— Что они с Олегом до сих спят… А я — мешаю…

— Ясень пень. Но кому? Им двоим? Или чисто ей? Танюш, ну ты же понимаешь, что сказать можно что угодно? Стоять! Не перебивай! Рот закрой и слушай, коль сама ничего толкового выдать не может! Я не из тех, кто просто так, не зная человека, будет выгораживать. Но тебе не кажется, что перед тем, как предаваться самобичеванию, надо с самим Олежиком перетереть?

— Свет… Не все так просто…

— Просто, заяц, просто. Это ты усложняешь!

Ну да, с данным-то аргументом трудно не согласится. Как говорится: могу, умею, практикую.

— Итак, давай по порядку, — продолжает Света, откидываясь на постель и упираясь локтем в матрас. — Какая-то шаболда приперлась в университет и сказала: “я баруха* Должанского, подвинься в сторону, тут моя шконка”. Так было?

— Ну… Не совсем… Тогда Динара была, и мы быстро в кафе ушли… Эта женщина… тут была, во дворе, когда я приехала.

Светка кривит губы и недовольно фыркает:

— И вместо того, чтобы спокойно пойти домой, ты решила базар поддержать? Ой дура, заяц…

— Пожалуйста, Света, говори нормально. — прошу я, сглатывая горький комок.

— Ладно-ладно, прости. Давай заново. Что тебе сказала эта мымра, когда встретила тебя здесь?

Я морщусь и тру висок. Покалывание возвращается, и это отвлекает. А еще я толком не могу вспомнить, что именно говорила Рената. Да и неприятно это все воспроизводить вновь.

— Что я не подхожу ему… Что они встречаются, хотя спит Олег со мной… На работе и в отеле. Что я должна съехать и уйти из его жизни…

— Понятно-понятно… классическая сказка. Не привыкла ты с ревнивицами сталкиваться, да? Ну-ну, дорогая, ты опять слякость надумала разводить…

Мои глаза действительно снова начало жечь. А ресницам и щекам стало мокро.

— Лапочка моя… — воркует Света, снова потирая пальцами мое лицо, — Заканчивай давай, а? И послушай — выкинь эту бабу из головы. По крайней мере пока. Всё-всё, успокаиваемся, дышим глубоко, стираем слезки… А еще лучше — пойдем умоемся…

— Све-е-ет… — тяну я жалобно, инстинктивно прижимаясь щекой к теплой и широкой ладони подруги, — Ну зачем тебе это все? Зачем примчалась? Успокаиваешь зачем? Я бы как-то… сама…

— Ага, знаю я, как сама… Свадьбу свою помнишь? Вот тебе и сама. Эх, была бы там… Но ведь Орловы твои — те еще суки…

— Све-е-ет! — повторяю я, — Не надо…

— Ок, как скажешь, — подруга поднимается, но, обхватив меня за предплечье, тут же тянет за собой. — Пошли, заяц. Покажешь, где ванная, — умоем твою мордашку. А то и правда — глядеть страшно.

_________

баруха* — любовница, сожительница (вор.ж.)

Стоя на кухне, мужчина раздраженно отстукивает пальцами какой-то незамысловатый ритм по столешнице и чутко прислушивается к тому, что происходит в квартире. Голоса девушек доносятся смутно, куда как яснее слышно, как они идут в ванную комнату и там шубуршат. Через несколько минут они появляются на пороге, и Олег цепляется жестким взглядом за миниатюрную фигурку Тани. Та же, при виде Должанского, снова сжимается, втягивает голову в плечи и испуганно хлопает длинными ресницами.

Трусишка…

Вот мать ее, Софья, никогда так не трусила — это однозначно. Никогда не выворачивалась наизнанку, не шугалась, как загнанный зайчонок. И уж точно не смотрела, как на врага народа.

“Что ж ты натворила такого, девочка… — отвлеченно думает Олег, отворачиваясь, чтобы взять чайник, — Чего так боишься..?”

Света сажает девушку за стол и садится рядом. Начинает что-то быстро тараторить — но Олег не вслушивается и не вникает.

А когда перед ними оказываются чашки с пахнущими травами чаем, недоуменно вскидывается и глядит на мужчину.

— Серьезно? — спрашивает.

— В чем проблема? — парирует тот.

— Это просто чай, Свет. Вкусный. Успокоительный. — мягко говорит Таня.

— Тебе-то да, понятно. Надо. А мне зачем травиться? — Александрова наклоняется и, хмурясь, с подозрением принюхивается к светлой и прозрачной жидкости.

— Что покрепче? — спрашивает Олег.

— Если не жалко.

— А ты разве не на машине? — это уже испуганно восклицает Таня.

— Типа того. Из-за пробок оставила за пару километров отсюда, позвоню, мои заберут. И меня заодно. Так что от ста грамм не откажусь. Коньяка, если есть.

Далеко не сразу, но до Олега доходит — эта командирша и определенно самоуверенная девица действует невероятно прагматично и четко. Таня по-прежнему чего-то боится, сам Олег из-за этого нервничает, хоть и скрывает это, поэтому атмосфера в воздухе… так себе. А вот Света, несмотря на бахвальство и порой грубые и прямолинейные высказывания, берет себя на себя функцию буфера. Она беззаботно болтает, несет какую-то чушь про университет, про свой магазин, про недалеких консультантов и дуру-бухгалтера и буквально вывозит на себе эмоции подруги. И в итоге заставляет ту расслабиться. И даже улыбнуться. Это позволяет Олегу с облегчением выдохнуть. Неожиданно для себя, но…

Он тоже успокаивается. И отпускает себя.

Таня по-прежнему держится скованно и избегает его взгляда. Но уже не дрожит, как осиновый лист, и даже поддерживает беседу. А Олег наблюдает за ней. Исследует своими глазами, пытливо ощупывает. Что-то отвечает, когда Света задает вопросы, спрашивает что-то сам, демонстрируя неискренний интерес.

И разве что вслух не благодарит бога, когда, чему-то удовлетворенно кивнув, Света торжественно объявляет:

— Ну все, заяц, провожай меня, я пошла. Олег? Всего доброго. Не обижайте Танечку. Она у нас мадам нежная и ранимая.

— Ну Света… — обиженно пыхтит Таня.

— Ну Таааня! — передразнивает ее подруга, — Динаре отзвонись, чтоб та не поседела раньше срока. Ей не пойдет.

Девушки уходят в коридор и еще пару минут о чем-то шепчутся. Должанский остается на кухне. Облокачивается на стол, сплетает пальцы в замок и кладет на них подбородок.

Когда слышится приглушенный хлопок закрываемой двери, Олег ожидает, что Таня вновь ускользнет в свою комнату. Но общение со Светой, видимо, сделало свое дело, и она все-таки возвращается на кухню. Правда, замирает на пороге и не приближается. Мужчина переводит на нее взгляд, смотрит на то, как косолапят миниатюрные ступни и поджимаются пальчики, и скользит глазами вверх.

Терпеливо ждет, когда та заговорит первой. Если вообще заговорит.

Она снова нервничает. И губы поджимает. Слегка краснеет. И вроде как пытается сдержать очередные слезы.

— Прости… — тихонько, почти неслышно выдыхает она наконец-то. — Прости меня… пожалуйста…

Опустив руки, Олег поворачивает всем корпусом к девушке. Упирается ладонью в колени. Смотрит внимательно и испытывающе, из-за чего Таня смущается еще больше.

— Ничего страшного, — говорит мужчина, — Подойди ко мне. Пожалуйста.

И в приглашающей жесте протягивает ладонь ей навстречу.

И снова — ожидание. Таня смотрит на него большими и круглыми глазами не мигая. Закусывает губу и тут же быстро облизывает язычком — сухо ведь. Шумно сглатывает и мнется, переступая с ноги на ногу. Поэтому Олег зовет ее — ласково и тихо:

— Танечка. Ничего страшного не произошло. Иди сюда. Ко мне.

Девушка вздрагивает, но шаг в его сторону все равно делает. Потом еще один. И еще несколько, пока не оказывается совсем близко. И даже вкладывает свои пальчики в протянутую ладонь. Олег сжимает их, тянет девушку на себя и ставит между своими коленями. Скользит пальцами по спинке, та ожидаемо вздрагивает, и Таня жмурится.

— Скажешь, что случилось?

Девушка решительно мотает головой.

— Таня, — мягко, но настойчиво зовет Олег, поддевая пальцами ее подбородок и заставляя посмотреть в свои глаза. — Маленькая. Поговори теперь со мной.

— Я не хочу. Мне… стыдно.

— Почему? — спрашивает Олег, нежно лаская ее подбородок и шею. — Думаешь, мне неприятно?

— Женская истерика — это не самое приятное зрелище. Прости… Не хотела тебя беспокоить…