— Вон он, тот ратник! — показывает на него пальцем одноглазый воин, ведущий вперёд вторую волну из бунтовщиков. — Убьёте князя — обезглавите всю нынешнюю власть!

"Четвёртый!"

...

"Шестой!"

...

"Девятый!"

От прошедшего вскользь удара локтём ещё одного из восставшего отребья шлем слетает с его головы, освободившиеся длинные волосы, мокрые от пота и крови, липнут ко лбу и лицу, сбиваясь в косматые, перепутавшиеся меж собой пряди. Грубая ладонь обхватывает меч из саксонской стали крепче, чем когда-либо, и на рукояти кожа князя чувствует что-то вязкое, липкое и отчасти пахнущее железом — то запёкшаяся кровь поверженных врагов.

Игорь тяжёло, сипло дышит, сгибается пополам, не замечая, как из раненного плеча бежит багровая жидкость, что пропитывает собой ткань под разорванной кольчугой и продолжает бежать точно так же, как и сам князь.

— Князь! Цельтесь в князя!

На бегу он уворачивается от брошенного кем-то копья, морщится и выставляет вперёд взятый у кого-то из павших ратников щит, который лучше послужит живому, чем останется со своим мёртвым владельцем. Ровно в центр щита и приходится второй удар, заставляющий племянника Вещего Олега пошатнуться на месте и на мгновение остановиться.

Пожалуй, увидь он себя со стороны, то не узнал бы в этом окровавленном, рычащем и несущем смерть всем на своём пути существе себя прежнего. Таким ли хотел видеть своего наследника отец? Гордится ли им тот сейчас, наблюдая из золотых небесных чертогов за этой сечей?

Удар, второй... Мерзкий скрежет по дереву, и вот щит врага не выдерживает, сам смутьян падает и проезжает своим лицом по влажной от крови траве. С трудом, напрягшись, Игорь достаёт сломанное копьё из щита и шагает дальше.

"Десятый!"

— Княже! — доносится откуда-то далеко, со спины, до него зычный голос дяди, но он словно и не слышит зова своего воспитателя. — Княже, остановитесь!

Не обращая никакого внимания, он продолжает бежать вперёд расстояние с десяток саженей. Рука раздражённо отбрасывает в сторону упавшую на глаза прядь, ухо слышит какой-то звонкий свистящий звук — и Игорь, стиснув зубы, спотыкается из-за острой боли в лодыжке и падает, чем ещё глубже вгоняет в плоть зазубренный наконечник.

То, что у них не было лучников, ещё не означало отсутствия таковых у противников!

Истерзанная на сотни мелких кусочков судьба — от не питавшего любви к нему отца, от ожиданий дяди, от предательства матери, от потерь самых близких друзей, от собственной ядовитой вины. Страшная, пронзающая до кости боль в ноге. И бурлящий в жилах гнев, смешанный с горечью разочарования и бешеным биением сердца.

Игорь опускает взгляд на рану, а затем резко выдёргивает из повреждённой плоти наконечник. На мгновение князя будто ударяет молнией, всё тело содрогается от немыслимой боли, но, мелко дрожа и улыбаясь, он встаёт на ноги и швыряет в сторону вражескую стрелу.

Боль ослепляет его взор, боль путает мысли, но сын Рюрика отчаянно продолжает идти вперёд, шаг за шагом, аршин за аршином. Он не оглядывается на павших товарищей, которые сложили головы в этом побоище, но не дали своими телами пройти врагу дальше. Он пропускает мимо ушей пугающие вопли бунтовщиков, кровь которых окрашивает в цвет тёмного вина землю благодаря его братьям по оружию.

Перед горящими глазами Игоря по меньшей мере дюжина оборванцев, обступивших своего одноглазого бородатого предводителя, за спиной у того — десятки, если не сотни воинов. Им не отобрать ни клочка земли, которую обитатели этого города вручили его отцу в обмен на процветание и безопасность!

Или победа... Или смерть.

Не сдавался Рюрик перед враждебными племенами, кольцом окруживших Ладогу, Руссу и будущий Новгород со всех сторон. Не сдавался Олег ни перед ордами угров (1), заполонивших собой живым морем из всадников степи под стенами Киева, ни перед искусными в войне греками, ни перед хазарами и буртасами.

Не сдастся и он.

Не сбить его живым с ног, не выхватить крепко зажатый в хватке обеих рук окровавленный клинок.

Не отступит он от своего пути, того самого, который, кажется, наконец-то сумел найти.

Древко орудия первого из защитников главы восставших он рассекает напололам своим мечом, топор вылетает из рук голодранца с водянисто-голубыми глазами и жидкими светлыми волосами, оставляя его безоружным. Поверженный заносит кулак над Игорем, но тот отбрасывает его ударом локтя в солнечное сплетение, и упавшему мятежнику остаётся лишь откашливаться, согнувшись в три погибели на холодной земле.

Отскочив в бок, государь спасается от атаки очередного супостата и изо всех сил ударяет в челюсть врага, до громкого хруста в последней, до превратившихся в кровавую крошку зубов. Остальные изменники, не ожидая от соперника подобной выносливости, нерешительно, на подрагивающих ногах идут ему навстречу.

Новый удар меча отражается противным, визгливым лязгом металла по металлу, левой рукой Игорь хватает изменника за длинные волосы, заносит над ним меч... и отрубает конский хвост неприятеля, самого же лишённого шевелюры мужчину он брезгливо пинает раз, два, три, пока он не перестаёт шевелиться.

Позади него быстро стучат по земле десятки ног, и Игорь, увидев рядом с собой прибывших на помощь тысяцкого и воеводу с оставшимися ратниками, поднимает свободную руку вверх.

Не стать ему непобедимым воином, как отец — пусть и сражался он храбро и умело, боль в плече и ноге давала о себе знать, с каждым вдохом, каждым шагов только усиливаясь. Не быть ему искусным военачальником как дядя — на его месте тот бы давно организовал свои силы и приказал им воспользоваться какой-нибудь отвлекающей хитрой тактикой, а не шёл навстречу врагам напролом.

Сегодня он не сын Рюрика. И даже не племянник Вещего Олега, напряжённый лик которого озаряет золотой диск восходящего светила.

Шаг — и вместе с лучами утреннего солнца растворяются все иллюзии, все воздушные замки, которые однажды он себе придумал.

Вдох — и разрываются, падая к ногам, невидимые цепи чужих чаяний и желаний, мешавшие дышать полной грудью.

Взгляд — и во врагах перед собой он видит что-то гораздо большее, нежели кучку решивших выступить против законной власти смутьянов.

Сегодня он — Игорь, князя новгородский и киевский, правитель русских земель, защитник варягов, славян и прочих племён, населяющих эти изобильные владения.

* * * * *

— Не стой без дела, ты, чумазый!

От бурного потока мыслей Сверра отвлекает рявканье стоящего за ним в очереди горожанина, который хлопает изменившегося внешне дружинника по плечу и орёт на ухо во второй раз, будто предыдущего было недостаточно.

— Кому говорю!

Юноша вздрагивает, словно очнувшись ото сна, и кивает, снова обнаруживая себя внутри ставшего убежищем для бунтовщиков постоялого двора. Обычное с первого взгляда виталище оказалось тем ещё осиным гнездом: здесь все, недовольные нынешней властью, могли получить не только кров и незамысловатую пищу, но и оружие.

Щиты, палицы, сулицы, кистени — и три десятка "каролингов", драгоценных саксонских клинков, которые ждали своего часа в отдельном сундуке и попадали в руки лишь к самым сильным — или самым ретивым из явившихся сюда заблудших душ.

Видать, устроители бунта убили одним камнем сразу двух зайцев, выманив Вола за город вместе с товаром: и избавились от ненавистного купца, и завладели мечами, которые не сравнятся ни с какими другими из орудий.

— Не это, — морщит нос Сверр, когда наступает его очередь и напротив оказывается рука выдающего оружие мужчины с ослопом (2). — Это.

Взгляд голубых глаз дружинника скользит по дорогому саксонскому булату, но "распорядитель" лишь обнажает беззубую ухмылку и злобно шипит на него:

— Ценные мечи достаются только лучшим из лучших, сопливый мальчишка. Бери свои палку и больше не появляйся на глазах моих, иначе и её не получишь!

— Я и есть лучший из лучших.