— Уверен? — с сомнением слегка подбрасывает канделябр бывшая ключница, словно оценивая его силу на вес.

— Вполне.

— В нашем положении "вполне" меня не очень-то устраивает, — раздражённо молвит и вздыхает Милица.

— Очень вполне. Так лучше?

Жена Вепря только кивает и нагибается, прячась среди деревянных стен, а вот Ари кидается вперёд с зычным криком.

— Пустите её! Пустите — а не то полетят ваши головы!

Негодяи один за другим ошарашенно смотрят то на свою пленницу, то на несущегося к ним молодца; лицо самой же Ланы вытягивается в гримасе удивления, а глаза становятся похожими на пару блюдец. Ближайший к Ари проходимец хватается за дубину, но движения его не так расторопны, как у опытного дружинника: стальной меч оставляет на грязно-белой рубахе противника длинный кривой кровавый след, и он тотчас же падает на мостовую.

На второго желающего сразиться обрушивается сначала тяжёлый кулак скандинава, а потом он получает в висок рукоятью меча и покачивается на месте, прежде чем сползти вниз по стене и обмякнуть.

— Есть другие смельчаки?! Налетайте!

Ещё один бунтовщик достаёт из-за пояса нож и выставляет вперёд вытянутую руку, держась на расстоянии в несколько аршинов от дружинника. Сверкая карими глазами, он щёлкает языком и будто дразнит противника — и тут же делает выпад вперёд.

Ари подобно разъярённому быку заносит на головой меч и бежит наперерез голодранцу, но он на удивление проворно отскакивает в сторону вертливым хорьком и размашистым ударом кинжала оставляет на предплечье дружинника глубокую алую рану. За спиной у викинга доносится смешок, и, обернувшись, он видит ещё одного негодяя, которого упустил в суматохе поединка.

Тот сжимает руки в кулак... и хребёт его трещит громко, точно ломаются доски в заборе. Мужчина плюхается ничком с вывернутой неестественным образом головой и верещит от боли, за ним же оказывается не на шутку грозная Милица со своим подсвечником наизготове.

— Осторожно! — кричит она и хватает за руку охваченную паникой Лану.

Отозвавшийся на предупреждение Ари нагибается — нож последнего из разбойников пролетает в ладони от его лысой головы — и вонзает тому в живот клинок, а затем отталкивает противника назад ногой, с мерзким хлюпающим звуком извлекая меч из раненой плоти.

— Я же говорил, — вытирает он оружие о собственную штанину. — Управились.

— Лана... Ты как? Что эти изверги с тобой сделали?

Несколько мгновений вдова Козводца испуганными глазами смотрит на лица своих спасителей, пребывая в неудомении, прежде чем отвечает:

— Я... в порядке. Пара синяков да разбитая губа ничто по сравнению с тем, что они сотворили с Хрущом и Волом. Мертвы они, а головы их выставили людям на потеху и воронам на съедение посреди майдана на Торгу.

— А Вепрь... Видела Вепря ты? — не теряя надежды, перебивает её Милица и крепко сжимает губы. — С вами он был? Куда повели они его?

— И Вепря нет больше. Мне... очень жаль.

Воздух вокруг Милицы вмиг сделался густым и холодным, а дыхание замерло от тяжёлой новости. Дрожащими руками она потянулась к Лане и схватила её за плечи так крепко, что женщина прослезилась и попыталась вырваться из железной хватки, но тщетно.

— Откуда ты знаешь?! Не могли его тронуть! Не могли!

— Своими глазами я видела... Пусти!

Ари кладёт ей на запястье тяжёлые руки и сжимает их, заставляя отпустить несчастную вдову Козводца, и следом пышка просто падает на колени и прижимает сложенные словно в молитве ладони к груди. Слёзы неудержимым потоком текут по щекам, а мир вокруг с мрачными улицами, тенями и синими сполохами вдалеке расплывается и издевательски стучит нестерпимым гулом в голове.

— Милица, — хлопает её по щекам, пытаясь хоть как-то привести в чувство, дружинник. — Милица! Прошу, давай отложим это на потом, сейчас не место и не время для траура. Я... не хочу, чтобы кто-то ещё пострадал сегодня ночью. И тебя терять я тоже не собираюсь.

— Всё равно мы сгинем до заката, — вставая на дрожащих ногах, безразлично отвечает она и расплывается в безумной улыбке. — От рук захвативших город безумцев или же от шальных стражей из посадского войска, нигде мы не найдём спасения от синего пламени.

— Ты права, в городе остаться в живых будет тяжело, весь Посад кишит жадными до крови, — прикусывает он губу и теребит пальцами складку на рубахе. — Остаётся один путь — по воде.

— Что ты имеешь в виду? — вскидывает бровь осматривающая тела негодяев Лана.

— На пристани в Торгу полно лодок, если доберёмся туда, то по реке сумеем доплыть прямиком до детинца, уж там никакие смутьяны нам не угрожают.

* * * * *

Насколько уверенно потянула она за собой князя, настолько медленно и робко, боясь оступиться, шагала сейчас по освещаемым лишь редкими сполохами факелов коридорам крепости. Вдруг она сделает что-то не так? Вдруг совершит ошибку и не сумеет исполнить супружеский долг, навсегда потеряв расположение мужа, которого и без того уже разочаровала, глупо попавшись в своём наряде посреди города?

От этих мыслей Ольга вздрогнула и свершилось то, чего она больше всего опасалась — лодыжка неестественно вывернулась, и, вскрикнув, девушка стала терять равновесие, как вдруг сильные руки обхватили её за талию и притянули к себе.

Сначала приблизилась грудь в льняной рубахе, затем шея и, наконец, лицо Игоря с лукавыми, дразнящими глазами, в глубине которых искрилось желание — как тогда, в пекарне перед их свадьбой.

Рука князя скользнула к капюшону и освободила упавшие волнами волосы от плена мальчишеского облачения, тыльной стороной ладони он провёл по щеке варяжки, и она, испытывая неведомые ей доселе ощущения, затряслась мелкой дрожью — совсем не от гуляющего по коридору сквозняка. Вслед за сердцебиением участилось и дыхание, чего не мог не отметить сын Рюрика — и только увереннее продолжил свои ласки.

Всё тело хозяина киевского престола напряглось, мышцы на груди обрели твёрдость, а ниже живота блуждающая словно слепой котёнок ладонь Ольги нащупала куда более каменную плоть. Пальцы мужчины, тонкие и красивые, стали играть на ней, будто на гуслях, плавно скользнули по щеке, задержались на устах и едва приоткрыли рот.

— Я больше не могу сдерживаться.

Наклонившись, он накрыл губы супруги своими, а затем прикусил нижнюю, становясь всё более азартным и ненасытным. Пытаясь достойно отвечать на его касания, Ольга подалась вперёд и запустила обе руки под тонкую ткань рубахи, проводя по бугрящимся мышцам на спине. Их поцелуи были лихорадочными, глубокими, страстными, обжигающими — словно никого сейчас не было вокруг них, а весь мир полыхал в синем пламени.

Княжеские ладони, казалось, находились везде и повсюду: дочь Эгиля ощущала их лёгкие и вместе с тем требовательные прикосновения на тонкой шее, на ключицах, а затем они проворными горностаями устремились ещё ниже, обвивая девичий стан на талии.

Сильное, тяжёлое — но было в этой тяжести что-то приятное — тело накрыло варяжку сверху и прижало к стене, и вот она уже не отдаёт отчёта своим мыслям — и изгибается, слегка постанывая под каждым движением.

Ещё через минуту они оказываются в предоставленных тысяцким покоях. Тяжёлым, с поволокой взглядом Игорь глядит на кровать с медвежьей шкурой и резким движением сначала бросает последнюю на пол, а затем бережно кладёт на неё и свою супругу. Одежды летят в сторону, и они остаются наедине друг с другом совершенно нагие, будто новорождённые младенцы.

С момента прибытия в Новгород Ольга десятки раз прокручивала мысли об этом в своей голове, страшась близости и представляя её как нечто неприятное, но то, что творил с ней великий князь, оказалось во сто крат лучше и, как бы странно это не звучало... красивее?

Оказавшийся сверху наследник Рюрика решил наконец-то положить конец её девичеству и плавно, но настойчиво качнулся и погрузился в неизведанные для него доселе глубины. Девушка лишь тихо, сдавленно вскрикнула и побоялась даже пошевелиться, оцепенев от кратковременной вспышки обжигающей боли и заполнившего её естество мужества.