Как только ее тарелка была пуста, что обрадовало меня, она опрокинула остатки своего напитка и встала, чтобы уйти.

— Задержись немного, Амелия. — произношу я.

Она приостанавливается.

— Зачем?

— У меня есть кое-что для тебя.

— Мне ничего от тебя не нужно, Габриэль, — начинает она уходить. — Спасибо за ужин.

— Пожалуйста. — окликнул я ее удаляющуюся фигуру. — Амелия, пожалуйста, посмотри, что у меня для тебя есть. Если ты по-прежнему не захочешь этого, я уберу это из дома

Она оглядывается через плечо, колеблясь, но затем ее плечи опускаются, и она поворачивается, прислонившись спиной к двери и скрестивши руки. Она внимательно наблюдает за тем, как я встаю и иду к полкам, расположенным вдоль стены комнаты, достаю со дна коробку, просто украшенную красной лентой.

Я ставлю ее на ближайший к ней конец стола и делаю шаг в сторону.

— Открывай.

С сжатой челюстью она подходит к коробке, тянет за ленточку, пока та не развязывается, и снимает крышку. Сверху лежит ее этюдник, который она вытаскивает первым.

— Ты рылся в моей квартире!? — прорычала она.

— Да.

— Ты не имел на это права!

— Пожалуйста, достань все с коробки, — она со злостью бросает на стол свою вешь и достает следующий предмет. Этюдник, который я выбрал для нее, был переплетен черной кожей, страницы плотные, готовые ко всему, что может создать ее рука. Под ним лежали совершенно новые карандаши для эскизов высшего качества, а также ручки, краски и карандаши для раскрашивания. С этими предметами она обращается гораздо бережнее, пальцы ласкают их, когда она достает их один за другим, как будто делает это неосознанно.

— Что это?

— Это было единственное, на что я наткнулся в той квартире, что-то, очевидно, дорогое. Это подтолкнуло меня купить тебе это.

— Но зачем?

— Нет никаких причин, по которым ты не можешь наслаждаться временем, проведенным здесь, я подумал, что это может быть то, что ты хочешь.

— Я давно не рисовала.

— От тебя ничего не требуется, это дар, которым ты можешь наслаждаться, если захочешь

— Я хочу. — шепчет она, быстро взглянув на меня, а затем снова посмотрев на предметы. — Спасибо.

— Я также хотел бы предложить оплатить твои занятия.

— Прости?

— У тебя нет диплома.

— Нет, — проворчала она.

— Я бы хотел помочь тебе получить его. Ты очень талантлива, Амелия, ты должна что-то с этим делать.

— Ты не имеешь права указывать мне, что делать! — Амелия рычит на меня, захлопывая крышку коробки. — Спасибо за подарки, но я не могу их принять.

Оставив коробку и свой старый этюдник на месте, она устремляется к двери.

— Если ты передумаешь, я оставлю их здесь. Забирай их, когда захочешь

— Спокойной ночи.

Дверь захлопывается с такой силой, что рамы, висящие на стене, дребезжат от удара.

***

Было уже далеко за полночь, но, как и каждую ночь с тех пор, как Амелия оказалась под моей крышей, я был неспокоен. Никакое количество алкоголя не могло унять желание найти ее, посмотреть, и, не покидая собственного дома, я был бессилен противостоять этому желанию.

Ноги бесшумно ступают по лестнице, и я несусь по коридору к ее спальне. В нескольких шагах от двери стоит охранник, но не для того, чтобы она не могла выйти, а для защиты. Учитывая все, что происходит в этом городе, учитывая, что моей семье угрожает опасность, я бы не стал рисковать ни женщиной, ни своим племянником. Пока я не найду крысу внутри моей организации, здесь будет стоять охранник. Он кивает и отходит в сторону, пропуская меня. Ручка не издает ни звука, пока не отпускается с легким щелчком, а затем бесшумно поворачивается внутрь. Комната залита мягким светом полной луны, шторы еще открыты, и я нахожу Амелию на середине кровати, лицом к окну, как будто она заснула, глядя на звезды и океан за окном. Она дышит ровно, ее темная грива волос рассыпалась по подушке позади нее, черты ее лица расслаблены, ресницы трепещут, как во сне.

Ноги сами несут меня ближе, глаза на мгновение отрываются от спящей жены и устремляются на ребенка, лежащего у нее на руках и спящего так же безмятежно, как и она.

Кроватка для ребенка была поставлена рядом с кроватью, потому что я сомневался, что она позволит ему спать отдельно от нее, даже если я подготовлю для него комнату, но со временем она это сделает, я надеялся.

Ее губы разошлись в вздохе, и мне захотелось протянуть руку вперед, прижать большой палец к этой пухлой нижней губе и почувствовать ее дыхание на кончиках пальцев.

Она была растущим наваждением, тисками, которые легко сжимались вокруг моего тела. Женщины приходили и уходили, ни одна не удерживала моего внимания так, как она, и она ненавидела меня.

Я не винил ее.

Жизнь, которую я веду, не лишена жестокости, и благодаря ей я стал тем, кто я есть. Я беру без спроса, ворую, убиваю, уничтожаю, где придется, но с ней я не хотел этого.

Я хотел, чтобы она пришла добровольно.

Ее неуважение раздражает и возбуждает меня одновременно, ее борьба и огонь — это афродизиак, который разжигает во мне что-то настолько первобытное, что кажется, будто зверь вот-вот вырвется из клетки. Не удержавшись, я наклоняюсь вперед и провожу кончиком пальца по ее лицу — едва заметный контакт кожи, который обжигает. Я провожу по линии ее лица, к волосам, которые на ощупь как шелк, а затем заправляю выбившуюся прядь за ухо, позволяя пальцу проследовать по изгибу мочки уха.

Не знаю, сколько времени я простоял, глядя на женщину, но в конце концов я ушел, мышцы напряглись, позвоночник выпрямился, каждый шаг прочь казался мне неправильным и отвратительным.

Мне нужно было, чтобы Амелия была моей.

Во всех смыслах, которые только можно себе представить.

Глава 18

Амелия

Я почувствовала на себе взгляд, а может быть, это был просто сон. Я не была уверена.

Но я почувствовала их, лесные глаза, горящие адским огнем, который одновременно обжигал и искушал. Я знала, кому они принадлежат, даже не видя всего остального. На свете был только один человек, который был настолько интригующим, насколько и смертельно опасным.

Габриэль Сэйнт был ходячим кошмаром, и я застряла с ним.

Я проснулась от шума океана, приглушенного оконными стеклами, но тем не менее присутствующего. Моя комната залита тусклым серебристым светом сегодняшнего полнолуния. В бархатно-черном небе мерцают звезды, огни города достаточно далеко, чтобы они могли светить.

Я вздыхаю и прижимаю к себе спящего Линкольна. Почему я проснулась?

Впервые за все время пребывания здесь я быстро заснула, и это было спокойно, пока не перестало быть таковым.

Теперь я была неспокойна, мой мозг бодрствовал, и в этот час я уже не могла заснуть, даже если бы город, который, казалось, находится за много миль отсюда, спал.

Мои мысли вернулись к коробке, в которой лежали все эти вещи.

Никто и никогда не делал этого для меня. Мне никогда не дарили подарков, которые были бы только моими. Что-то тщательно подобранное, потому что они знали, что мне нравится. Конечно, во время учебы я получала маленькие безделушки и открытки, но этот подарок, с этюдником, который я никогда не смогу себе позволить, и всеми принадлежностями, — это было что-то, выбранное исключительно для меня.

От этой мысли у меня заслезились глаза. Габриэль не знал меня, и все же он знал меня лучше, чем кто-либо другой. Это было грустно.

Чувство вины за то, как я отреагировала на его подарок, засело в моем нутре. Но осознание того, что он нашел его, что он разгадал одну часть моей загадки и хочет сделать больше, пугало меня. Я не хотела думать о нем иначе, чем сейчас.

То, что он стал монстром, было самым простым и безопасным вариантом. То, что он сделал, было непростительно. То, что он отнял у меня, невозможно искупить.

Да, моя прежняя жизнь не была шикарной, у меня ничего не было, и я знала, что если захочу сейчас что-то, то получу это, но взять у него — это как заключить сделку с дьяволом.