Я сняла его с вешалки и протянула перед собой, прикидывая, что мы можем сделать, чтобы оно соответствовало моим представлениям.

— Вы ведь сейчас здесь, чтобы подогнать под мен платье? — спрашиваю я.

Она кивает.

Я бросаю взгляд на охранников у двери, зная, что они сразу же доложат Габриэлю, поэтому мне нужно, чтобы их здесь не было.

Я начинаю раздеваться.

— Мэм! — кричит швея, и я слышу паническое шарканье охранников позади меня.

— Мэм, мы приготовили для вас укромный уголок, чтобы вы могли переодеться

— Я не люблю тесные помещения, — вру я.

Мой топ падает на пол, и я остаюсь в одном лифчике. Дверь открывается и закрывается через секунду.

Я подавляю улыбку и стягиваю с себя брюки. Швея помогает мне влезть в платье, оно было немного мешковатым, но она это исправит.

Закрепив его, я посмотрела в зеркало, которое они установили. Я не узнавала себя, учитывая усталость, застилавшую глаза, и острую необходимость вымыть волосы, но платье было потрясающим.

— Хорошо, итак, — говорю я женщине. — Я хочу, чтобы это здесь было открыто где-то до… — говорю, проводя пальцем вниз от середины моей груди. — До пупка в глубоком вырезе, рукава и спина остаются без изменений. А по юбке, сделайте разрезы с обеих сторон.

Ее глаза расширились.

— Это дизайнерское платье за двадцать тысяч долларов!

— И что?

— Мистер Сэйнт был очень ясен…

— Ну, мистер Сэйнт не невеста, не так ли? — я огрызаюсь. — Он не имеет права решать, что мне надеть. Вы можете это сделать или нет?

— Ну конечно, — зашипела она. — Но он сказал…

— Забудь о том, что сказал он, это то, чего хочу я, — она кивает. — Спасибо.

Следующие несколько часов я стою, пока они тянут и подшивают платье, нанося отметки для нового дизайна, и когда они заканчивают, и я снова одета в свою одежду, я чувствую лишь небольшой триумф, даже если все остальное было вне моего контроля.

Я выходила за него замуж, и рядом со мной будет сын, но мне не нужно было облегчать ему жизнь.

Меня вывели и отвели обратно в комнату, когда швея и ее команда уже уходили, благо, что у нее не было времени ни с кем разговаривать. У нее было мое платье, спрятанное, потому что, видимо, традиции важны даже в принудительных браках. Утром его должны были доставить.

Охранники ведут меня на тот же этаж, где меня поселили, но не ведут в направлении комнаты, вместо этого мы поворачиваем налево на верху лестницы и идем по узкому коридору, пока вдруг стена передо мной не становится прозрачной. Стекло. Я смотрю прямо на океан. Солнце садилось, горизонт окрасился в оранжевые и розовые тона, а морские птицы носились над водой в поисках пищи.

На воде лениво покачивались лодки: одни прогулочные, другие — морские, которые причаливают к пристани.

Ноги сами несут меня к двери, которую мне открывают и вводят внутрь.

— Скоро к вам принесут вашего сына.

Это все, что они сказали, прежде чем резко захлопнуть дверь.

Одна стена комнаты, как и та, что за дверью, стеклянная, из нее открывается тот же вид, три другие просто выкрашены в белый цвет, на них висят неброские предметы искусства. Еще две двери вели в другие комнаты.

Это была простая роскошь, плюшевый белый ковер с темно-серым меховым ковриком у подножия большой кровати королевского размера, застеленной темно-серыми шелковыми простынями и подушками. На комоде не было никаких украшений или безделушек, но было зеркало и несколько основных туалетных принадлежностей. Больше, чем у меня было в предыдущей комнате.

Ноги утопают в ковре, когда я пробираюсь по комнате, пальцы перебирают мебель, о которой я даже не мечтала, пока не дохожу до первой двери и не открываю ее. Шкаф, в основном пустой, за исключением нескольких платьев с бирками и нескольких пар обуви. Я закрываю эту дверь и иду к следующей, открываю ее и обнаруживаю огромную ванную комнату с когтеобразной ванной на шесть человек и душем-водопадом у одной стены. Все помещение было сделано в серо-белом мраморе с золотыми элементами, переливающимися при ярком освещении. Полотенца лежали в шкафу на стене, а на стойке стояли туалетные принадлежности.

Я обнаружила новую зубную щетку и пасту и провела языком по зубам, скривившись от ощущения налета. Я вырываю щетку из упаковки и начинаю чистить зубы, мятная паста обжигает язык, но я все равно делаю это еще раз, для надежности.

Закончив с этим, я разделась и забралась в душ, горячая вода била по моей коже. Было приятно принять душ, почувствовать себя чистой после бог знает скольких дней, прошедших с тех пор. Я тщательно вымыла волосы шампунем, пахнущим манго, и намылила кожу мылом, пока пальцы не стали скукоживаться, после чего вылезла и завернулась в пушистое полотенце.

На минуту, всего на минуту, я позволяю себе погрузиться в роскошь, которая мне никогда не была дана, в роскошь полотенца на моей коже, в сладкие и одновременно мягкие ароматы, наполняющие воздух в ванной. У меня никогда не было этого, и я могу наслаждаться этим.

Расчесав мокрые волосы, я вышла из ванной и направилась в спальню.

Солнце было на последних стадиях своего заката, небо мутно-серое, но вода походила на бушующий огонь, когда солнце направляло свои лучи на ее поверхность.

Мы находились на вершине города. Оглянувшись на дверь, я прислушалась к звукам приближающегося человека, а затем направилась к окнам, чтобы получше рассмотреть окрестности.

Внизу простиралась раскидистая лужайка, окруженная густой чередой деревьев. Перед домом располагался круглый двор, где стояло несколько блестящих и дорогих машин, а также фонтан, выбрасывающий в небо кристально чистую воду, которая затем каскадом стекала в бассейн. Дорога была длинной, и в конце ее находились ворота высотой не менее десяти футов, а может, и выше, но с такого расстояния я не могла судить об этом. А дальше, за миллион миль от моего места, раскинулся город, в котором я выросла.

Где я боролась и страдала, плакала и кричала. Где я встретила Лукаса Сэйнта и родила сына. Это было прямо здесь, прямо передо мной. Прошлое. Настоящее. Будущее.

Это было все, что я когда-либо знала, и все, что я ненавидела.

Мой отчим был где-то в этом городе, и единственный плюс, что я здесь, — это то, что я спрятана от него.

Я настолько погрузилась в свои мысли и вид, что внезапно открывшаяся дверь заставила меня вздрогнуть. Я оборачиваюсь и вижу Габриэля, который входит с Линкольном. Он замирает, увидев меня. Я не хотела, чтобы он видел мою спину или руки, я вообще не хотела, чтобы кто-то видел это. Я отступаю назад, пока мой позвоночник не упирается в стену, сжимая полотенце в кулаке. Его глаза опускаются вниз по моему покрытому полотенцем телу, темнея с каждой секундой.

— Убирайся.

Его мышцы на челюсти сжимаются, и он качает головой.

— В ящиках есть свежая одежда, — он говорит, проходя дальше в комнату.

Я остаюсь прижатой к стене, пока он наблюдает за мной, даже когда кладет спящего Линкольна в центр кровати, бережно укрывая его одеялом. Он крепко спит, соска во рту мягко шевелится, когда он сосет ее.

— Уходи.

— Надеюсь, ты выбрала платье?

— Да, — пробурчала я.

Он начинает идти ко мне, глаза снова опускаются. Я съежилась под его взглядом, под его пристальным вниманием. Мне было все равно, если бы ему не понравилось то, что он увидел, но я чувствовала себя уязвимой в одном лишь полотенце и без ничего под ним.

Вода капает с моих волос, стекает по лицу и плечам.

Он поднимает руку, и я инстинктивно вздрагиваю, что заставляет его замедлится, но он продолжает, как ни в чем не бывало, большим пальцем смахнув капельку воды с моих губ, а после всасывает ее в рот.

Я сглатываю, заставляя себя оставаться неподвижной, даже когда вид его губ, сомкнувшихся вокруг большого пальца, заставляет мои внутренности сжиматься в узел, а бедра дрожать.

— Увидимся утром, — мягко говорит он, встречаясь с моими глазами. — Жена.

Глава 10