— Нет.

— Поэтому ты скрывала от него его сына?

Я хмыкнула.

— Не думаю, что ему было бы до этого дело, — огрызаюсь я. — Но даже если бы я хотела ему рассказать, то не смогла бы, мы не обменялись номерами, и я больше никогда его не видела. Было бы глупо искать его.

Он отпускает мою шею и поднимается.

— Так вот в чем дело? — спрашиваю я, дергая за веревки. — Он хочет меня убить, потому что я не рассказала ему о Линкольне?

— Лукас мертв.

Вдох, который я делала, застрял у меня в горле.

— Ч-что? — я заикнулась.

— Он мертв, и я претендую на то, что он должен был получить давным-давно. Этот мальчик принадлежит Сэйнтам, Амелия, ты достаточно долго скрывала его от нас.

— Он ребенок, а не собственность, и ты не имеешь на него права!

— Ты думаешь, Лукас не знал? — он спрашивает, его губы резко искривляются в усмешке. — Думаешь, тебе удалось бы его скрыть?

— Тогда где он был? — бросаю я.

— Лукас знал все о Линкольне, имел досье на тебя и на ребенка, следил за вами, ждал. В конце концов, он бы забрал ребенка, разве ты его остановила бы?

— Я бы его убила, — вру я.

Он насмехается.

— Правда, leonessa?

Он называл меня так уже несколько раз, хотя я не знала, что это значит.

— Пожалуйста, — умоляю я. — Пожалуйста, просто приведи мне моего сына.

Он с любопытством наблюдает за мной, переводя взгляд с моего лица на запястья, а затем обратно. Он ничего не говорит, поворачивается и уходит, захлопнув за собой дверь.

Слезы застилают мне глаза, и вокруг воцаряется тишина. Сердце бешено колотится в груди, кровь грохочет в ушах. Первые слезы падают, стекая по вискам и в волосы, и вот уже адреналин выветривается, я чувствую боль в теле, жжение от порезов на запястьях и пульсацию в голове от того места, куда он меня ударил.

Мои мысли заняты Линкольном.

Что, если я больше никогда его не увижу?

Что, если они меня убьют, а он обо мне забудет?

Расскажут ли они ему обо мне?

О матери, которая старалась изо всех сил, но не была достаточно хороша.

О женщине, которая пыталась оградить его от своего прошлого и такого образа жизни. Я хотела оградить его от этого, но, видимо, это было безнадежно. Я надеялась, что стать Сэйнтом — не самое худшее, что может случиться. О нем будут заботиться. У него будет постель и тепло, и он не будет задаваться вопросом, откуда возьмется его следующая еда или придет кто-то из моего прошлого, чтобы убить.

Но все равно было больно осознавать, что он будет расти без меня. Что я не увижу его взросления.

Я быстро поворачиваю голову, когда открывается дверь, чтобы они не видели моих слез.

Кто бы это ни был, он замирает на месте, но я продолжаю отворачиваться, желая остановить слезы, остановить боль.

Не говоря ни слова, человек пересекает пространство между нами, замирает на краю кровати и, наклонившись, развязывает веревку на моем запястье. Я вскидываю голову и вижу, что рядом с кроватью стоит мужчина. Он был молод, но в его серых глазах было много знаний.

— Они выглядят болезненными, — говорит он мне, бросая взгляд на мои глаза, прежде чем проследить за слезами на моем лице.

— Кто вы?

— Девон Кросс, — отвечает он.

— Вы работаете на него, — обвиняю я.

— Работаю.

Он открывает ящик, стоящий у кровати, и крепко держит меня за запястье, пока достает принадлежности. Я пытаюсь вырвать у него руку, готовая ударить его изо всех сил, но он держит ее крепко, до боли, пальцы впиваются в кожу на моем запястье. Он пристально смотрит на меня, в его челюсти дрожит мускул.

— Может быть, я и врач, мисс Дойл, но эти руки забрали столько жизней, сколько спасли. Не провоцируйте на меня.

Я замираю, морщась, когда он давит на мою ушибленную кожу.

— Я хочу видеть своего сына, — требую я, а он лишь ухмыляется. — Ты меня слышишь, придурок?

— Вы довольно грубы, учитывая, что я единственный, кто здесь обучен снимать вашу боль.

Я насмехаюсь, говоря: —Мне не нужна твоя помощь

— Ну, вы получите ее в любом случае.

Он крепко прижимает меня к себе, пока достает все необходимое, затем кладет сумку и садится на кровать, держа мою руку перед собой так, чтобы я не могла видеть, что он делает.

Я жую внутреннюю сторону щеки, чтобы не дать себе разинуть рот, а затем шиплю сквозь зубы, когда он прикладывает к моей коже что-то холодное и влажное, как будто только что поднес к ней огонь.

Он продолжает, как будто я не издавала ни звука, втирать что-то в рану на моем запястье. Он тоже груб.

Я стиснула зубы и промолчала. Он заканчивает, и я чувствую, как он начинает обматывать мое запястье тканью, которая, как я вскоре понимаю, является белой повязкой, скрывающей под собой раны.

— Я бы рекомендовал успокоится и не сопротивляться, — продолжает врач.

— Тебя когда-нибудь привязывали к кровати и угрожали? — я огрызаюсь.

— Да

Я покачала головой.

— И ты думаешь, что я не буду сопротивляться при каждом удобном случае?

Край его рта приподнимается, прежде чем перейти к моему следующему запястью. На этот раз я не издаю ни звука, стиснув зубы, даже когда жжение становится невыносимым.

— Вы будете жить, — говорит Девон, убирая медицинские принадлежности.

— Пока, — ворчу я.

— Если бы Габриэль хотел, чтобы вы умерли, мисс Дойл, вы бы уже были мертвы.

— Тогда чего же он хочет?

Он окидывает взглядом мое тело, теперь прикованное к этой чертовой кровати.

— Ваша догадка также хороша, как и моя.

— Вы не можете скрывать от меня моего сына, — шиплю я.

— Мы можем сделать практически все, — он направляется к двери. — Приятного отдыха, Амелия.

Его мрачный смех задерживается надолго после того, как он выходит и закрывает за собой дверь.

Я лежу посреди кровати в полной тишине, и не слышу ничего из остальной части дома, ни голосов, ни музыки, ни шагов. Я не слышала ни смеха моего сына, ни топота его ног. Мое сердце трещало. Я чувствовала это. И быть отделенной от него, зная, что он с ним, было хуже, чем смерть.

Я не могу спать.

Еда меня не интересует.

Мне нужен был мой сын.

Глава 7

Габриэль

Я стою у двери и наблюдаю за ребенком в гостиной. Он носится по комнате, вытаскивая подушки из кресел и запуская игрушки, а его хихиканье эхом разносится по тихому дому.

Он был самым громким за последние годы. Звук шагов притягивают мой взгляд к лестнице, и я вижу Девона, который спускается вниз, покачивая сумкой. При виде меня он вскидывает бровь.

— Может быть, ты теперь объяснишь, почему ты запер мать мальчика в комнате?

Я не отвечаю, предпочитая снова наблюдать за мальчиком. Мой племянник и последний кусочек Лукаса.

Моя мать была в восторге от мальчика.

— Ты обработал ей раны? — спрашиваю я.

— Обработал, — Девон скрестил руки на груди. — Габриэль, ты не можешь держать ее взаперти.

— Почему я не могу? — огрызаюсь я.

Он поднимает брови.

— Это твой план? По какой причине?

— Мальчику нужна мать, — я лгу.

У меня были намерения убить ее и забрать мальчика. В конце концов, он бы забыл о ней, и мы бы его вырастили. Все было очень просто, и все же я этого не сделал, и хотя в большинстве случаев мне не хватало элементарного сострадания, держать ее взаперти и вдали от сына было неоправданно жестоко.

Девон насмехается.

— Конечно, нужна.

— Осторожно, Кросс, — предупреждаю я. — Я не спрашивал твоего мнения по этому вопросу, и, честно говоря, у меня не хватает терпения разбираться с этим.

Он поднимает руки вверх и вскидывает бровь.

— На кону твой член, — он пожимает плечами. — Не мой.

Значит, она показала ему свою боевую сторону. Почему это вызвало во мне чувство жара и злости? Конечно, она будет драться с ним и с любым другим, кто войдет в эту комнату, ее гнев был направлен не только на меня, хотя мне и нравилось наблюдать за тем, как она раздражается.