— Как-то в полночь, в час угрюмый, утомившись от раздумий… — и уснула.

1888 год.

Кассандра не знала, сколько прошло времени, потому что наверху оно идет по-другому. Меняет свой темп. Секундная стрелка часов замирает и лишь изредка вздрагивает. Когда металлический лязг инструментов из рук лорда Голдендарка доносится до ушей бедной служанки, время исчезает вовсе, его не существует, есть только момент, который длится вечно.

А когда близится смерть, оно вдруг бежит со скоростью брошенной на пол тарелки.

Время всегда против человека.

В этот раз дверь отворила жена лорда — леди Изабелла Голдендарк. Она принесла с собой надежду и нежную улыбку.

— Госпожа… — Кассандра тянется изуродованными пальцами.

Со слезами на глазах леди бросается на пол и целует руки служанки. Место боли на секунду занимает смущение — Кассандра одергивает руки.

— Мне так жаль, мне так жаль… — плачет леди Голдендарк.

Она кормит служанку и вытирает кровь, затем поспешно удаляется. Время снова вступает в игру. Оно позволяет лорду Голдендарку вернуться слишком быстро.

— Не надо плакать, Кассандра, — произносит он, — если ты не хотела оказаться здесь, тебе не следовало утрачивать красоту.

— Моя вина лишь в том, что я старею? — служанка надеется достучаться до тайной комнаты его сердца, где может скрываться справедливость.

Он отвечает вопросом на вопрос.

— Сколько людей должно умереть, чтобы я мог жить?

— Должен умереть один монстр.

Эти слова становятся последними в ее жизни.

А на следующее утро, когда свет рассеял прежние страхи и сомнения, Лора проснулась с ясной головой и твердым намерением не забивать ее всякой чушью. Только она так решила и потянулась в кровати, как услышала скромный стук в окно. Сонливость мигом исчезла, Лора ощутила волну тревоги. За окном сидела грациозная Морриган, но в этот раз она привела гостей и вместе с тремя другими воронами смотрела на Лору выжидающе. Две из них были совсем не большими, еще птенцы, особенно в сравнении с ней.

— Что… что вам надо? Я не понимаю… — пролепетала Лора.

Она подошла к окну и распахнула его, но птицы остались сидеть на месте. Они что-то хотели сказать, но Лора не могла понять их.

— Мне надо идти за вами? — спросила она, хотя клялась себе не сходить с ума и не разговаривать с птицами.

Вороны молчали. Лора разозлилась и закрыла окно.

— Это просто идиотизм. У меня нет хлеба или что вы там едите… Улетайте! Брысь! — она взмахнула руками, но птицы не шелохнулись. Они испытующе смотрели на Лору, в их глазах, таких человеческих, читалось: «Почему же ты не видишь нас?»

Лора спустилась вниз. Эмма разливала кофе. Она уже привыкла к горькому вкусу черного кофе и больше не кривилась. Теперь она не могла представить свою жизнь без этого утреннего ритуала. Ко всему привыкаешь, думала Лора, всасывая горячий напиток. Даже к боли и страданиям — этот урок она усвоила на отлично. Вся ее жизнь лишь нелепая привычка.

— Ты что-нибудь знаешь об этом доме, Эмма? — спросила Лора, не выпуская из рук белую чашку.

— Дом как дом, разве что старый. Что тут еще скажешь? — деликатно ответила Эмма.

— У каждого дома своя история. Интересно, какая у этого…

— Странные у вас интересы, мисс Линч. Понимаю, что пока мальчик болеет, вам скучно, но мы можем найти для вас другое занятие.

Мимо пробежал Винегрет и обтерся об ноги Лоры, выпрашивая какой-нибудь еды. Она с лаской почесала ему за ушами.

— Этот котенок зачастил у нас гостить, — улыбаясь, заметила Лора. — Я, конечно, не против, но неужели здесь столько крыс?

— Честно говоря, ни одной не видела с тех пор, как они устроили пляску в вашей комнате. Но коли Винегрет вас радует, так пусть себе живет спокойно. Старина Чак не против.

— Вот как? Я бы ни за что не рассталась с такой милой мордочкой, — Лора потрепала кота за щеки.

— Для Чака это единственная возможность вас порадовать, мисс Линч.

От такого замечания Лоре стало не по себе. Она аккуратно отстранила кота.

— Не нужно меня радовать. Так ему и передайте, — Лора встала и помыла свою чашку. — Спасибо за кофе, Эмма. Как всегда великолепно, — Эмма улыбнулась.

Лора хотела побеседовать с миссис Палмер, она подловила момент, когда та осталась одна после завтрака и пила чай в столовой. Агата сидела с прямой осанкой в длинном платье с высоким воротником и читала томик библии, такой маленький, что только зоркие глаза жены священника могли разглядеть крошечные буквы. В ее руках книжица смотрелась изящно, как украшение. Лора вышла на свет и встала около окна.

— Доброе утро, Агата, — сказала она, улыбаясь.

Миссис Палмер удивилась, затем надела маску высокомерия.

— Элеонора, доброе утро! Как вы спали? — не делая паузы, продолжила: — Могу я узнать, что привело вас в эту часть дома? Должно быть, веские причины.

В голосе звучал укор, но не слишком заметный. Вероятно, Оскару лучше, и у нее хорошее настроение. Лора вспомнила голос мальчика ночью: слабый, хриплый, как голос умирающего.

— Хотела узнать, как здоровье Оскара? Наверно, он идет на поправку? — с надеждой спросила Лора.

— Да. Сегодня Оскар чувствует себя замечательно. Еще пару дней, и встанет на ноги. Благодарю за беспокойство, — миссис Палмер смягчилась.

— Это замечательно! Послушайте, Агата, давно хотела спросить, да все стеснялась… Не сочтите за грубость или наглость… Мне так нравится ваш дом. Не могли бы вы побольше рассказать о нем? Вдоль лестницы висят портреты и фотографии. Ваши предки выглядят так величественно!

Лора открыто льстила, но миссис Палмер это было на радость. Она расплылась в гордой улыбке и жестом пригласила Лору присесть. Томик библии закрылся.

— Удивляюсь только, что вы раньше не спросили, — она распрямила плечи и стала активно жестикулировать руками. — Видите ли, Элеонора, вы верно заметили, как величественно смотрятся мои дорогие родственники. Потому что каждый из них был замечательным человеком. Этот дом на протяжении полутора столетий был полон жизни…

«Ага. И смерти», — подумала Лора.

— … и я так надеюсь, что однажды Оскар наполнит его еще больше.

Далее следовал длинный рассказ хозяйки о могуществе своих предков с явным преувеличением их статуса в обществе и достижений. Большую часть информации Лора пропускала мимо ушей и умело кивала в нужные моменты, изображая любопытство. Когда миссис Палмер надоело расхваливать прародителей, она предложила учительнице пройтись к портретам. Лора обратила внимание на знакомые имена. Агата заметила ее интерес.

— Патриция Оуэнс. Моя бабушка. Упокой Господь ее душу. Прекрасная женщина, — она перекрестилась около большой черно-белой фотографии.

Лора разглядывала пожилую женщину, в глазах которой затаилось безумие. Вероятно, ее уже коснулись первые признаки болезни. Воротник от платья плотно сжимал шею, серые волосы с белыми прядями надо лбом выбивались из пучка. Лора уловила легкий страх и беспокойство во взгляде.

— А это она в молодости. Посмотрите, какая красавица. Говорят, я очень на нее похожа, — сказала Агата.

На старой фотографии, пожелтевшей от времени и сырости, Лора увидела прекрасную молодую женщину с прямой осанкой и улыбкой на лице. Сходства со своей постаревшей и увядшей копией, как и с грозной Агатой с грубыми чертами лица, совершенно не наблюдалось. На руках у нее сидела маленькая дочь в длинном пушистом платьице. Должно быть, несчастная Тереза, упавшая с чердака, заключила Лора.

— Какая красивая девочка, — сказала она.

— Да. Моя дорогая тетя. Умерла в детстве. Трагическая случайность. Бабушка была просто убита… — Агата достала платочек и якобы смахнула выскочившую слезу. Однако глаза ее были сухи, как осенние листья.