— Странно, — вглядываясь в дисплей, бормочет медик. — Ты несколько секунд ни на что не реагировал.

— Голова закружилась, — почти не вру я. — Ты же знаешь, я не могу разобраться, как это происходит. От этого нервничаю. Возможно, поэтому.

Развожу руками, изображая человека, который не может подобрать слов к происходящему.

— Но открыл же?

— Ну да. Только не понял, как именно это сделал. Раз получается, десять раз — нет.

— Ничего, — заверяет Андрей, — разберешься. Клоны, безусловно, быстрее схватывают, но они изначально растились под эти задачи.

— Так чего на мне эксперименты ставить? Работали бы с клонами, — уже в который раз недовольно ворчу я, зная, что ответит Андрей.

— Я уже сто раз объяснял, — говорит он.

Клоны недолговечны, потому что это клоны — некоторые вещи науке пока не под силу и не будут под силу в обозримом будущем. Создавая клонов, генные инженеры сразу же делают их нервную систему пригодной для сращивания. Из-за этого время жизни дубля равняется пяти-шести годам. Пользу они приносят меньше половины этого срока, потому что на развитие мозга до полноценного индивидуума уходит около четырёх лет. Да, клоны, так же как и дети, учатся ходить, говорить, взаимодействовать с окружающим их миром, несмотря на то, что их создают уже взрослыми особями. Они впитывают информацию и приобретают навыки, конечно, гораздо быстрее — во много раз, но и быстрее выходят из строя. В какой-то момент клонированный организм превращается в дряхлого старика всего за неделю.

Как поведёт себя мой организм — неизвестно. Потому что я — первый не клон в этой программе. Бета-версия корпоративного боевика и сетевого чойсера в одном флаконе. И не согласись я на такой вариант, вполне вероятно, Саринц ставил бы на мне гораздо менее гуманные опыты. Ну и призрачная, но всё-таки надежда на то, что Машкой занимаются, что её лечат, нет-нет, да и промелькнёт в голове.

— Ладно, — говорит Андрей. — Раз ты в порядке, давай продолжим.

И я продолжаю.

У меня даже получается подключиться к лежащей на столе доске и отправить команду на глубокое форматирование. Но подтвердить я её не могу. Поэтому доска так и светится вопросом «продолжить?» и двумя вариантами ответа «да» и «нет».

До самого вечера всё идёт по схеме, которая успела стать привычной. Меня пичкают пилюлями, замеряют показатели организма и чипов, просят выполнять задания, дают физические нагрузки, попутно мониторя моё состояние и состояние моих чипов на объединенных в общую сеть досках, как мобильных, так и стационарных, перепроверяя данные с помощью медбота, неустанно следующего за мной из помещения в помещение.

Мой цифровой гость появляется вечером, когда я, стоя в фойе, смотрю сквозь панорамное окно на океан. И предвестником его появления снова становится головная боль. В моём воображении не укладывается такое огромное количество воды. И я не понимаю, почему, если её так много, в сити действует лимит? Воды хватает не только на чай и умывание — раз в неделю можно даже позволить себе душ, если быстро. А здесь — столько воды. Такое огромное, нескончаемое количество. Почему?

— Сохраняй спокойствие для того, чтобы твои показатели не изменились, — звучит у меня в голове.

И я тут же начинаю чувствовать, как ускоряется пульс.

— Вдыхай через нос, считая до четырёх, выдыхай через рот. Не пытайся активировать интерфейс.

Да какой тут интерфейс! Тут бы не забыть, как осмысленно смотреть.

Некоторое время дышу, ведя счёт, как советует цифровой голос. Делаю несколько шагов вглубь комнаты и сажусь на скамью. В какой-то момент, когда понимаю, что сердце перестаёт торопиться, перед глазами, так же как и прошлый раз, пролетает цифровая рябь, оставляя после себя человеческий силуэт.

— Мной ещё не подобраны алгоритмы, правильно и однозначно интерпретирующие сигналы твоего мозга, чтобы расшифровать то, что ты думаешь дословно. Поэтому я улавливаю только общее настроение твоих мыслей. Было бы намного лучше, если бы ты мог проговаривать всё вслух, но этого не рекомендуется делать из-за устройств, — неоново-зелёные квадратики отмечают в моём поле зрения стационарные камеры наблюдения, ~ фиксирующих твои реакции на внешние раздражители и поведение в целом.

Цифровой гость некоторое время молчит. А потом выдаёт новую порцию информации.

— Нахождение здесь нецелесообразно. База изолирована от внешней сети. Особи, к которой ты испытываешь привязанность, здесь нет. В случае неудовлетворительных результатов тестирования твоя модель будет подвержена уничтожению, а данные о ней будут учтены в разработке следующей модели. В случае удовлетворительных результатов эксперимента твоя модель подлежит изоляции с регулярной фиксацией данных до завершения жизненного цикла.

Уйма вопросов роится в моей голове. Но я не знаю, как задать их. Ещё и эта пульсация в затылке не позволяет сосредоточиться. Проблема заключается в том же, в чем и сложность с подключением к электронным устройствам. Только, если там я всё время отвлекаюсь на жесты руками, то здесь я не представляю, как задать вопрос, не открывая рта.

— Для бесперебойного взаимодействия с внедренной в организм электроникой необходим адезинтрифосфат в количестве большем, чем вырабатывает организм. Твоя задача: создать запас адезинтрифосфата на двадцать четыре часа с момента начала побега. Отсчет начнётся с момента принятия тобой решения.

Мне чертовски интересно, что происходит, но силуэт озвучил условие: ни слова вслух. А задавать вопросы мысленно я не могу.

— Анализ твоих действий и химических реакций мозга позволит мне понять момент, когда решение будет принято.

И цифровая метель уносит силуэт за границу поля зрения.

Чувствуя, как утихает пульсация в затылке, я думаю о том, что попробовать сбежать можно. Только куда? Я даже не знаю, где нахожусь — во всех панорамных окнах до самого горизонта сплошная вода. О том, что Ржавой здесь нет, я и сам догадывался. Меня сразу поставили перед фактом, что её лечение и эксперименты надо мной не взаимосвязаны, а значит, будут проводиться отдельно. И добавили, что особого выбора у меня нет, кроме как поверить и сотрудничать, потому что сотрудничество взаимовыгодно для всех его участников. Какая-то часть меня была уверена в том, что это ложь, и цифровой гость подтвердил мои догадки.

Но кто он и зачем ему помогать мне, если с меня нечего взять? Возможно, его помощь подразумевает ответную услугу? Стоп. А как он собирается реализовать мое перемещение с этой базы? И куда?

В конце концов, после долгих размышлений, перебрав доступные моей фантазии варианты, начинаю склоняться к мысли, что искусственный интеллект морской базы преследует какую-то свою цель. И понять, что это за цель, у меня не получится. Гораздо проще задать этот вопрос ему, когда представится возможность. В том, что это ИИ, я уверен почти полностью. База изолирована от внешней сети — первое обязательное условие. Никто не может гарантированно предсказать, каким будет поведение искусственного разума, получившего неконтролируемый доступ к сетевым ресурсам. Никто не может просчитать всех вариантов развития событий. И уж тем более никто не может дать гарантию того, что его свобода пойдет на пользу человечеству.

Именно поэтому все имеющиеся на данный момент ИИ базируются в изолированных сетях, без возможности выхода в глобальную паутину. А то, чем пользуются в мире, всего лишь нейросети — наборы хорошо отточенных алгоритмов, позволяющие поверить в живое общение между машинами и людьми, обязательно ограниченные жёсткими рамками, потому что нейросети в отличие от ИскИна в эти рамки поставить можно. И придерживаться их они будут неукоснительно. Никаких «шаг влево, шаг вправо».

Да и слова моего цифрового собеседника о том, что ему нужно больше времени и данных, чтобы научиться более точно расшифровывать сигналы моего мозга, подводят к мысли, что это ИИ. Наверняка к моим чипам можно подключиться в любой части базы и не только со стационарных досок. Раз уж я нахожусь под круглосуточным наблюдением, то справедливо предположить, что и контроль надо мной круглосуточный.