Но Делез говорит именно про метафизику. Он утверждает, что дерево пронизывает наш ум, углубляя тоталитаризм. И нам необходимо от вертикальной структуры «корни-ствол-крона» прийти к горизонтальной разрозненности. Локальные инициативы как модель общества – это интересно, но это рискованно, потому что иерархия – это то, что собирает человеческий разум каждый день, когда он просыпается. У русского философа Н. Федорова была формула о том, что человек, каждое утро вставая с кровати, осуществляет акт консолидации своего сознания, собирается вокруг стержня своей внутренней иерархии, как бы прилипает к нему. А когда человек ложится, спать (это тождественно смерти), он как будто разваливается на маленькие части. Поэтому ризома Делеза – это существование человека, философа в состоянии дефрагментации, несобранности. В то время как сетевое общество – это интересная модель, она может быть отчасти имплементирована.

Вопрос: Как-то в эфире программы «Русский ответ» Андрей Афанасьев общался с Красовским. Красовский такой тезис задвинул, что любая иерархия, любая Империя обречена распасться, развалиться. Пророчил, что Россия распадется. Как вы считаете, действительно ли это так?

Дарья Платонова: Когда мы сегодня говорили об индуистской модели общества, мы упоминали, что касты связаны с манвантарами и югами, то есть с космическими циклами. В каком-то смысле, неизбежна и Кали-юга, темный век. Да и в христианстве так – неизбежен Конец Света. Видимо, сам ход истории от рая к аду заведомо предполагает когда-то, в ее финале, и конец иерархии. Но, в отличие от либеральной версии, этот конец иерархии не закончится царством равенства, победой антииерархии. Это может быть лишь эфемерным моментом, иллюзией воцарения темного начала. На самом деле просто закончится цикл и дальше будет установлена новая свежая иерархия. Но я не думаю, что мир живой способен существовать без иерархии.

Вопрос: Вы верующий человек?

Дарья Платонова: Да, верующий. Я единоверка. Единоверческая Церковь располагается между старообрядчеством и господствующей Церковью Московского Патриархата. У нас старый обряд, но при этом мы часть МП РПЦ, находимся под омофором Патриарха Московского и Всея Руси. Я из верующей семьи.

Вопрос: Как вы относитесь к нынешним идеям и тенденциям – таким, как просветление? Сейчас очень много об этом говорят, распространено это знание. Это какой-то духовный фазовый переход для общества в целом?

Дарья Платонова: Здесь есть две стороны. С одной стороны, просветление и практики, к которым люди апеллируют, очень часто бывают ловушками. Это – симулякр сакрального. Об этом как раз предупреждал Рене Генон, когда анализировал неоспиритуализм и тенденции повального увлечения мистическими учениями. Генон говорил, что люди понимают их слишком плотски – как некий алгоритм, инструкцию, как сделать жизнь веселее и легче. Это в какой-то степени симулякр подлинной Традиции.

С другой стороны, желание просветления и тяга к освобождению – это очень хорошо. «Просветление» – термин из буддийской философии. Это достижение внутренней ясности, выход из субъектно-объектной топики, плоскости, попытка разорвать повседневное функционирование жизни, это выход по ту сторону, обращение к чему-то иному. Это хорошо. В период последних времен это очень важно. Главное, чтобы люди обращались к правильным тенденциям. Если православие и некоторые другие традиционные религии имеют четкий ритуал, то есть остаются иерархичными, то другие стратегии, которые сегодня предлагаются как «просветленческие» (шаманские практики и так далее) на неадаптированную душу, непроработанное сознание могут очень пагубно повлиять. Поэтому и нужно оставаться в Традиции, сохранять ее и сохранять в ней себя. Она веками существовала, в ней отлажен полный алгоритм адаптации человека к тем или иным сложностям, даже физическим. Есть посты, физически все распланировано – 4 больших поста в год. Есть молитвы утренние и вечерние, до еды и после еды. Это все способствует консолидации человека – как внутреннего, так и внешнего.

Запрос на просветление – это очень благой показатель. Главное – чтобы человек не попал в капкан искусственного просветления. Порой страшно становится от того, куда человека может занести в поисках этого просветления.

Я бы хотела немного поговорить про великого бога Пана. Говоря «великого», я ссылаюсь на произведение Артура Мэчена (или Макена) «Великий бог Пан»[108] 1890 года. Артур Мэчен – английский писатель, предшественник Лавкрафта, во многом повлиявший на него самого и на декадентскую литературу в целом. Артур Мэчен получил высочайшую оценку Х.-Л. Борхеса, который считается классиком направления «магического реализма». Повлиял он и на современное кино – например, фильмы Гильермо дель Торо во многом сделаны по мотивам и под влиянием Мэчена.

В книге Мэчена «Великий бог Пан» затрагивается вопрос соприкосновения человека с возвышенным. Возвышенное наряду с прекрасным является одним из двух главных начал эстетики, хотя об этом подчас и забывают. Возвышенное, le sublime (на французском), das Erhabene (на немецком) – это не просто нечто утонченное, изысканное или нагруженное эстетическим содержанием. Это скорее фигура, действие, история, ситуация, переживание, намного превосходящие нормы обыденного человеческого бытия, опыта. Поэтому ближе всего это понятие к термину «сакральное», в том смысле, как его понимал Рудольф Отто[109], а вслед за ним Г. Юнг, М. Элиаде и все остальные.

Возвышенное, сакральное проявляется в произведении «Великий бог Пан» в очень интересном и непривычном контексте. Повесть основана на материалах ирландского фольклора. Сюжет вполне классический для конца ХIХ – начала ХХ века. Герой повести – исследователь, доктор – путем хирургической операции решает расширить возможности восприятия реальности человеком. Ученый проводит испытание на простой деревенской девушке по имени Мэри. Опыт не совсем успешный. Девушка погружается в безумие. При этом пациентка сталкивается с чем-то, что радикально превышает ее саму. Она получает-таки доступ к некоторой экстра-реальности, но контролировать ее не способна. Ученый понимает, что девушка встретила бога Пана, персонификацию сил природы, во всем многообразии и могуществе.

Далее читатель сталкивается уже с описанием жизни дочери Мэри, которая после встречи с Паном рождает ребенка. Этот выросший ребенок, девушка Элен Воген, содержит в себе как нечто невыразимо прекрасное, так и одновременно пугающее, способное свести окружающих с ума – толкнуть к самоубийству или даже убить. На лицах людей, умерщвленных Элен Воген, застывает панический страх, ужас. И он передается всем тем, кто увидел этих покойников.

Это произведение очень хорошо раскрывает проблематику возвышенного. Здесь в полной мере мы видим опыт столкновения с возвышенным, с нуминозным, характеристикой которого, по Рудольфу Отто, является одновременно восторг, восхищение, невероятная радость и дикий страх, глубинный испуг. Столкновение это оказывается почти всегда убийственным или, как минимум, травматичным для человека, который пребывает в зоне комфорта (хотя состояние это и не должно быть естественным для человека).

Красота в этом произведении интерпретируется как некоторая разделяющая граница между тем, что мы способны воспринять без особой подготовки, обрадоваться, восхититься, и тем, что превышает наши возможности, и что и есть возвышенное. Если опыт столкновения с «красивым» влечет за собой временное очарование, завороженность, то опыт встречи с возвышенным, что и происходит в рассказе Мэчена, может быть противоположным, нести в себе ужас, гибель, безумие. Таким образом, и сам бог Пан в этом рассказе выступает как обобщающий представитель возвышенного, но отнюдь не прекрасного.