Я возвращаюсь к наблюдению за Линкольном, помогаю ему, когда это нужно, и хвалю, когда это необходимо.

— Все не так уж плохо, — сказал Кольт несколько минут спустя.

Я бросаю на него взгляд, сужая глаза.

— Что именно?

— Быть здесь.

Я насмехаюсь.

— Не начинай, Кольт, я уже достаточно наслушалась.

Он вздыхает, а затем его телефон вибрирует, и он достает его из кармана, читая сообщение, которое только что пришло. Через несколько секунд он спокойно убирает его, а затем встает.

— Спокойной ночи, миссис Сэйнт.

Я смотрю на его спину, пока он уходит. Что это было? Проходит еще десять минут, прежде чем Линкольн доедает свою еду, и после того, как я соскребаю со стола и пола все, что могу, я отношу его наверх, чтобы искупать. Он заливает ванную своими брызгами, но только когда я заворачиваю его в полотенце и щекочу ему живот, ко мне наконец-то приходит посетитель.

— Камилла, — приветствую я, вытирая Линкольна насухо и беря подгузник и пижаму.

— Ты не возражаешь, если он останется у меня на несколько часов?

— Он сегодня поздно спал, — честно отвечаю я ей. — Он не ляжет еще пару часов.

— Ничего страшного, — улыбается она.

Эта теплая улыбка, которая искренне достигла ее глаз и осветила ее лицо, застает меня врасплох

— То есть, конечно, да, — киваю я. — Да

— Спасибо, Амелия.

Я опускаю брови и поднимаю Линкольна, передавая его бабушке.

— Приятного вечера, — говорит она мне, прежде чем выйти из комнаты с моим сыном, который смотрит на пожилую женщину с чистой любовью в глазах. Он был влюблен в нее.

— И вам того же, — говорю я после того, как она скрылась за углом и я осталась одна.

Правда, ненадолго: через несколько минут меня осчастливила своим присутствием вторая фигура. Габриэль стоит, как демон, посланный прямо из глубин ада. В темном костюме и с темными волосами, его глаза, словно огненные осколки, вспыхивают на лице, что еще больше подчеркивается оливковым цветом кожи и низко посаженными темными бровями. Он качает головой в сторону, блуждая взглядом по моему лицу, а затем по моему телу, на котором были леггинсы и футболка большого размера, еще влажная от брызг во время купания.

— Жена, — приветствует он.

— Амелия, — поправляю я.

Его уголок рта приподнимается.

— Не хочешь присоединиться ко мне за ужином?

Я кладу руку на бедро.

— А у меня есть выбор?

Его рот теперь расширился в улыбке, и, черт возьми, у него были чертовы ямочки.

— Ни в коем случае.

Мои ноздри раздуваются, и гнев проникает в меня, когда я смотрю на его глупое красивое лицо.

— Сначала я переоденусь, — говорю я ему сквозь зубы.

Он опирается на дверной косяк и скрещивает руки, ожидая. Сколько же наглости у этого дьявола!

Я подхожу к нему, и улыбка исчезает с его лица. Он наблюдает за мной, как хищник за добычей, не сводя глаз с моего лица, бегая между ртом и глазами. Я подхожу близко, очень близко, настолько, что чувствую его запах специй и кожи, затем одной рукой я тянусь к ручке двери, а другой толкаю тело мужчины назад и сильно дергаю ее на себя, позволяя двери захлопнуться перед его лицом.

Его хихиканье эхом отдается в моей голове и вызывает мурашки по позвоночнику.

Глава 17

Габриэль

Через пять минут она выходит из комнаты, ее темные волосы собраны в пучок, а сама она одета в свободные джинсы и обрезанный джемпер, ноги босые.

Ее глаза не поднимаются, чтобы встретиться с моими, когда она проходит мимо. Короткий джемпер, в который она одета, показывает лишь небольшой участок кожи у основания позвоночника. Округлые изгибы ее бедер и гладкая кожа спины заставили меня разинуть рот. Нельзя было отрицать, что моя жена меня не привлекает.

Мне захотелось впиться пальцами в мягкую плоть на ее талии, пустить их по изгибам вниз, по красивой выпуклости ее попки и по стройным бедрам. Словно почувствовав мой взгляд, она, наконец, оглянулась на меня. В этот момент я перехватываю ее внимание, захватываю его. Невозможно не заметить, как расширяются зрачки, когда она смотрит на меня, не заметить, как она рассматривает мое тело и изучает мое лицо. Амелии нравится то, что она видит, даже если она отрицает это до посинения.

Она продолжает наблюдать за мной, а не за тем, куда идет.

Ее нога соскальзывает с верхней ступеньки, я делаю выпад, крепко хватаю ее и дергаю. Она ударяется спиной о мою грудь, и я обхватываю ее руками.

— Если бы ты не была слишком занята разглядыванием, leonessa, ты бы увидела, что сейчас скатишься вниз по лестнице. Предупреждаю, это будет больно.

Ее тело прижалось ко мне, ее запах проник в мой нос. Она была мягкой, теплой и чертовски привлекательной, полная противоположность всему и всем, чем я являюсь. Там, где я был жесток, она была спокойна. Солнечный свет после бури.

Ее дыхание вырывается из груди, и на секунду она прижимается ко мне, беззащитная, но это мгновение длится недолго: она отстраняется и бежит по лестнице так быстро, как только может, держась за перила, чтобы не упасть.

Я следую за ней в гораздо более неторопливом темпе. Постукивая ногами по мрамору, я неспешно прохожу в столовую, где на столе уже расставлены блюда. Она снова сидит в конце стола, а не на своем законном месте рядом со мной.

Я останавливаюсь у ее стула, прижимаясь к ней настолько близко, что она чувствует тепло моего тела, но не настолько близко, чтобы прикоснуться. Предупреждение. Искушение.

С громким, взволнованным вздохом она встает с кресла, ножки которого громко царапают мраморный пол, и топает, как капризный ребенок, к ближайшему к моему стулу.

Ох, я бы все отдал, чтобы наказать ее за такое отношение. Как бы она кричала. Ее кожа покраснела бы от моей ладони, а ее стоны громко звучали бы по дому.

Она опускает свой зад на сиденье и скрещивает руки.

Я медленно беру стакан, наливаю виски из графина и предлагаю ей. Ее брови взлетают вверх, и, поколебавшись лишь мгновение, она принимает напиток. Я наливаю себе и откидываюсь на спинку стула, глядя на ее прекрасное лицо, а пальцем в задумчивости провожу по нижней губе. Она делает глоток виски, вздыхая от вкуса.

— Могу я сама себя обслужить? — спрашивает она.

Я киваю.

Я наблюдаю, как она наклоняется и накладывает на свою тарелку картофельное пюре и говядину, мясо тонет в глубоком красном соусе, заливающем ее еду. Она добавляет овощи и возвращается на свое место, взяв нож и вилку.

— Пожалуйста, перестань следить за мной, — говорит она. — Я пришла на ужин, как ты и просил, и самое простое, что ты можешь сделать, — это дать мне покой.

— Покой? — я смеюсь, но даю ей то, что она хочет. — Где мой покой?

— Ты выбрал эту жизнь, Габриэль, тебе и жить с ее последствиями, — говорит она мне, пока ее губы сомкнулись вокруг вилки, а глаза устремлены на меня.

— Мне кажется, что я не могу обрести покой не из-за своей жизни, — говорю я ей. — А из-за тебя.

Она улыбается.

— Хорошо. Надеюсь, я устрою тебе ад, Габриэль. Чтобы ты никогда не знал ни одного спокойного дня.

— Ах, жена моя, те чувства, которые ты вызываешь, могут считаться грехом, но поверь мне, мои мысли о тебе так далеки от ада, что я могу быть и в раю.

Ее рот приоткрылся.

Я позволяю вкусу еды попасть на мой язык, а она продолжает смотреть. Она открывает рот шире, закрывает его и снова открывает, но слов не вырывается, и в конце концов она возвращается к еде, а ее щеки краснеют красивым, невинным румянцем.

Краем глаза я наблюдаю за тем, как она спокойно ест еду на своей тарелке, время от времени делая глотки из своего бокала. Она не смотрит на меня, не признает меня, но этот румянец все еще светится под поверхностью ее кремовой кожи, как будто мои слова оставили на ней неизгладимый след.

Хорошо.

Надеюсь, они останутся в ее прекрасном сознании, надеюсь, они будут преследовать ее во снах, задаваясь вопросом, о чем я могу думать, как я могу представлять ее. Она не будет ненавидеть меня вечно, я был уверен в этом, но эта женщина была упряма как черт, так что я мог ошибаться.