Все, больше сюда никто не войдет.

Несколько мгновений тупо стою и не слышу больше ничего, кроме собственного тяжелого дыхания и боя сердце в груди.

Здесь дыма еще нет. Можно позволить себе немного подышать. Но голова все равно идет кругом. Точно пьяная, иду к кроватке Хельми. Мой сын здесь. Надеюсь, он узнает меня и не станет плакать и вырываться, хоть выгляжу я наверняка, как пугало, потому что времени, чтобы его успокоить, у меня нет.

Подхватываю Хельми на руки и прижимаю его к себе. Он ворочается и вскоре начинает вырываться. Что-то ему явно не нравится. Возможно, я слишком сильно пропахла дымом. Возможно, слишком напугана и взвинчена.

— Спокойно, — поглаживаю его по голове, — все будет хорошо.

Сын морщится и начинает хныкать.

Теперь топаю к собственной кровати, кладу на нее Хельми и что есть сил толкаю ее в сторону. Кровать у меня старая и тяжелая. У меня проскальзывают по полу ноги, я снова становлюсь вся мокрая, в голове шумит и клокочет. Едва не задыхаюсь, но все же сдвигаю кровать с места. Не так сильно, как хотелось бы, но достаточно, чтобы подлезть под нее и дернуть за кольцо потайного люка.

С первого раза ничего не получается — влажные дрожащие пальцы слетают с кольца, а вместе с ними срываются два ногтя.

Боли почти не чувствую, но работать становится куда труднее, потому что руку тут же заливает кровью.

Перехватываю с кровати подушку, рву на ней наволочку и выбрасываю на пол мягкий лебяжий пух. Накидываю ее на кольцо и тяну снова. Медленно, но люк подаётся.

В дверь стучат. Вернее, пробуют ее открыть. Кажется, делают это плечом.

Стискиваю зубы и тяну люк с удвоенной силой.

Хельми переходит на плач.

«Маленький мой, потерпи, пожалуйста», — проговариваю у себя в голове, потому что все силы уходят на открытие люка.

Удар — и дверь едва не слетает с петель.

Хельми заходится в пронзительном плаче.

Рывок, еще рывок.

Падаю на спину — и тут же на пол падает настежь раскрытый люк.

Как же не хватает воздуха.

— Спокойно, — повторяю шепотом, снова беря сына на руки. — Сейчас мы с тобой немного погуляем.

Хельми шмыгает носом, но плакать почти прекращает, хотя от очередного удара в дверь сильно вздрагивает.

В несколько движений заматываю его в покрывало с кровати и ныряю в потайной ход. Смысла закрывать за собой люк нет никакого — кровать я на место все равно не поставлю, а следы открытия люка легко заметить.

Плевать.

Не нужно большого ума, чтобы догадаться, кто и как выкрал наследника рода Хольмбергов. Прижимаю к груди сына, ползу по узкой кишке потайного хода. Тороплюсь, не обращая внимания на впивающиеся в колени небольшие камешки. Последний раз я была здесь в далеком детстве, и тогда ход казался мне куда более широким и свободным. Да и гораздо короче. Сейчас же он тянется и тянется, ни в какую не желая прекращаться. Я даже начинаю думать, что вконец рассорилась с головой и просто топчусь на месте, потому что освещения здесь нет никакого, и понять, двигаюсь ли я вообще, не так просто, как, казалось бы.

Но вдруг упираюсь головой в стену.

— Ну вот, мы почти выбрались, — улыбаясь, говорю Хельми, хотя он не может меня видеть, да и вряд ли моя улыбка настолько уж успокаивающая.

Я очень устала, все тело затекло, но все равно изо всех сил стараюсь, чтобы голос звучал хоть сколько-нибудь спокойно и уверенно.

Замираю и прислушиваюсь — вроде бы погони нет. Хотя полной уверенности в этом тоже нет. Слишком шумит в голове.

Выдыхаю и упираюсь спиной в потолок. Напрягаю ноги и толкаю. Люк надо мной приподнимается, но не открывается полностью.

Вдох-выдох.

Снова упираюсь и снова толкаю. Закусываю от усилия губу и буквально по крупицам выталкиваю треклятую крышку на улицу. Медленно, но та идет. Сверху на меня льется холодная вода, смешанная со снегом. Как ни странно, но от подобного душа становится даже немного легче.

Сильнее закусываю губу, потому что с губ рвется крик усилия, потому что очень медленно и очень тяжело. В спине, кажется, что-то надрывается — и все тело пронзает острая боль, от которой на глазах снова наворачиваются слезы.

Едва не задыхаюсь, но каким-то чудом не позволяю себе согнуться снова, потому что вновь начать поднимать люк с самого начала просто не смогу. Мгновение — и крышка падает на землю.

Дышать! Много-много и глубоко-глубоко дышать. Пусть даже от свежего воздуха голова идет еще большим кругом.

Укладываю Хельми сверху на люк и сама, извиваясь, как ящерица, по-пластунски выбираюсь наружу. Сил нет уже никаких, жутко болит спина, но быть обнаруженными сейчас будет втройне обидно.

А обнаружить нас очень даже могут, потому что тут и там слышны громкие окрики халларнов, которые заняты вовсе не тушением пожара, который, впрочем, уже не потушить, а вроде как поисками. Догадаться, кого они ищут, совсем несложно. К тому же несколько человек как раз направляются в нашу сторону, причем двигаются они с двух сторон, зажимая в клещи.

Не поднимаясь на ноги, на коленях, с ребенком в руках, ползу к стоящему чуть в стороне дому. От него падает густая тень — и в ней нас не увидят, пока не подойдут вплотную. А они подойдут, потому что за мной тянется даже не след, а целая просека — не увидит только слепой.

Но я больше не знаю, что мне делать. И это обидно до ужаса. Неужели все напрасно?! Делаю еще несколько судорожных движений и буквально валюсь лицом вниз, лишь в последний момент умудряясь извернуться и упасть набок, чтобы не уронить Хельми прямо в жидкую грязь.

Сама же промокла насквозь. Но разгоряченное тело еще сопротивляется холоду. Надолго ли?

Халларны уже близко. Еще немного — и найдут люк, а следом и нас.

Какая-то сила резко вздымает меня в воздух и тащит куда-то прочь. На рот ложится мозолистая ладонь.

— Тихо, — едва различимый шепот на ухо. — Вижу, тебе понравилось играть с огнем. Хорошая попытка. В следующий раз подпалишь Гавань целиком?

Это Кел!

Боги!

Это проклятый ненавистный чернокнижник, от присутствия которого рядом у меня в прямом смысле разрывается сердце. Не от страха — от осознания защищенности. Понятия не имею, почему именно рядом с ним. Ведь он наговорил столько гадостей, отчетливо дал мне понять, что я для него никто. И все равно он здесь. В самый нужный момент.

Он оттаскивает меня к стене дома.

Халларны уже возле раскрытого люка. Один прыгает внутрь, остальные бегом по моему следу.

Но не успевают они сделать и нескольких шагов, как из тени, совсем рядом от того места, где стоим мы, вырываются… это Стражи, я их узнаю. Созданные Келом твари вмиг сминают не ожидающих нападения халларнов, подхватывают безвольные тела и разбрасывают их далеко в стороны.

— Идем, — все так же шепотом мне на ухо.

Ступаю — и чувствую, как нога, пронзенная болью от поясницы, подгибается. Не успеваю подавить уже сорвавшийся с губ стон.

Кел легко берет меня на руки и идет прочь. Мне нужно вырваться, нужно сказать, что справлюсь сама. Нужно быть гордой. Но можно я все это сделаю немного позже? Боги, вы же позволите мне проявить каплю слабости? Потому что здесь и сейчас, в руках этого мужчины, для которого нет ничего важнее, чем его собственные желания и правота, я чувствую себя в полной безопасности, куда бы он ни направлялся.

Меня хватает только на то, чтобы продержаться до момента, когда Кел добирается до одного из заброшенных домов на окраине Гавани. Всю дорогу он несет нас на руках, и я невольно отмечаю, что его дыхание едва сбилось. Кажется, с момента, когда впервые увидела его после воскрешения, он значительно окреп.

Он заносит меня в хорошо протопленный дом и укладывает на ворох шкур, что, по всей видимости, служит его постелью.

— Отогревайся, — накрывает меня пахнущим сеном одеялом, — я приготовлю мази.

— Спасибо, — благодарю я и пытаюсь поудобнее устроиться, но любое движение тут же отдается в спине. — Не стоит беспокоиться. Я немного полежу — и мы уйдем.