— Таня? — голос Олега звучит музыкой для моих ушей. Я слышу в нем искреннее беспокойство и недоумение, а еще… некую щемящую нежность, от которой сердце снова на мгновение замирает. А потом опять пускается вскачь.

Но я искусно натягиваю на лицо радушную улыбку и аккуратно поднимаюсь на ноги.

— Спокойной ночи, Олег. Не засиживайтесь допоздна, — вежливо прощаюсь я и отворачиваюсь, чтобы уйти.

Делаю шаг. Другой. Мужчина меня не останавливает.

Третий, четвертый. Я уже на пороге.

Я уже за пределами кабинета.

Олег не шевелится и больше ничего не говорит.

Расплакаться я позволяю себе только в своей комнате. И то — тихонько, зарывшись лицом в подушку. И даже не смыв предварительно макияж.

Горькая обида ранит до слез. Но эти слезы злые, яростные.

Нет-нет, я определенно не собираюсь сдаваться.

Однако будем смотреть по обстановке. Просто… надо немного подождать.

Правда?

Проснувшись следующим утром, я совершенно не тороплюсь ни вставать, ни приниматься за свои прямые и давно уже ставшими привычными дела. От одной мысли о том, что я вчера натворила, голова пошла кругом и страстно захотелось укутаться с головой под одеялом, чтобы хорошенько так проораться.

И как я только умудрилась уснуть в таком состоянии, не пониманию! Еще и после моря выплаканных слез и заглушенных подушкой воплей.

Вроде бы должна была все выплеснуть…

А нет. Кое-что осталось и про запас.

Можно смело начинать вторую часть Марлезонского балета.

Однако утром — когда в незашторенное с вечера окно ярко бьет солнечный свет и окружающая обстановка перестает казаться обманывающе интимной, все кажется… немного иным.

Более простым. И незначительным, как ни странно.

Вот это номер!

Ну, поцеловались мы с Олегом. Определенно, это было круто и вау. Потому-то мне и поорать хочется, что ночью я кое-кому позволила немного больше, чем поцелуи.

И теперь я с необыкновенной ясностью и четкостью вспоминаю его руки. Большие мужские руки. Такие уверенные и такие крепкие. Определенно знающие, что и как надо делать в той или иной ситуации.

Особенно запомнилось, как длинные, немного узловатые пальцы неожиданно поддели резинку чулок и очень чувственно прошлись по обнаженной коже бедра. Не только спереди. Но и сзади, под ягодицами.

Очень волнующе. И возбуждающе.

Я вспомнила, каким невероятным томлением наполнилось все мое тело. Какой жар пронзил мои губы.

И от этих воспоминаний я снова краснею — все больше и больше. Раз за разом переживаю томительные и сладкие моменты и всей душой и телом мечтаю о повторении… И продолжении…

Но сейчас мне ни в коем случае нельзя поддаваться эмоциям. Вчера я поступила очень правильно и верно, не потребовав от Олега большего, чем он мог в тот момент был готов дать. Хотя смешно, конечно… Мне всегда казалось, что мужчины к интимной близости относятся куда как легче, чем женщины. И если есть возможность получить… то самое, интимное, то они непременно этим пользуются.

Вот Андрей, например. Мой первый раз получился внезапным и очень болезненным. Тогда Орлова это не остановило, он лишь ласково, но уверенно сообщил, что это нормально. И продолжал, пока не кончил. Потом еще, и еще… Я, страстно влюбленная в него, смирилась с дискомфортными ощущениями. Ну, а потом привыкла. И организм перестроился. Я научилась не только доставлять удовольствие своему жениху, но и получать его самостоятельно.

Чего только не сделаешь ради любимого человека…

Жаль, что порой наши мечты и желания идут вразрез с реальностью. И человек, которому я всем сердцем хотела посвятить всю себя, в итоге оказался… мерзавцем.

И я так долго обманывалась!

Где есть шанс, что я не обманываюсь снова? Но, несмотря на эту крамольную мысль, я почему-то совсем не желаю сворачивать с выбранного пути. Я просто… Постараюсь быть осторожней. И осмотрительней.

Откидывая одеяло, я старательно потягиваюсь, растягивая и разминая мышцы. Тело немного тяжелое и томное, но незамысловатая зарядка быстро приводит его в тонус. Я неторопливо переодеваюсь, старательно собираю волосы в косу и выбираюсь из своего убежища в пространство квартиры.

В доме тихо и совершенно спокойно. Но по незначительным и с первого взгляда невидимым деталям я понимаю, что Олег дома. И даже, похоже, успел позавтракать. Неловко-то как…

Я завариваю чай и кашу. А после еды загружаю стиральную машинку и затеваю уборку. Стараюсь сильно не шуметь и не мешать Олегу, который наверняка по своей привычке заседает в кабинете, и тихонько себе работаю.

Спустя пару часов мы сталкиваемся с Должанским в коридоре. Старательно скрывая волнение, я максимально вежливо здороваюсь и улыбаюсь.

— Пойдем, — мотает в сторону кабинета Олега, — Поговорим.

Ой-ёй… Мне кажется, или легкие и незамысловатые разговоры таким образом не начинаются?

Отставив в сторону швабру, я стягиваю с рук тонкие перчатки, аккуратно кладу на бортик высокого прямоугольного ведра и иду следом за Олегом. Оказавшись в кабинете, я мгновенно погружаюсь в миражное состояние. И хотя в этой строгой и сугубо мужской комнате сейчас светло и нет уже вчерашнего бардака, меня стремительно затягивает во вчерашнюю атмосферу — таинственную и полную сладостного желания.

— Садись, — приказывает мужчина, но кивает не на диван, который теперь будет ассоциироваться для меня только с чем-то горячим и немного постыдным, а на кресло около рабочего стола.

Я без каких-либо пререканий слушаюсь. И с прямой спиной складываю на коленях руки в позе девочки-отличницы.

Олег хмурым взглядом обводит меня сверху до низу, но чем-то, кажется, остается недоволен. Однако ничего не говорит и вместо какого-либо комментария молча протягивает по столу большой бумажный конверт темно-желтого цвета.

— Что это? — обеспокоенно спрашиваю я.

— Посмотри. И, пожалуйста, не торопись с выводами. Я все расскажу.

Почему-то дотрагиваться до пакета немного боязно. А все потому, что в таких пакетах обычно передают документы и официальные письма. И далеко не всегда приятного содержания.

Но я ошибаюсь. Решившись все-таки взять и открыть конверт, я выуживаю оттуда пухлую такую стопку фотографий — как большого формата, так и поменьше. Судя по цвету, качеству бумаги и краям, некоторые довольно старые, не меньше 30-летней давности. Некоторые — распечатанные уже на современном принтере. Но самая первая фотография, на которой я концентрирую свое внимание, заставляет меня тут же задержать дыхание и пораженно вытаращить глаза.

Без труда узнав людей на снимке, я чувствую, как сердце одновременно пронзает и щемящая нежность, и болезненный укол. Удивительно красивая пара, парень и девушка — молодые, полные сил и широко улыбающиеся — смотрят друг на друга, а не в объектив, и даже от бездушной глянцевой бумаги веет невероятной энергией и атмосферой любви.

Это мои родители — Софья и Сергей Карповы. Мои погибшие в самом расцвете сил и молодости мама и папа, такие любимые и невозможно прекрасные.

Мне невероятно сложно отвести от них взгляд. К сожалению, у меня не так уж и много их фотографий, особенно таких — сделанных явно задолго до моего рождения. На маме — темное школьное платье с белым фартуком, а ее волосы высоко зачесаны наверх в старомодной укладке. На отце — брюки и легкомысленно распахнутый пиджак. Одна рука — на мамином плече, вторая — в кармане. А волосы у папы непривычно длинные и вьющиеся, делающие его похожим на хулигана, а не на выпускника.

С трудом переведя глаза на фон, я вижу типичную школьную линейку — толпа разновозрастных школьников, с бантами, шариками и цветами. И длинную растяжку с надписью: “В добрый путь!”

Дрожащими пальцами я поднимаю фотографию вверх и смотрю на следующую. И снова оказываюсь очарованной, потому что без какого-либо труда выхватываю родителей из ровного ряда выпускников — мама с папой и тут вместе, трогательно обнимающиеся и явно наслаждающиеся не только праздником, но и присутствием друг друга в их жизни.