— Теперь куда? — спрашивает Морс, — пряча новую игрушку в карман.

— Я тебе, наверное, нож отдам, чтоб не таскаться, а сама на воздушку и к Лису. Забрать капсулы. Потом в «Неонику».

— Хорошо, — Морс берет нож и отправляет его в один из многочисленных карманов своих штанов. — Тогда там и увидимся. Мы с Евой сегодня играем в одной команде.

— Только, умоляю, ни слова ей о том, чем я занимаюсь.

Морс проводит перед губами большим и указательным пальцами, будто застёгивает зиппер.

— Почему люди, когда ведут себя как идиоты, не понимают этого? — спрашиваю я Лиса, привычно пакуя кристаллы в желатиновую оболочку.

— Что натолкнуло тебя на то, чтобы задаться таким вопросом?

— Да, блин, Морс.

Лис не торопит, продолжая запаивать и маркировать собранные мной капсулы. Желтые — один кристалл, зеленые — два, черные — три. Я собираюсь с мыслями и продолжаю:

— Понимаешь, он выбирает себе таких девочек, — на слове «девочек» я делаю кавычки пальцами, — на которых даже клейма ставить не нужно. Всё видно по манере общения, по поведению. И они постоянно его кидают, то на деньги, то просто кидают, но проходит совсем немного времени и он опять восторженно носится с очередной девочкой, рассказывая о том, что уж эта-то точно не такая как все. А при попытках поинтересоваться у него, как же там предыдущая, отмахивается и говорит, что это, мол, пройденный этап.

— Морсу от того, как он живёт, классно?

— Не знаю.

— Ну, хорошо, перефразирую: он что-нибудь делать с этим собирается?

— По-моему, нет.

— Значит, его всё устраивает. Отстань от человека.

— Но мозги-то потом мои страдают от того, что у него всё плохо. В этот раз он опять уверен в том, что нашел близкую по духу цацу. Радуется как ребенок, когда они чихнут вместе, или когда она продолжает фразу теми словами, которыми её продолжил бы он сам. И во всём ищет какие-то тайные смыслы.

— Понимаешь, — задумчиво говорит Лис, откидываясь на спинку стула, — все мы хотим быть кем-то. Значить что-то помимо цифр на кистевом чипе. И стремление оказаться точной копией, второй половиной кого-то малознакомого, — одна из граней желания быть не только единицей, занимающей ячейку человейника и прожирающей еженедельную безусловку. Потому Морс и ищет в том, что происходит вокруг него, смыслы и знаки. И, что характерно, находит. Даже там, где их нет. Оттуда же и стремление спасать наркоманку, лазить по крышам в поисках красивых видов сити для художницы и… чего он там ещё делал-то? Говорят, целые культы рождались из таких желаний. И не всегда добрые.

— Быть кем-то?

Лис кивает и возвращается к капсулам.

— Ева, — протягивая ладонь для рукопожатия, представляется девушка.

— Ли… — отвечаю я, так и не договорив прозвища. Забавное, но настораживающее совпадение.

— Ли? — переспрашивает она.

— Лилит, — киваю.

— У меня тут кое-что твоё, — хлопает Морс по карману брюк, расположенному над коленом.

— Я помню. Пусть побудет у тебя.

— Я девушка Морса, — радостно сообщает она.

— Я в курсе, — говорю я. — Все уши уже посверлил тобой.

— Может, тогда по…

— …«дракончику», за знакомство?

Они говорят вторую часть фразы одновременно. И одинаковым жестом изображают бокалы.

— Можете хоть по «дракончику», хоть по «фурии», хоть смешать их. Я, если и начну, то позже.

Морс кивает и уходит к стойке. Вечером электронных разносчиков загоняют в подсобку, потому что в клубе толпа и толку от них ноль.

— А чего нет? — хлопает глазками Ева. — Это же клуб. Он для того и нужен, чтобы отдыхать и веселиться. Или ты на чем-то другом?

Она заговорщицки подмигивает, ожидая ответа. Но объяснять ей что-то я не планирую. Отделываюсь фразой, ставшей привычной за последние дни:

— Привыкла начинать позже.

— И чего, так и тусуешься без ничего? — вновь удивлённо округляет глаза девушка.

— До определенного времени.

— А не странно, когда все под чем-то, — она обводит рукой помещение, — быть трезвой.

Чёрт, да она доставучая и совсем без чувства такта. Но говорить Морсу об этом я не буду. Лис прав. Если бы Морса что-то не устраивало, он бы менял свой взгляд на жизнь. А раз не меняет, значит ему комфортно. Вот только б этот комфорт проходил мимо меня, с его дурацкими девушками и их не менее дурацкими вопросами.

— А тебе сколько лет? — спрашивает Ева. — Мне девятнадцать.

— Все, что есть — мои, — буркаю в ответ.

— Не хочешь говорить? Да? Больше двадцати пяти, наверное?

Блин, где он её выкопал? Любому разумному существу было бы понятно, что я не иду на контакт. А она продолжает задавать не просто вопросы, а глупые вопросы.

Возвращается Морс с тремя бокалами.

— Тебе обычный тоник, — сообщает он, протягивая бокал с матово-туманной жидкостью. — За знакомство.

Выпиваю тоник залпом:

— Ребята, не скажу, что с вами весело, — говорю я, ставя пустой бокал на столик, — но мне нужно решить несколько вопросиков, не выходя из клуба.

И покидаю слегка озадаченную парочку.

Они приходят сюда отдыхать, а я — работать. Но объяснять им это я, конечно же, не буду.

Когда я выхожу из заведения, снаружи уже давным-давно светло. Но ещё не настолько светло, чтобы начали летать муниципальные воздушки. Коммерческие повышенной комфортности мне не светят. Точнее, светят, но если на них раскатывать, то совсем жрать нечего будет до конца недели. Я потратилась на нож и на музыку. Кстати, нож. Понимаю, что Морс умотал ещё часа три назад вместе со своей новой подружкой. И прихватил с собой нож. Живет он недалеко, от «Неоники» всего пара кварталов и, чтобы убить время, я решаю наведаться к нему, по пути раз за разом пытаясь набрать его номер. Но после десятка ответов робота о том, что пользователь вне сети, бросаю эту затею.

Активирую подкожные наушники и шагаю по почти безлюдному тротуару к тому человейнику, в котором живет Морс. Даже не особо вслушиваюсь в текст. Просто ловлю настроение.

Неработающий лифт, зассаные, как в большинстве полузаброшенных человейников, углы, пол, покрытый всевозможным мусором от конфетных фантиков до презервативов. Седьмой этаж. В последний раз я была у него в ячейке… пытаюсь вспомнить и понимаю, что ни разу. Доводилось ожидать на этаже, доводилось питаться от его точки доступа, сидя на подоконнике в конце коридора, но внутрь он меня ни разу не приглашал.

— Морс! — тарабаню я. — У тебя есть кое-что моё.

За дверной панелью слышится какой-то странный шум. Возможно, они до сих пор трахаются. Но мне как-то наплевать на то, что я прерву их идиллические потрахушки. Спать всего два-три часа, потом тренировка, потом паковать капсулы, потом…

— Морс! Верни мне нож и трахайтесь дальше!

Возня за дверью затихает на несколько мгновений, а затем я слышу женский визг и грохот. И визг этот не похож ни на звуки, издаваемые во время секса, ни на крик испуганной девушки. Это короткий, отрывочный взвизг, который издают перед ударом.

— Морс, бля! — тарабаню я, не жалея кулаков. — Верни мне нож и я свалю.

Какое-то время за дверью царит тишина. Затем слышатся шаги и дверная панель отъезжает в сторону.

Абсолютно голая Ева хватает меня за шею, тянет на себя, подсекая ноги, и каким-то невероятным приёмом ещё в полёте переворачивает моё тело в воздухе, роняя меня лицом в пол.

— Ева Штерн, полиция сити, восточный спецотдел, — слышу я у себя над головой, чувствуя, как на руках затягивается зип-локер.

Я думаю о том, что полиция, как всегда, не торопится. И ещё, о том, что очень странно видеть Еву обнажённой, с расплывающимся под глазом синяком и несколькими свежими не то царапинами, не то порезами, деловито задающую вопросы. Ещё страннее слышать её голос в серьёзной беседе: давно ли знаю Морса, знаю ли его настоящее имя, как познакомились, были ли с его стороны попытки перевести отношения в интимное русло. Где живу, как часто общались. Знаю ли Вивьен Жаккар, Леа Омини, Марию Колёсникову… Я отвечаю, что знаю. Точнее, знала. Все мои ответы она фиксирует в противоударный непромокаемый полицейский наладонник.