Руяне жестоко расправлялись с прятавшимися людьми, опрокидывали столы, крушили всё вокруг в поисках добычи. И наконец добрались до кухни.

– Смотри! Девка! Красивая! – воскликнул Круто.

Он уже направился к ней, но тут что-то помешало – мальчишка, скорчившийся у прохода, уцепился за ногу.

– Не трхро… гай… её! – он выхрипывал слова сквозь боль, чтобы остановить его.

– С дороги, ще… Эй, погоди! Живко? Что ты тут делаешь?

– Ос… Оставьте её! Прошу!

Живко с трудом поднимался на ноги, руки до сих пор тряслись. Круто с интересом наблюдал за ним.

– Милдрит!

Девушка рыдала в пропахшую дымом грудь.

– Милдрит!

Живко хотел подойти, но она выхватила нож и кинулась на него с диким криком.

– Бешеная сука! – Круто схватил запястье, перевернул на ходу, и девушка сама напоролась на клинок.

– Милдрит! – завопил Живко.

Он подхватил падающую бедняжку и рухнул вместе с ней на колени.

– Нет, нет, нет, нет! Я не хотел!

Милдрит уставилась на него со смесью удивления и ненависти на лице. Что-то попыталась сказать, но изо рта брызнула кровь, окропившая губы Живко.

– Милдрит…

На улице прозвенел рог.

– Ну, полно тебе! – Круто схватил мальчишку за шиворот, закинул на плечо и вытащил нож из тела девушки. – Не хнычь, парень! Нам пора убираться отсюда.

Живко наблюдал, как скрывается за порогом единственный человек в этом городе, кому он не желал смерти. Таверна была завалена трупами, из-под которых стекались багровые лужи, знакомые лица с застывшим ужасом в мёртвых глазах провожали в новую жизнь вчерашнего раба.

Круто закинул его на лошадь, сам прыгнул следом. Подождал, пока Деян вытрясет в седельные сумы сундук с монетами, найденный под кроватью хозяйской комнаты.

Они о чем-то разговаривали, шутили, смеялись, но Живко не слышал их. Он до сих пор видел последний взгляд Милдрит.

– Но! – Круто погнал коня к воротам.

Гремя добычей, дружина вышла из города и направилась к берегу.

Над горизонтом выглянула алая полоса рассветного зарева. Ладья уже была готова к отправке. Утомлённые ночной работой люди с надеждой вглядывались в темноту леса, гадая, кто именно покажется из рощи.

Сначала послышался гомон голосов и лошадиный топот. Яромир поднял десяток встречать гостей – готовиться нужно к худшему.

Но затем с опушки показались первые всадники, и гриди опустили оружие. Яромир широко улыбнулся, разглядев громадный силуэт Удо, рядом с которым наверняка скакал Дражко.

Скоро дружина таскала сумы с добычей, громко обсуждая минувшую ночь. Десяток, оставшийся на берегу, с завистью слушал везунчиков, пока ладья опускалась всё ниже под тяжестью груза.

Только Цедраг угрюмо наблюдал, как грек занимается раненым Витцаном. Брат был совсем плох, еле выдержал конную скачку по витиеватым лесным тропам, а добравшись до берега, едва не рухнул из седла. Помнится, пошутил ещё, мол, голышом бился Цедраг, а под удар попал он.

Раны выглядели скверно. Грек что-то причитал на своём языке, окровавленными руками накладывал на глубокие порезы вонючую смесь. Витцан стонал от каждого нажима. В бреду сложно не выказывать боль.

– Дай ему что-нибудь! – Цедраг не выдержал. – Пусть уснёт!

– Вы забрали весь порошок! – укорил в ответ грек.

Голос лекаря звучал слишком дерзко для раба, но Цедраг не стал возмущаться.

– Хотя… – грек прервался, ненадолго задумался. – Среди вашего, как же это… добыча! Вы добыть вино? Крепкое вино?

Цедраг кинулся к центру ладьи, где складировали награбленное. По пути чуть не споткнулся о раба, отдавив ему руку, но тот оказался счастливчиком – в другой раз отведал бы сапога собственными зубами. Однако сейчас Цедраг принялся раскидывать сумы, тюки, мешки в поисках толстого бурдюка. Тот принадлежал излишне весёлому саксу, который махал дубиной с железными шипами, присосавшись к горлышку, словно младенец к соску. Кажется, до самой смерти он думал, что вокруг лишь часть вышедшей из-под контроля забавы.

К счастью, внутри глухо булькало минимум на половину бурдюка, так что Цедраг спешно помчался обратно. На этот раз раб успел убраться с дороги.

– Вот! Ядрёная, зараза! Горло жжёт!

Грек выхватил бурдюк, поболтал, поднёс к носу, сморщился, немного отхлебнул… А затем с отвращением выплюнул за борт и выругался по-ромейски:

– Конская моча, а не вино! – после чего добавил уже по-славянски: – Пойдёт. Это немного поможет.

Дражко расседлал коня на берегу. Хороший жеребец – ладный, дерзкий. Он мог бы украсить конюшню дома, но сейчас места для него не осталось.

Руяне строили разные корабли. Боевые, на каком ходил Буревой, были узкими и длинными. Они вмещали с полсотни воинов, но иногда в самом широком месте оставляли пространство для стойла на двух лошадей. Не каждый конь добровольно ступит на борт ладьи, ещё меньше выдержит долгое путешествие по морю, поэтому приходилось сызмальства приучать жеребят к качке и тесноте.

Торговые корабли – с глубокой посадкой, широкие, с несколькими рядами вёсел и большой площадью для перевозки товаров. На таких устраивать набеги было неудобно из-за медленной скорости и неповоротливости, но пара-тройка всё же следовали за флотом, чтобы принимать на себя основной груз.

Ладья Веремуда была шире обычных боевых, что позволяло перевозить довольно много добычи, но достаточно узкая, чтобы набирать хорошую скорость, почти не уступающую кораблю Буревоя.

И сейчас вздутый попутным ветром парус уносил ладью от берега. Нос, украшенный головой лебедя, разрезал волны, вздымаясь над белоснежной пеной. Дражко стоял впереди, вглядывался в открытое море за берегами залива.

Он должен бы радоваться, гордиться своей удалью. Грек сказал, что Витцан выживет, а это значит, что дружина не потеряла ни одного человека. Конечно, были раненые, кто-то лишь немного уступал Витцану по тяжести, но все остались живы. Сколько найдётся воевод, способных похвастаться подобным?

Однако в груди свербело от обиды. Тот сакс, Сина, расправился с ним играючи. Не подоспей Удо, Дражко бы лишился жизни.

Молодой воевода с силой сжал оголовье меча. Даже поверженный, он не выпустил его из рук, да так и ускакал с ним из города. Только не ему принадлежал этот меч.

Дражко направился к корме. Прошёл мимо Инги, но почему-то не смог посмотреть ей в глаза, будто знала прекрасная данка, какой позор он испытал.

У рулевого весла, рядом с Яромиром и спящим Витцаном, Деян заботливо осматривал свой лук. Сейчас тетива была снята, и концы лука изогнулись в обратную сторону. Грозное оружие, сложное в обращении. Меч или топор всегда казались Дражко более подходящим, достойными настоящего воина, но, глядя на мастерство Деяна, он чувствовал толику зависти – хоть и умел сносно стрелять, сравниться с таким мастером уже вряд ли получится.

– Деян, – Дражко встал рядом.

– Да? – гридь слегка нахмурился, заметив мрачное настроение воеводы, но затем увидел, как тот протягивает меч.

– Возьми, он твой.

– Дражко, ты… – Деян смутился, не сразу взялся за рукоять. – Спасибо!

– Не за что… Я лишь подобрал его, но это твоя стрела убила прежнего владельца.

Деян слегка поклонился, пытаясь лыбиться не слишком широко. Он представлял, каково было отказываться от такой ценности, но дал себе волю, когда Дражко повернулся и пошагал прочь.

Вдруг неподалёку что-то булькнуло.

– Глядите!

Яромир указывал в сторону берега, где показались саксы.

Следом за утонувшей стрелой полетели новые, но ни одна не достигла ладьи. Руяне сопроводили попытки смехом.

– Ишь, осмелели! – воскликнул Круто.

– Поняли, что нас второе меньше, – ухмыльнулся Удо.

Действительно, из-за деревьев продолжали выходить люди. Большинство было лишь вооружёнными смердами, но успей они нагнать руян на суше, вряд ли удалось бы одержать верх.

Дражко смеялся вместе со всеми. Саксы кричали оскорбления, но слова уносил ветер, а лучший их стрелок едва достал до борта. Беспомощность врага приподняла мрачное настроение.