею мешать вам, господа, - отрезал Эрвин. – Передайте привет нержавеющим богам. Мне с ними не по пути - боюсь, я из тех, кто ржавеет.

Август 1775г. от Сошествия

Фаунтерра

Вторжение началось перед рассветом. Три искровых полка подошли одновременно с разных направлений. Не встретив сопротивления, они вступили в город, промаршировали по тихим ночным улицам, разделились на роты и взяли под контроль ключевые точки: площади, мосты, большие перекрестки. Следом за искровой пехотой в город вошла основная ударная сила.

На улицы хлынул поток фургонов и телег – ярких и пестрых, с цветами и лентами, с бубенцами в гривах коней. Оси скрипели под тяжестью груза: бочек вина, мешков угощений, праздничной мишуры, факелов, фейерверков, музыкальных инструментов. Глашатаи на козлах телег бешено гремели колотушками, притопывали башмаками и кричали горожанам, что высовывались в окна:

- Долгих лет новобрачным! Любовь навек!..

Трущая кулаками глаза, дурная спросонья Фаунтерра начинала понимать: приехала свадьба! Кто женится? Зачем? На ком?.. Любопытство будило столицу. Фаунтерра стряхивала с себя липкий летний сон. Распахивала ставни, звенела ведрами, плескалась под умывальником, наспех разводила огонь, металась по дому в ночной сорочке, разыскивая платья, чулки, башмачки, гребни, шпильки… Обжигала рот наспех сваренным чаем, бранилась, заедала печеньем – а с улицы неслось через открытое окно:

- Пусть Мириам целует, а Софья согревает, а если будет ссора – Эмилия помирит!

Армия вторжения развертывалась на площадях. Распахивались фургоны, телеги откидывали борта. Музыканты проверяли струны, певцы прочищали глотки, скоморохи надевали потешные наряды. Из ящиков и досок сколачивались столы, на которых, словно в сказке, вырастали горы сладостей, фруктов, сыров, колбас. Почетное место занимала стопка соленых хлебцов – непременного яства на свадьбе.

- Молодым солоно естся, да сладко спится! Соль на столе, а не на щеках!

Вооружившись острыми воротками, умелые руки прокручивали дырки в бочках, втыкали краны, наполняли кружки – первые из сотен, построенных рядами на прилавке.

- Пей за счастье молодых, чтобы сильным был жених!

Фаунтерра в недоумении выбиралась на площади, разглаживала подол, на ходу дотягивала последнюю непослушную шнуровку.

- Это что же?.. Кто женится-то?..

- Лучшая пара! За невесту пей до дна – будет верная жена!

- А эль почем?..

- Молодые угощают! Пей, красавица, не робей!

Фаунтерра с сомнением качала головой: что, с самого утра?.. На каждой площади, да такой запас!.. Этак я к вечеру совсем охмелею… А затем сказала себе: тьма, почему нет? Время-то какое худое: то орда, то Кукловод. Хоть что-то светлое среди всего мрака! И столица поднесла кружку к губам:

- Долгих лет молодым! Пусть Софья согреет!

Праздник полыхнул, как костер. Зазвенели искристые мелодии, свадебные песенки пошли в пляс, перепрыгивая с языка на язык. Вспышки смеха окружили сцены, где выступали скоморохи. Тут начинался потешный конкурс, там показывали страуса, тут играли пьесу про любовь, там поливали бочками крема гигантский свадебный торт. Фаунтерру поили, кружили, веселили и соблазняли – а она, уставшая от тревог, охотно поддавалась. Пела, плясала, хохотала. Сочиняла причудливые тосты за здравье молодых. Облизывала пальчики от лакомств. Вспоминала бесчисленные свадебные традиции, помогала устроить то, о чем приезжие забыли. И все чаще задавалась вопросом:

- Кто же, все-таки?..

Приезжие как могли напускали тумана, но умницу-Фаунтерру не проведешь. Всем известен ритуал: на свадьбе будет портрет молодых! Если жених беден, то картину рисуют прямо за столом сами же гости – выходит очень потешно. Но тут дело другое: баснословно богатый жених, наверное, нанял хорошего живописца. И портрет уже готов, скорей всего, это он и стоит под сукном в тени собора Праотцов. Или, может быть, прячется за спинами искровиков у Престольной Цитадели. Ах нет, ерунда, вот же он – у ратуши, в золоченном фургоне! Конечно, Фаунтерра-озорница попыталась подглядеть. Невзначай потянулась пальчиком к сукну, осторожненько приподняла полог фургона… Но нет, завешено, завязано, зашито, еще и обмотано бумагой. Никак не увидишь раньше срока!