Это плохо. Очень плохо.

Олег даже несколько теряется.

Ему меньше всего хочется видеть ужас и отвращение на лице Тани. Особенно — обращенные в его сторону.

Да и было бы за что? Что он ей сделал-то?

Ничего.

Сама что-то накрутила. Сама что-то надумала.

А сейчас рыдает, с головой окунувшись в свою истерию. Цепляется за подругу. А его видеть не хочет.

Это… больно?

Как ни странно — да. Больно.

И это обескураживает, конечно.

Заставляет его, зрелого и опытного мужика, сомневаться в собственной состоятельности. И даже взрослости.

Потому что сейчас, видя совершенно дезориентированную девушку, которая с утра была еще улыбчива и нежна, которая доверчиво прижималась к нему и тянулась, чтобы оставить на губах мягкий и чувственный поцелуй, он не мог уловить и отголоски тех чувств и эмоций, к которым привык и на которые подсел, как наркоман на дозу.

Проблему выбора снова решает Света. Глянув на Олега — без злости и обвинения, надо сказать, — она коротко бросает:

— Выйди, Должанский. Я побуду здесь. Все нормально будет.

И он послушался. Он! Взрослый мужик, и послушался соплячку, которая в дочери ему годится.

— И чаю приготовь! — уже вдогонку кричит ему девушка.

Вот же реально командирша!

Но он готов выполнить и это. Лишь бы та действительно смогла успокоить Таню.

А потом он разберется.

Со всем разберется.

И окутает свою девочку таким толстым слоем заботы и ласки, что она напрочь выкинет из своей больной головушки всяческую дурь. Позабудет о неких “полюбовницах”, перестанет мучить и терзать себя почем зря, доверять начнет и, может быть, успокоит наконец-то свою истерзанную душу.

Устроит ей небольшие каникулы — отвезет в дом, будет кормить до отвала и баловать всякими безделицами и нежностями. Из постели выпускать не будет, чтобы любить — долго и с чувством.

А потом можно будет на Мальдивы рвануть. Или в Тайланд. Пусть отогреется и накупается вволю. Он для этого и планы свои переиначит сможет — почему бы, собственно, и нет? Сколько этой жизни? Может, у него второе дыхание открылось благодаря ей. И можно творить всякое.

Лишь бы устаканилось.

Лишь бы доверилась.

Снова.

Головой понимаю — фигню творю. Звонки подруг игнорирую. Продолжаю хныкать, как маленькая, истерю, как умалишенная. И вообще веду себя неадекватно.

Но поделать ничего не могу.

Да и знаю я это состояние. Тут бы таблетки помогли, но у меня их нет…

Можно, конечно, воспользоваться простыми и безрецепными, но для этого надо выбраться из своего спасительного кокона и пойти на кухню. А я этого ужас как не хочу делать.

И потому продолжаю душить себя в персональном аду. Перемалывать раз за разом собственное сердце и дух, накручивать и перелопачивать то, что нельзя трогать вообще.

Что ж за жизнь у меня такая, а? Сплошные разочарования, раз за разом… Вот только доверишься человеку, мужчине, а он тебе — нож в спину.

Это я не про Олега. Так, в общем и целом.

А женщины — злые и коварные. Опять же — никакого доверия. Лезут, куда не просят, жизни учат, как будто это нужно кому.

Да и я хороша, ничего не скажешь. Кому верю? Кого слушаю? Какую-то чучунду левую на кэблах длинных?

Но расшалившуюся фантазию уже не остановить и не затормозить. Воспаленный мозг в красках рисует, как Олег, поощрив меня нежным поцелуем за чувственный и мягкий секс, гораздо позже удовлетворяет свое действительно сильное либидо с другой, уже не сдерживаясь и не контролируя ни себя, ни свой напор. Как жадно целует другие губы. Как ласкает груди и соски другой женщины, а та, отзываясь, призывно стонет и выгибается навстречу мужскому рту и рукам. И позволяет брать себя… по-всякому. И сзади, и стоя, и на боку, и на коленях… В рот, например…

Представлять подобное — мерзко. А еще — психологически уничтожающе.

Представлять, что теперь буду чувствовать, когда вернется Олег — стыдно. И поэтому не хочу его видеть. Не в моей состоянии.

В конце концов, он же ничего не обещал. Взвалил на свои плечи заботу обо мне — хотя никто его не просил. Деньги на меня свои тратит. Время то же. Помог разобраться с бизнесом родителей. Благодаря ему я теперь тоже финансово обеспечена… Поддерживает… Слушает мою бестолковую болтовню…

Еще и этот странный флер общего прошлого над нами. Нет, он не беспокоит, только… немножко осложняет нашу и без того непростую историю…

Услышав голос Светы в квартире, я на несколько секунд замираю. Послышалось? Откуда она здесь?

Потом эхом звучит голос Олега. От него по телу пробегает дрожь. И я сильнее сжимаюсь и заворачиваюсь в одеяло.

Слышу, как что-то скрежещет в двери. И спустя минуту меня вырывают из моего спасительного убежища, и Света, как обычно, без стеснения и замешательства обнимает меня, встряхивает и пытается привести в чувство.

Но я гляжу на Олега и не могу сдержать нового потока слез. И стыд только увеличивается.

Позволить ему увидеть меня в подобном состоянии — это непозволительная роскошь. Чтобы у него не было с этой Ренатой или кем-нибудь еще — это еще не повод выставлять себя в непрезентабельном свете.

И что же теперь делать?!

Делать-то что?!

— Развела же сырость, заяц, — раздраженно фыркает Света, обнимая, тем не менее, нежно и заботливо, — Ну что случилось, рыба? Кто обидел мою крошку?

Я не специально, но всхлипываю, как бы подтверждая ее теорию об “обидели”. Но опять же — ничего поделать с собой не могу. Только прижимаюсь к Светке, крепко обхватываю руками и утыкаюсь лбом в ее плечо. И в итоге выдыхаю:

— Я такая… дура, Светка… Такая дура…

— Ну, это не новость, — фыркает подруга, — Скажи что-нибудь новенькое! Например — какого хрена, Карпова? Почему на телефон не отвечаешь?! Что за забастовка посреди дня?!

— Я… не специально…

— Специально-не специально… Как будто я тебя не знаю, заяц! Нет уж, все ты прекрасно слышала, но закулупалась в свою ракушку, как всегда, а теперь сопли жуешь. Давай уж, говори!

— Не о чем говорить, Свет…

Я снова плачу. Подруга укоризненно качает головой, ладонью утирает мокроту с моих щек и что-то бормочет. Потом матерится, достает из кармана телефон и что-то быстро нащелкивает — наверняка Динаре отчитывается. И снова возвращается к моему успокоению.

И это, надо сказать, помогает. Глаза, конечно, еще жжет от пролитых слез, и в горле страшно першит. Голове больно, в висках ломит, но сердце уже не заходится как бешеное.

Просто чудо какое-то. Я даже могу вздохнуть и не скривится от жутких спазмов в груди и животе.

Прошла моя истерика. Истаяла как дым.

Слава богу!

Я выпрямляюсь и шумно перевожу дыхание, на секунду зажмурившись. Света оглядывает меня, наклонив голову набок, а потом — комнату.

— Симпатично, — выносит подруга вердикт. И тут же добавляет с легкими саркастическими нотками в голосе, — Ну теперь-то ты готова поделиться?

Ну вот зачем… Мне ж только лучше стало…

— Не о чем делится… — хмуро откликаюсь я.

— Ну конечно! — раздраженно восклицает подруга, резко выбрасывая вперед руку и хватая меня за плечо. — Заяц! Ну прекращай, а? Ты же простая как тапок! Уж прости! Знаешь, чего мы только с Динарой не надумали? Поэтому — давай, выкладывай! Иначе…

Другой рукой Светка резко касается меня в районе ребер. И начинает шустро меня щекотать. Я взвизгиваю и шарахаюсь в сторону.

— Ну же, детка! — настаивает она, — Говори, кому говорят! Говори-говори!

Такое количество “р” режет ухо, и я непроизвольно начинаю улыбаться.

— Хорошо-хорошо! — киваю я, сбрасывая с себя ее ладонь. — Но ведь и правда рассказывать нечего! Как обычно, я накрутила себя, надумала… всякого…

— И что послужило триггером? Динара сказала, что около универа вы встретили какую-то там Ренату Это бывшая твоего Олега, я правильно понимаю?

— Она не так сказала…

— А что она сказала?